Чернила и огонь

Открыв дверь, Олег придержал ее, чтобы я смогла войти.

Кабинет выглядел по-спартански: в нем почти ничего не было, кроме стоящих друг напротив друга столов с компьютерами на них. Еще из мебели там были пара металлических шкафов, несколько стеллажей, забитых книгами, и пробковая доска с кучей фотографий и газетных вырезок. Единственным обитателем этого места был светловолосый парень с косичкой, сидевший за одним из столов и поднявший глаза при нашем появлении.

– Вы Грета, не так ли? – Задав этот вопрос на вежливом, легком для понимания английском, он, не дожидаясь моего ответа, встал и подошел к нам. – Я – Себастьян Финстервальдер. Возглавляю этот отдел.

– Очень приятно.

Его имя фигурировало на некоторых из вырезок, висевших на пробковой доске. Я сделала вид, что читаю их, лишь бы не видеть руки, которую он мне только что протянул. Когда стало ясно, что я не собираюсь пожимать его ладонь, он, удивленно пожав плечами, убрал ее и вместе с Олегом достал пару стульев, которые все это время были погребены под горами книг.

– Насколько я понимаю, вас прислал господин… Фритц-Брионес.

Он бросил взгляд на Олега, чтобы убедиться, что правильно произнес это имя. Я ожидала встретить здесь библиотекаря в халате и перчатках, предназначенных для того, чтобы работать со старыми экземплярами, но он был совсем не таким. Себастьяну было лет сорок пять, и одет он был неформально: на нем была толстовка с капюшоном, джинсы и ботинки, похожие на мои, на случай, если в какой-то момент рабочего дня ему вдруг захочется отправиться в горы.

– Спасибо, что приняли меня, господин Финстервальдер.

– Пожалуйста, зовите меня Себастьян. Чем я могу вам помочь?

Я осмотрелась вокруг. Корешки книг, стоявших на полках, ответили мне немым взглядом, словно насмехаясь.

– Чем именно вы здесь занимаетесь? – поинтересовалась я.

Себастьян переглянулся с Олегом.

– Значит, вам нравится сразу переходить к делу.

– Да.

– А я собирался спросить вас, не хотите ли вы стакан воды или кофе.

Должно быть, он пошутил: по крайней мере, улыбался он так, словно это была шутка. Заметив, что я не собираюсь следовать правилам его игры, он предложил мне сесть.

– После довольно тщательного расследования, – сказал он, – мы можем смело утверждать, что значительная часть фонда Центральной и Земельной библиотеки Берлина была получена в результате того, что нацисты разграбили библиотеки половины Европы во время Второй мировой войны. В этом отделе мы занимаемся тем, что возвращаем эти книги их хозяевам или, в случае, если их уже нет в живых, их законным наследникам. – Он указал подбородком в сторону пробковой доски, висевшей у меня за спиной. – Все началось с Детлефа.

Это имя фигурировало в ближайшей ко мне газетной вырезке. Речь шла об интервью с каким-то парнем по имени Детлеф Бокенкамм. На фото он стоял, скрестив руки на груди, с суровым выражением лица.

– Он начал работать в библиотеке много лет тому назад. Его основная деятельность заключалась в том, чтобы проверять самые старые книги, классифицировать их и при необходимости отправлять на реставрацию. – Мне показалось, что в том, как Себастьян рассказывал о своем коллеге, звучала нотка преданности. Он сделал паузу, словно у него на пути встала какая-то смутная мысль. Затем он подошел к своему столу и вернулся с альбомом в белой обложке. – Однажды один переплетчик, который раньше работал в библиотеке, рассказал ему об экслибрисах.

Он распахнул альбом. На каждой его странице было несколько экслибрисов: крошечных шедевров, напечатанных на кусочках бумаги и бережно сохраненных в пластиковых кармашках. Обычно коллекционеры помещают подобные марки в книги из своих собраний, чтобы иметь возможность их идентифицировать. Некоторые из экслибрисов были очень вычурными, с колоннами, надписями и множеством деталей, другие же – более загадочными, порой не демонстрировавшими ничего, кроме имени или символа, по которому можно было опознать владельца.

– Судя по всему, – объяснил он, – когда этот переплетчик получал заказ на ремонт определенных книг из библиотеки, то руководство просило его устранить все следы их предыдущих владельцев, то есть любые ярлыки, пометки и экслибрисы, которые он обнаружит в процессе реставрации. Это довольно нетипично. В таких случаях обычно делается следующее: экслибрисы удаляются, книгу ремонтируют, а затем возвращают их на место. Эти знаки принадлежности – часть истории наших книг. Очевидно, что теперь, зная, откуда взялись эти экземпляры, мы понимаем, почему появилось такое желание скрыть любые следы того, как они сюда попали.

Он медленно перелистывал страницы альбома. На большинстве иллюстраций присутствовали иудейские мотивы вроде звезды Давида, менор или букв еврейского алфавита.

– Переплетчик не стал избавляться от экслибрисов, – продолжил он. – Вместо этого он сохранил их и собрал эту коллекцию. Здесь их около восьмисот.

– Вот это да!..

Заметив мое удивление, Себастьян кивнул в знак согласия.

– Эти экслибрисы дают представление о масштабах грабежей, Грета. Вы заметили, что на большинстве из них – еврейские мотивы? А учитывая наше прошлое, это не может не настораживать. Детлеф сообщил об этом руководству библиотеки, но его не стали слушать. Мы долгое время исследовали этот вопрос в свободное время и, к счастью, набрели на очень интересный след. – Закрыв альбом, он вернул его на стеллаж, а потом, достав оттуда объемную папку, положил ее на стол. – Знакомьтесь, Ягор.

На папке была этикетка с надписью «1944–1945 Ягор». Когда Себастьян ее открыл, то передо мной предстал список книг, занимавший немалое количество переплетенных страниц. Рядом с каждым названием были указаны имя автора, год публикации и дата, когда этот экземпляр приобрела библиотека.

– Это имя принадлежит немецкому этнологу и исследователю Федору Ягору. Этот каталог фактически представляет собой список книг из его коллекции, которые его семья подарила Центральной и Земельной библиотеке после его смерти. Но мы обнаружили определенные несоответствия. Например, вот эта книга, «В дебрях Африки» Генри Стэнли.

Он указал пальцем на запись, о которой говорил, а потом взял со стеллажа, стоявшего у него за спиной, книгу и протянул мне. Это был тот самый экземпляр «В дебрях Африки», что фигурировал в списке. Открыв книгу, я увидела на первой странице посвящение:

«Meinem lieben Rudi zum dreizehnten Geburtstag von Mutti. 25.10.1930».

– «Моему дорогому Руди, – перевел Себастьян, – в его тринадцатый день рождения от мамы».

Все это было написано крупным почерком с сильным наклоном. Подобные посвящения были призваны превращать непримечательные книги в нечто особенное.

– Ягор умер в 1900 году, – отметил он, – что не сходится с датой посвящения. Расследование навело нас на след Руди Джоелсона, который родился в Берлине в 1917 году. Пятнадцатого августа 1942 его депортировали в Ригу, где спустя три дня убили. Его родителей звали Адольф Джоелсон и Фрида Лешцинер, она и написала это посвящение. Обоих четвертого августа 1943 года отправили в Аушвиц, где они и умерли.

У меня по спине побежали мурашки, когда я услышала эту мрачную историю, скрывавшуюся за обложкой книги, неожиданно сыгравшей такую важную роль в судьбе этой несчастной семьи. Себастьян вернул ее на полку чуть ли не с благоговением, словно принес подношение. Затем он снова указал на папку Ягора:

– Мы нашли почти все книги, которые фигурируют в этой папке. Лишь малая часть реально принадлежала Федору Ягору. Большинство из них были внесены в этот список только потому, что на первой странице карандашом была написана буква «J».

– «J», как в фамилии «Ягор»[9 - Имя ученого на немецком – Fedor Jagor.].

Себастьян подтвердил мой вывод, чересчур активно закивав.

– Вот так легко оказалось скрыть происхождение этих книг, Грета. Библиотекари ограничились тем, что внесли в этот список каждый экземпляр, на первой странице которого была буква «J». Простой, но действенный подход. Эти книги больше шестидесяти лет прятались у нас на полках, пока мы наконец не начали что-то подозревать об их происхождении.

Он закрыл каталог. Наклейка «1944–1945 Ягор» неожиданно приобрела актуальность, словно насмехаясь над нами. Открепив от пробковой доски фотографию, Себастьян положил ее передо мной.

– А потом случился наш первый успех: Вальтер Лахманн.

На фото была изображена группа людей. На переднем плане стоял полноватый мужчина лет восьмидесяти с книгой в руках. Мне сложно было не связать образ этого старика с другим, уже несколько дней не покидавшим моих мыслей: Жозефина, мать Фритц-Брионеса, вцепившаяся в свой экземпляр «Неряхи Петера».

Вальтер Лахманн находился в компании женщины и двух мужчин. Я узнала Себастьяна: лет на десять моложе и несколько стройнее, он смотрел в камеру с энтузиазмом, контрастировавшим с академической строгостью его коллег.

– Лахманн был из Берлина, – объяснил он. – И был евреем, чтобы вы понимали. В 1942 году, будучи подростком, он вместе с бабушкой был депортирован в концлагерь в Латвии. Когда она умерла, его перевели в лагерь Берген-Бельзен. Ему удалось выйти оттуда живым и эмигрировать в Соединенные Штаты. – Он снова указал на вырезку с интервью с Детлефом Бокенкаммом. – Это интервью с моим коллегой опубликовали в немецкой газете Der Spiegel. Статью сопроводили несколькими фотографиями книг, скорее всего, появившихся у нас из-за нацистских грабежей. Среди них был сборник детских сказок, который принадлежал Лахманну. Какой-то тип из Калифорнии, его друг, прочитал статью, и фамилия показалась ему знакомой. Он рассказал ему об этом, и Вальтер и правда узнал этот экземпляр. Его дочь связалась с нами, и мы начали все подготавливать для того, чтобы вернуть ему книгу, которую у него отняли, когда он был совсем маленьким.

Он несколько раз побарабанил пальцем по фотографии, чтобы подчеркнуть ее ценность.

– Возвращение этого сборника сказок помогло Лахманну снова встретиться с частью своего прошлого, которую, как ему казалось, он утратил навсегда. Это изменило его жизнь. Раньше он никогда не рассказывал о своей молодости, но, получив книгу, решил поведать о своем опыте и поделиться им, выступая с лекциями в институтах и ассоциациях. Это стало переломным моментом. С тех пор возвращение украденных книг приобрело значимость, которой никто не ожидал, и руководству пришлось уделить ему внимание. Случай Вальтера Лахманна продемонстрировал, что сентиментальная ценность всех этих похищенных экземпляров была неоценимой.

Я услышала знакомые нотки воодушевления, очень напоминавшие те, что еще недавно звучали в голосе Олега. На какое-то мгновение Себастьян Финстервальдер вновь превратился в пылкого и радостного юношу, отмечавшего свой первый большой успех на той фотографии.

Впрочем, эта иллюзия не продлилась долго. Скептицизм взял верх, и, казалось, мужчина сам себя винил за то, что позволил себе подобную слабость. Буквально за несколько секунд он снова превратился в того сдержанного и кроткого человека, каким был до этого.

– К сожалению, в большинстве случаев вернуть эти книги уже некому.

Кабинет погрузился в густую тишину. Себастьян снова повесил фотографию Лахманна на пробковую доску.

– У нас есть общедоступная база данных в интернете, – продолжил он. – Ее легко найти в Гугле. Мы выкладываем туда названия книг, которые расследуем, и добавляем к ним фотографии пометок или посвящений, если они там есть, и любых других деталей, которые помогут владельцу или его потомкам узнать эти экземпляры. – В его голосе прозвучала нотка фатализма, словно ему не нравился этот метод, что он, впрочем, поспешил опровергнуть, равнодушно махнув рукой. – Прямо сейчас мы работаем примерно с шестью тысячами экземпляров «сомнительного» происхождения, хотя их гораздо, гораздо больше. Как вы понимаете, по одному их проверить невозможно. И тем не менее за одиннадцать лет, которые мы над этим работаем, нам удалось вернуть уже около двух тысяч книг.