Чернила и огонь

Библиотека располагалась в величественного вида здании, абсолютно не сочетавшемся с безликой белой табличкой с надписью «Центральная и Земельная библиотека Берлина». Студенты входили и выходили оттуда непрекращающимся потоком, в то время как некоторые из посетителей проводили время во дворе: они болтали, курили или пили кофе из бумажных стаканчиков, чтобы согреться и набраться сил, прежде чем вернуться в здание.

Дойдя до библиотеки, я остановилась на некотором расстоянии от входа, чтобы составить общее впечатление об этом месте и прежде всего попытаться узнать человека, с которым мне предстояло встретиться.

Мой взгляд остановился на парне, стоявшем на противоположной дорожке и, казалось, абсолютно ничем не занятым. На нем были широкополая шляпа и плащ, застегнутый на все пуговицы. Этот наряд придавал ему зловещий вид шпиона, сбежавшего из фильма о холодной войне. Под мышкой у него был зонтик, хотя дождя сегодня не планировалось.

Другими кандидатами были долговязый парень в черном, сидевший на ближайшей скамейке и копавшийся в мобильном телефоне, двое молодых людей, весело болтавших у входа в здание и напоминавших студентов, которые только что сдали экзамен, и юноша, на плече у которого была симпатичная холщовая сумка с напечатанным на ней изображением бесстрашного репортера Тинтина. Казалось, он держался отдельно от других, словно пытался слиться со зданием у себя за спиной и остаться как можно более незамеченным.

Я отбросила типа в шляпе и плаще: он был слишком взрослым, чтобы Эдельмиро Фритц-Брионес мог назвать его «парнем», поэтому пошла в сторону юноши в черном, мысленно придумывая, с чего лучше всего начать. Я двигалась медленно, чтобы дать ему время себя заметить. Однако он, казалось, был настолько сосредоточен на том, что видел на экране телефона, что даже не поднял взгляда, пока я практически не нависла над ним.

Приветствие растворилось, не успев сорваться с моих губ.

Есть люди, которые несут в себе тьму, словно груз вины и боли фатально искажает их отношение к окружающему миру. Именно такое впечатление произвел на меня этот парень, от мрачного взгляда которого я оробела. Казалось, что мое появление отвлекло его от какого-то важного дела и ему не терпелось, чтобы я поскорее исчезла из его поля зрения.

Я поймала себя на том, что, бормоча извинения, одновременно меняю курс, чтобы от него уйти. Мне так и не удалось понять, что именно его побеспокоило и, разумеется, почему это так сильно меня задело. Я списала это на усталость от поездки и волнение, которое я испытывала в последние несколько дней, от чего стала более впечатлительной и недоверчивой к незнакомцам. Позже я, конечно, подумала, что и он, в свою очередь, мог бы сдержаться вместо того, чтобы бросать на меня этот убийственный взгляд. Я практически ощущала, как этот острый взгляд впивался мне в спину, словно меня били ножом, пока направлялась к другому парню, тому, с сумкой с Тинтином. Когда нас разделяла всего пара метров, то, не дожидаясь, пока он обратит на меня внимание, я обратилась к нему на английском.

– Привет. Ты Олег?

Он поднял лицо и, заметив меня, искренне и приветливо на меня взглянул.

– Привет, Грета.

К моему удивлению, его испанский был практически идеальным, что не могло не радовать. Я умела изъясняться и на английском, но мне будет в тысячу раз комфортнее, если я смогу сэкономить силы. Олег выглядел довольно невзрачно и был бледным из-за того, что часами сидел за учебниками при свете настольной лампы. На носу у него болтались огромные очки, напомнившие мне те, что обычно продаются в магазинах приколов. Он был еще выше, чем показался мне издалека, впрочем, у меня так происходило со всеми. Любой человек выше ста семидесяти сантиметров рядом со мной выглядел настоящим великаном.

– Очень приятно познакомиться, Олег.

– Взаимно. Прости, мой испанский не так хорош. – Он казался по-настоящему застенчивым: в нем не было этого самодовольства, замаскированного под фальшивую скромность. Впрочем, не думала, что его испанский будет лучше, чем у человека, родившегося где-нибудь в Ла-Манче. Черт возьми, он говорил на нем чуть ли не лучше, чем я. – Ты впервые в Берлине, Грета?

– Да.

Олег задумчиво кивнул, словно подтверждая что-то, о чем и так подозревал. Он постоянно поправлял очки, и ему было трудно смотреть мне в глаза дольше двух секунд, словно он боялся, что может увидеть в моем взгляде.

– Я уже пару лет тут работаю, – указал он на библиотеку. – Может быть, выпьем кофе и я введу тебя в курсе дела прежде, чем ты начнешь?

– Конечно, была бы рада.

На самом деле, мне хотелось как можно скорее приступить к работе, но я решила, что неплохо было бы пойти ему навстречу, чтобы наше общение началось с позитивной ноты.

Я последовала за ним внутрь здания, но, прежде чем войти, в последний раз взглянула на парня в черном. Не знаю, зачем я это сделала, но как бы странно это ни звучало, наша мимолетная встреча встревожила меня гораздо больше, чем я была готова себе в этом признаться.

Он все еще сидел на скамейке, не отрываясь от телефона, но, должно быть, почувствовал, что я его изучала, потому что поднял глаза и снова бросил на меня все тот же мрачный взгляд. Я уловила в его поведении жесткое предостережение, почти угрозу. Казалось, он без слов требовал, чтобы я занялась уже своими чертовыми делами и забыла о нем раз и навсегда.

Я почувствовала себя просто отвратительно, словно мне плюнули в лицо. Мне стало интересно, все ли берлинцы такие неприятные. Отведя взгляд, я вошла в библиотеку, мысленно умоляя, чтобы он не последовал за мной. К счастью, этого не произошло.

14

Фойе Центральной и Земельной библиотеки Берлина выглядело так же торжественно, как и ее фасад, и в целом больше напоминало вестибюль какого-нибудь административного здания. Олег отвел меня в кафетерий, где мы заказали два кофе, и он настоял на том, чтобы оплатить счет. Держа в руках два картонных стаканчика, мы прошли в зал, настолько переполненный, что я легко могла бы завести разговор с любым из сидевших в паре столиков от нас.

Мы сели, и я повнимательнее рассмотрела своего спутника. Взгляд его бегал из стороны в сторону, словно он кого-то ждал, а его чрезмерная застенчивость навела меня на мысль, что ему и вправду было тяжело находиться в моей компании, поэтому я задумалась, есть ли какой-нибудь способ помочь ему расслабиться и завоевать его доверие, по крайней мере, до тех пор, пока он не введет меня в курс всего, что мне нужно знать.

– Я посмотрела, чем вы занимаетесь, – сказала я. – Насколько я понимаю, вы подозреваете, что часть библиотечного фонда была получена в результате нацистских грабежей.

Слово «нацистские» заставило его нервничать. Он с подозрением огляделся вокруг, на этот раз – чтобы убедиться, что меня никто не услышал. После этого он стал говорить так тихо, что мне пришлось наклониться через стол, чтобы его услышать.

– Многие думают, что нацисты были какими-то недоумками, – ответил он, – которые отреклись от культуры и сжигали книги, чтобы это продемонстрировать. Но это не имеет абсолютно ничего общего с реальностью. На самом деле они были в курсе, какой силой обладает чтение, Грета. Поэтому они и создали черный список, который включал всех авторов и книги, противоречивших их идеологии: боялись, что их идеи найдут отклик у людей, которыми они пытались манипулировать с помощью своих лозунгов. Достаточно было иметь одну из этих книг, чтобы тебя посадили в тюрьму или казнили на месте.

Я испытала странное чувство ирреальности происходящего. Последние несколько дней я провела, погрузившись в статьи и документальные фильмы о Второй мировой войне, чтобы получить общее представление о конфликте. Однако одно дело было читать о нем, и совсем другое – воспринять его как нечто осязаемое, действительно произошедшее не так давно и имевшее своим эпицентром город, в котором я сейчас находилась.

– У Третьего рейха была очень четкая цель, – продолжил он. – Новый мировой порядок, который после окончания войны поставил бы арийскую расу во главе всех остальных. В этом идеальном мире они превратились бы в хранителей всего прекрасного, что создало человечество. Они планировали создать большой музей, в котором выставили бы все шедевры мира. Разумеется, в этой фантазии нашлось место и для книг. Одним из самых ярких ее идеологов стал человек по имени Альфред Розенберг.

Сбросив покров стеснительности, Олег внимательно наблюдал за мной, ожидая реакции, которую может вызвать у меня рассказанная им история. Было очевидно, что он был увлечен этой темой, о чем свидетельствовало то, как возбужденно блестели его глаза и как он, казалось, забывал обо всем вокруг.

– Насколько я понимаю, Розенберга не слишком любили его однопартийцы, – отметила я.

– Многие считали его фантазером. Никто не воспринимал слишком всерьез его псевдорелигиозную теорию о происхождении арийской расы, но это не помешало ему добиться широкой известности в партии. Он воспользовался своим положением, чтобы сформировать отдел под названием Штаб рейхсляйтера Розенберга, известный под аббревиатурой ШРР, который занимался присвоением культурных ценностей во время войны. В основном это были произведения искусства, но книги там тоже фигурировали. – Он окинул жестом помещение, ставя в пример место, в котором мы находились. – Заветной мечтой Розенберга было открытие Высшей школы – элитного университета, который должен был находиться на берегу озера Кимзее, недалеко от границы с Австрией. Он планировал построить там роскошную библиотеку, которая, в подражание Александрийской, содержала бы все знания мира. С этой целью он принялся грабить государственные и частные коллекции, которые попадались ему на пути.

– Понятно.

Я попыталась сделать вид, что все это и мне кажется невероятно увлекательным, хотя на самом деле мне уже хотелось, черт возьми, взяться за работу, вместо того чтобы выслушивать очередную лекцию по истории. Олег это заметил, выставив ладони в знак того, что сдается.

– Прости за занудство. Так говорят?

– Да, хорошо…

– Мне просто хотелось немного ввести тебя в контекст прежде, чем углубиться в то, чем мы тут занимаемся. – Наклонившись ко мне, он вновь немного убавил громкость. – Есть доказательства того, что значительная часть фондов Центральной и Земельной библиотеки Берлина – результат нацистских грабежей, но проблема не только в этом. Самое жесткое – тот факт, что многие из наших предшественников, судя по всему, об этом знали, но продолжали это скрывать на протяжении многих лет.

– Какой ужас. Но зачем им было это делать?

– Грета, тебе нужно кое-что понять. У нас, немцев, очень непростые отношения с нашим прошлым. Мы уже больше полувека несем на себе груз того, что натворили наши деды, и хоть и пытаемся это принять, нам очень сложно со всем этим справиться. Существуют даже термины, чтобы выразить эту потребность ничего не забывать: выражения вроде Vergangenheitsbew?ltigung, преодоление прошлого, и Kollektivschuld, коллективная вина.

– Могу себе представить.

– Каждое новое раскрытое зверство ложится на нас грузом. Мы вошли в историю как киношные злодеи, как дикари, которые убили в газовых камерах больше шести миллионов евреев. В какой-то степени можно понять, хотя и не оправдать, почему многие из моих соотечественников не слишком заинтересованы в том, чтобы углубляться в такие темы, как украденные книги.

Я понимала, что он имел в виду. Новейшая история Испании тоже часто замалчивалась, якобы для того, чтобы избежать страданий той или иной стороны. Но мы часто забываем, что если не говорить о проблемах, то они никуда не исчезнут, скорее, наоборот. Воспоминания портятся со временем, особенно – такие горькие.

Я горела желанием побольше поговорить на эту тему. Олег, похоже, заметил это и, допив свой кофе, встал и закинул на плечо сумку с Тинтином.

– Пойдем со мной, Грета, – сказал он. – Тебе пора познакомиться с Себастьяном.

15

Проведя меня за стойку, Олег использовал собственный ключ, чтобы привести в действие грубый металлический лифт, похожий на те, что обычно устанавливают на нефтяных платформах.

– Раньше здесь располагались конюшни кайзера, – объяснил он.

Я кивнула, будто история этого здания казалась мне безумно интересной, хотя это был жест скорее вежливый, чем искренний. Перестав говорить на тему украденных книг, Олег вновь обрел прежнюю кротость, став тем замкнутым и стеснительным парнем, который был неспособен удержать на мне взгляд дольше, чем на пару секунд. Очки, плясавшие у него на переносице, были такими огромными, что он показался мне ребенком, взявшим их у своего отца. Он несколько раз поправил их, вероятно, неосознанно делая это, чтобы справиться с повисшей между нами гнетущей тишиной.

Лифт выходил в коридор с пожелтевшими, ничем не украшенными стенами, с дверями по обе стороны. Олег решительно направился вперед, несколько раз повернув, что привело меня в замешательство. Нам понадобилась почти минута, чтобы преодолеть этот лабиринт галерей, и когда я уже подумала, что мы заблудились, мы наконец добрались до нашего пункта назначения – двери, украшенной простой табличкой, на которой было лишь одно слово: Provenienzforschung[8 - Исследование происхождения книг или предметов искусства.].