Колдунья моя

Мэйрин разжала объятия, осторожно усадила сестру в кресло и снова села напротив. Не было сомнений в том, что Бланшетта отчаянно нуждалась в любви: это бедное дитя никогда не знало настоящей ласки и внимания. Однако Мэйрин не желала, чтобы Бланшетта стала боготворить ее: ведь она не святая.

– Я вовсе не так добра, как тебе кажется, малышка моя, – ласково проговорила она. – Моя мать была ирландской принцессой, настоящей кельтской крови. Бретонцы – тоже кельты, но тесное общение с другими европейскими народами заставило их позабыть о своих корнях. Ты видела этого светловолосого высокого мужчину рядом с моим мужем? Это – Дагда. Он вырастил и воспитал мою мать, и когда она умирала, то поручила ему заботы обо мне. Когда-нибудь я расскажу тебе эту историю, Бланшетта, но пока что тебе достаточно будет узнать, что в свое время Дагда был одним из самых свирепых воинов в Ирландии. Он воспитал меня в кельтском духе, и мы никогда ничего не прощаем.

Я не простила твою мать за то, что она со мной сделала. Я мечтала отомстить ей, и, когда мне представилась такая возможность, я ухватилась за нее, как утопающий хватается за соломинку. Однако при этом я не хотела причинить тебе боль. Ты родная мне по крови. А твоя мать – это совсем другое дело. Впрочем, она могла бы спастись от меня, если бы не допустила одну роковую ошибку.

Твоя мать познакомилась с моим мужем за несколько лет до того, как он приехал в Англию с королем. Узнав о том, что здесь он добился успехов, она тоже отправилась в Англию в числе фрейлин королевы. Она убедила королеву в том, что Жосслен с радостью возьмет ее в жены. Мой муж был знаком с Матильдой с юных лет, и она всегда любила его. И королева думала, что сделает Жосслену подарок, привезя Бланш де Сен-Бриек в Англию. Можешь представить себе, как она смутилась и расстроилась, узнав, что совершила ошибку!

Жосслен не говорил мне о том, что был знаком с твоей матерью, поскольку знал, какую неприятную роль она сыграла в моей жизни. Он был уверен, что никогда больше не встретится с ней, как и я, и что нет смысла сообщать мне об этом эпизоде из своего прошлого. Однако, увидев ее в свите королевы, он во всем сознался мне; тогда-то я и решила обрушить на эту женщину свое мщение. Как видишь, Бланшетта, я вовсе не святая.

– Ты услышала меня, правда? – тихо спросила Бланшетта. – Ты услышала, как я зову тебя на помощь! Уверена, что это было именно так!

– Что?! – Мэйрин изумленно уставилась на сестру.

– Мелани сказала, что у тебя есть особый дар, – объяснила Бланшетта. – Она сказала, что ты умеешь слышать голос ветра и что если я позову тебя, ты услышишь, потому что мы – сестры.

– А зачем тебе понадобилась моя помощь, Бланшетта? – Мэйрин была потрясена, вспомнив, как сводная сестра однажды непрошено возникла перед ее внутренним взором. Неужели Бланшетта действительно позвала ее?

– Когда Хьюго умер от кори, я поняла, что в действительности не хотела выходить замуж, – сказала Бланшетта. – Всю свою жизнь я тянулась к церкви. Счастливей всего я бывала в минуты молитвы, но когда я однажды рассказала об этом маме, она обозвала меня дурой. Она напомнила, как мне повезло, что я попаду в богатую и знатную семью Монтгомери.

На самом деле мои будущие родственники всегда пугали меня: они такие шумные, сварливые люди, не умеют говорить спокойно, а только кричат и спорят. Меня отправили жить к ним, когда мне было всего четыре года, сразу же после заключения договора о предстоящем браке. Хьюго тогда было пять лет. У него было три старших брата и сестра, Изабелла, моего возраста. Их мать постоянно ходила беременной. Она рожала каждый год по младенцу, но в конце концов умерла от родов, произведя на свет мертвого ребенка. Мне тогда исполнилось девять лет. Милорд Монтгомери почти сразу же взял себе новую жену, и она пошла по стопам старой; но эта женщина оказалась хрупкой и болезненной и прожила всего два года, потеряв троих детей и не родив ни одного живого малыша. Отец Хьюго снова женился – на сей раз на здоровой, крупной женщине, очень похожей на его первую жену. Она была вдовой с шестью детьми от первого брака, и все они переехали в замок Монтгомери, отчего стало еще теснее и шумнее. Не прошло и года после свадьбы, как леди Ивонна родила милорду Монтгомери сына весом в десять фунтов. – Бланшетта нервно вздрогнула и отхлебнула глоток вина, прежде чем продолжить свой рассказ. – А потом на замок обрушилась эпидемия кори. Умерли Хьюго, Изабелла и трое детей леди Ивонны. Я и еще несколько человек переболели и выжили.

Когда наконец все оправились от этого удара, милорд Монтгомери осознал, что после смерти Хьюго меня уже ничто не связывает с его семьей. Он собирался отослать меня в Ландерно, поскольку все остальные его сыновья были уже обручены, а кормить лишнюю нахлебницу ему не хотелось. Но тогда леди Ивонна предложила выдать меня за своего второго сына, Жиля. Это был ужасный мальчишка с огромной головой на маленьком теле. Он вечно пытался оказаться наедине с какой-нибудь из девочек. Я сказала леди Ивонне, что относилась с почтением к брачному договору, который моя мать устроила между мною и Хьюго Монтгомери, однако теперь, когда я свободна от этого соглашения, предпочитаю посвятить себя Господу и удалиться в монастырь. Тогда она избила меня и заперла в башне, где я провела много недель только на хлебе и воде. Она сказала, что я буду сидеть там до тех пор, пока не перестану упрямиться. И каждый день она приходила и требовала моего согласия на брак с ее сыном. Я каждый раз отказывалась, и она снова била меня. Наконец меня выпустили, но отныне все в замке стали помыкать мною, как простой служанкой.

Тогда-то, Мэйрин, я и вспомнила, что говорила о тебе Мелани еще в Ландерно. Она сказала, что у тебя есть волшебный дар и что ты, наверное, колдунья – такая же, как Вивиана, возлюбленная великого чародея Мерлина. И я попыталась докричаться до тебя, рассказать о моем горе и о том, как мне хочется посвятить свою жизнь Господу. Я подумала, что Господь не накажет меня за то, что я прибегла к единственному способу спастись. Если бы я была неправа, Господь указал бы мне на это, но я не ошиблась! Вскоре глава рода Монтгомери, а затем и сама королева Матильда сообщили в письме, что мне предстоит отправиться к королеве в Каэн. И что мне позволят удалиться в монастырь!

Я поняла, что ты услышала меня. Услышала и помогла мне. Королева сообщила мне о смерти моей матери, рассказала о тебе и о том, что тебе стало известно мое желание посвятить жизнь Богу. Она сказала, что ты щедро предложила мне оплатить вступление в любой монастырь, по моему выбору. А затем посоветовала мне выбрать принадлежащее ей аббатство Святой Троицы, куда вскоре направится и ее собственная дочь Сесили. О Мэйрин! За всю свою жизнь я не была так счастлива, как тогда! Мы с юной принцессой должны были поехать в монастырь этим летом, но она заболела, и королева решила отложить путешествие до следующего лета.

Узнав об этом, я спросила королеву, не позволит ли она мне съездить в Англию и повидаться с тобой. У меня ведь нет других близких родственников: все родные нашего отца умерли, а из родных матери я не знала никого, кроме одного забавного старичка-епископа, который умер много лет назад. Надеюсь, ты не сердишься на меня за то, что я приехала?

– Нет, – тихо ответила Мэйрин. – Не думаю, Бланшетта, что ты вообще способна рассердить меня. – Она протянула руку и погладила сестру по голове, представляя себе, как это бедное дитя в отчаянии воззвало к незнакомой девушке, не зная даже, жива она или уже давно умерла. Когда ты звала меня, – спросила она, – ты не задумалась о том, что я могла уже умереть?

– О нет! Я знала, что ты жива!

– Почему? – спросила Мэйрин.

Бланшетта пожала плечами.

– Просто знала, и все.

Мэйрин улыбнулась.

– Возможно, сестренка, – проговорила она, – у тебя тоже есть своего рода волшебный дар.

– Нет! – поспешно возразила та. – Это было бы греховно.

Мэйрин не сдержала улыбки. Это наивное дитя полагало, что нет никакого греха в том, чтобы мысленно позвать на помощь другого человека, но не желало признать, что для успеха этой попытки ей обязательно надо было обладать хотя бы малой частицей такого же дара, каким обладала ее сестра. Впрочем, спорить о таких тонкостях сейчас было бы неуместно, поскольку, как подозревала Мэйрин, Бланшетта была обучена из рук вон плохо. Ведь она выросла в многодетной нормандской семье, где никто не заботился об образовании малышей. Впрочем, у нее впереди есть время, чтобы научиться всему необходимому, а пока что Мэйрин собиралась радушно принимать сестру у себя в гостях, чтобы та почувствовала себя как дома.

– Я рада, что ты приехала в Эльфлиа, Бланшетта, сестричка моя, – проговорила она. – Я выросла здесь, а это – леди Ида, которая воспитала меня. – Мэйрин взяла за руку Иду, стоявшую у ее кресла и слышавшую почти целиком всю историю Бланшетты. – Мама, как ты хочешь, чтобы Бланшетта называла тебя?

– Пусть называет меня мамой, так же как ты и Жосслен, – ответила Ида. – Бедное дитя! Тебе выпало на долю много страданий. Но теперь тебя никто не обидит. Теперь ты попала в настоящую семью, к своим родным, и мы постараемся, чтобы ты была счастлива с нами. – Ида смерила взглядом Мэйрин и назидательно добавила: – Разве я не говорила, что тебе исключительно повезло в жизни, дочь моя? Ведь ты всегда была любима. А бедняжка Бланшетта всю жизнь была так одинока!

Легкая улыбка заиграла на губах Мэйрин. Иду нельзя назвать особенно тактичной. Но внезапно Мэйрин впервые задумалась: что, если ее мать не так уж и неправа? Что, если ей действительно следует простить Жосслена? Но она тут же выбросила эту мысль из головы и сказала сестре:

– Ты согласна называть леди Иду мамой?

– О да! – радостно воскликнула Бланшетта, и на ее прелестные голубые глаза вновь навернулись слезы.

– А как насчет меня? – спросил Жосслен, подходя к ним. – Ты не хочешь представить меня своей сестре, колдунья? Или все еще сердишься на меня?

– Это мой муж, Жосслен де Комбур, – сказала Мэйрин без особых церемоний.

Золотисто-зеленые глаза Жосслена озорно сверкнули.

– Миледи Бланшетта, – ласково проговорил он, поднося хрупкую ручку девушки к губам для поцелуя. – Добро пожаловать в Эльфлиа.

– Благодарю вас, милорд, – ответила Бланшетта, так опытно высвобождая руку из пальцев Жосслена, что Мэйрин не удержалась от улыбки.

Представив сестру матери и мужу, Мэйрин позвала Дагду. Ирландец присоединился к теплому семейному кружку и внимательно взглянул гостье в глаза. Бланшетта застенчиво смотрела на него, но глаз не опускала. Наконец Дагда улыбнулся.

– В вас очень много от вашего отца, миледи Бланшетта, – одобрительно заметил он своим гулким басом.

И тут Бланшетта впервые за все время улыбнулась. «Какая она красивая!» – подумала Мэйрин.

– О Дагда! – воскликнула Бланшетта. – Вы сказали мне самые приятные слова на свете! Вы ведь знали моего отца, верно? Расскажите мне о нем!

– Я был бы счастлив рассказать вам все, что мне известно о Сирене Сен-Ронане, дитя мое, – ответил Дагда, – но, знаете ли, я чудовищно проголодался. Скоро подадут ужин. Видите ли, на голодный желудок я не умею рассказывать. – Он окинул Бланшетту оценивающим взглядом. – Похоже, вы истосковались по хорошей еде, – заметил он. – Но в Эльфлиа быстро наверстаете упущенное.

– Пойдем, девочка моя, я покажу тебе, где можно умыться после дороги, – сказала Ида. – Мы подготовили для тебя старую комнату моего покойного сына. Ты очень понравилась бы Брэнду. Он любил красивых девушек. – С этими словами Ида повела Бланшетту на второй этаж.

– Ну, колдунья, ты все еще расстроена из-за ее приезда? – спросил Жосслен, внезапно оказавшись с Мэйрин наедине.

– Нет, – ответила та. – Бедное дитя! Ей пришлось нелегко. Похоже, Бланш была вне себя от радости, когда ей удалось сбыть дочь на руки Монтгомери. Останься наш отец в живых, все сложилось бы иначе. Боюсь, этой девочке никто никогда не говорил, что любит ее. Помню, мы как-то обсуждали с тобой, насколько умна была Бланш, и пришли к выводу, что мозгов ей явно не хватало. Теперь я в этом окончательно убедилась! Представь себе, она вверила свою дочку заботам моей старой кормилицы! Мелани обожала меня и не смогла не рассказать обо всем Бланшетте. Хотелось бы мне знать, действительно ли моя сестра чувствует призвание к монашеской жизни или просто хотела удалиться в монастырь, чтобы спастись от злодейств своей матери или искупить их?

– У тебя впереди полгода, чтобы узнать ответ на этот вопрос, Мэйрин, – отозвался Жосслен.

– Да, верно, – согласилась Мэйрин и, помолчав немного, окликнула его: – Жосслен?

– Что, колдунья моя? – Жосслен уселся напротив жены, в кресло, освобожденное Бланшеттой.

– Жосслен, мне очень жаль, что мы с тобой поссорились, – торопливо проговорила она. – Моя мать то и дело повторяла, как мне повезло в жизни, что я была все время окружена любовью и заботой. Но хотя в глубине души я понимала, что она права, все же была не в силах избавиться от мучившей меня обиды. Я до сих пор не уверена, смогу ли… Но сейчас, когда я увидела Бланшетту и услышала историю ее одинокой жизни… Короче говоря, я поняла, что не хочу больше враждовать с тобой, Жосслен!

– Мэйрин, я не хотел обидеть тебя, – отозвался Жосслен. – И Вильгельма я никогда не обижу.

– Знаю, – ответила Мэйрин и глубоко вздохнула. – Я сама не понимаю, почему так разозлилась. Когда ты усомнился в моей правдивости, мне показалось это предательством. Я вспомнила о том, что произошло раньше… тогда, в Византии, с Василием… когда он предал меня.

– Василий тебя предал?! – Жосслен слышал об этом впервые. – Как? С другой женщиной?

– С мужчиной, – негромко сказала Мэйрин.