Колдунья моя

– Он не признал бы моего сына своим наследником, если бы не узнал о физическом недостатке Эрика. Он сомневался в том, что Вильгельм – его сын, и этого я ему никогда не прощу. Женщина всегда знает, кто отец ее ребенка. Особенно в том случае, когда у нее был только один мужчина!

– Верно! – согласился Дагда. – Но почему ты так уверена, что он отказался бы от Вильгельма? Он просто на мгновение заколебался. Возможно, он хотел просто прочистить горло. А может быть, и нет. Жосслен де Комбур – обычный человек из плоти и крови. Он не святой. Но он ни разу не омрачил твою жизнь, делясь с тобой своими сомнениями и подозрениями! Ты не видела поединка. Ты не слышала, как издевался над ним Эрик Длинный Меч! А я слышал! И должен сказать, это просто чудо, что Жосслен не обезумел от ярости. Это – еще одно свидетельство его любви к тебе. Почему ты не хочешь простить его?

– А знаешь ли ты, на какую жизнь он осудил бы моего сына, если бы не признал его законным? Вильгельм стал бы считаться незаконнорожденным и даже худшего сорта, чем сам Жосслен! Рауль де Рохан по крайней мере признал свое отцовство. А Жосслен готов был отказаться от Вильгельма на основании простого подозрения, готов был обречь его на жизнь безотцовщины, а попутно опозорить и меня: ведь нельзя же каждый раз направо и налево пересказывать историю моего похищения, чтобы объяснять всем любопытным, что со мной приключилось в действительности! Жосслен едва не лишил своего старшего сына его законного титула и наследства. Поэтому я и не могу простить его!

– Тогда ты либо просто глупа, либо повредилась в уме от пережитых испытаний, – проворчал Дагда. – Мэйр Тир Коннелл никогда бы не позволила себе такого поведения.

– Избавь меня от своих баек, ради Бога! – фыркнула Мэйрин, смерив Дагду презрительным взглядом. – Моя мать умерла в пятнадцать лет, а мне уже почти двадцать.

Уезжая, они долго прощались с королем Малькольмом, королевой Маргарет и многочисленными друзьями, остававшимися при шотландском дворе.

– Как жаль, что вы должны уехать, – сказал Энгус Лесли. – Надеюсь, когда мы с тобой встретимся в следующий раз, это случится не на поле какой-нибудь проклятой битвы!

– Тогда давай заключим договор, – усмехнулся Жосслен. – Ты держишься подальше от английской границы, а я не трогаю шотландскую.

Лэрд Гленкирка расхохотался.

– Пожалуй, ты прав, Жосслен! Пора и мне забирать свою жену и ехать домой, подальше от всяческой политики.

Жосслен и Энгус по-дружески обнялись и расстались. Король и королева вручили Мэйрин серебряный кубок – подарок крестному сыну. На донце кубка красовалась печать де Комбуров из серебра, эмали и золота. Мэйрин поблагодарила их, понимая, что это – первая фамильная драгоценность английской ветви дома де Комбуров, начало которой положил маленький Вильгельм.

Королева обняла Мэйрин и кротко сказала:

– Я хочу вас кое о чем попросить. Не отвечайте мне сейчас, Мэйрин, потому что этот ответ будет необдуманным. Я так надеюсь, что со временем вы очистите свое сердце от гнева, который сейчас питаете к вашему супругу! Простите его, Мэйрин! Иначе не будете счастливы!

Заставив себя улыбнуться, Мэйрин поблагодарила королеву за ее доброту, подчеркнуто проигнорировав просьбу Маргарет. Увидев, как опечалилась королева, Мэйрин почувствовала себя виноватой, но все же упрямо повторила про себя: «Я права!»

Когда вдали на горизонте показались родные места, сердце Мэйрин радостно затрепетало. Они ехали медленно, и когда Мэйрин впервые за десять месяцев вновь увидела Эльфлиа, было уже начало октября. С вершины холма, где остановилась ее лошадь, открывался великолепный вид на Большой лес. Буки, дубы и березы покрылись коричневой, алой и золотой листвой; между ними продолжали зеленеть темные сосны. А потом взгляд ее поднялся выше, словно что-то на вершинах западных холмов потянуло его к себе, и Мэйрин задохнулась от восторга.

– Олдфорд! – воскликнула она. – Он уже построен!

– Еще не совсем, – отозвался Жосслен. – Предстоит много отделочных работ, но все это можно будет делать и в холода, так что к весне мы управимся. Но, конечно, крепость теперь может выдержать вражескую атаку. Король обещал приехать сюда, когда все будет законечно, и тогда наш старый друг Эдрик Дикий принесет ему присягу. До тех пор он поклялся хранить мир.

– Неудивительно. Уроки Нортумбрии не могли пройти для него даром.

– Не хочешь ли завтра осмотреть Олдфорд? – предложил ей Жосслен.

– Да, если это доставит удовольствие милорду, – раздался обманчиво кроткий ответ.

– Мне казалось, ты захочешь увидеть место, где тебе вскоре предстоит поселиться и стать хозяйкой. Наши семейные покои достаточно просторны, и во всех больших комнатах я велел устроить камины.

– Я никогда не перееду из Эльфлиа в твой замок, – спокойно проговорила Мэйрин. – Ты построил Олдфорд для короля. Хотя мне пришлось не по душе, что крепость будет притягивать к себе и к Эльфлиа жадные взоры окрестных разбойников, все же, как верная подданная короля, я согласилась на это строительство. Но я никогда не обещала тебе, что поселюсь там.

– Я – барон Олдфорд, – процедил Жосслен сквозь стиснутые зубы, а Вильгельм – мой наследник. Когда-нибудь Олдфорд будет принадлежать ему, и он будет жить там, пока не вырастет.

– Ты никогда не получишь моего сына, – прошипела Мэйрин в ответ. – И поскольку я не намерена жить в Олдфорде, то и Вильгельм не будет там жить.

– Он не только твой сын, но и мой, Мэйрин.

– Вы в этом уверены, милорд? – насмешливо спросила Мэйрин. – В тот день, когда он родился, вы не были настолько убеждены в этом, как сейчас. Вы готовы были отказаться от него, невзирая на все мои клятвы. Чтобы убедиться в законности Вильгельма, вам потребовалось увидеть искалеченное тело бедного Эрика! В тот момент, когда вы усомнились во мне, вы потеряли все права на Вильгельма, милорд!

– Так дальше продолжаться не может, Мэйрин! – не выдержал Жосслен.

– Как именно, милорд? Я по-прежнему остаюсь верной и преданной женой. Я буду вести хозяйство и рожать вам детей, но Вильгельма вы не получите. – И прежде чем Жосслен успел что-либо сказать в ответ, она указала рукой куда-то в долину и воскликнула: – Смотри! Моя мать, и Мод с ней! Боже мой! Наша дочь уже ходит! Я оставила ее здесь грудным младенцем, а теперь она уже ходит! О проклятый Эрик Длинный Меч! Скольких же еще радостей я лишилась по его вине?!

Увидев свою дочь живой и здоровой, Ида разрыдалась от счастья, а при виде маленького Вильгельма пришла в полный восторг.

– Посмотри-ка, Мод, – сказала она внучке, поднося младенца. – Это – твой маленький братик. Его зовут Вильгельм.

Мод ревниво уставилась на спеленутый сверток.

– У-у-у! – пропищала она. – Нет! Нет!

Мэйрин рассмеялась и, спешившись, радостно обняла дочку, подхватив ее на руки.

– Не надо ревновать меня к Вильгельму, крошка моя, – проговорила она, целуя Мод в макушку. – Мама по-прежнему тебя любит.

Мод подняла головку и заглянула Мэйрин в лицо.

– Мама? – повторила она.

Глаза Мэйрин наполнились слезами.

– Да, Мод, – сказала она дочери. – Я – твоя мама и больше никогда не расстанусь с тобой.

Мод широко улыбнулась и сказала:

– Вниз!

– Она хочет, чтобы ты опустила ее на землю, – объяснил Жосслен. – Она научилась ходить в тринадцать месяцев и с тех пор никак не может находиться вдоволь.

– Я сама в состоянии понять, чего хочет моя дочь, – ледяным тоном перебила его Мэйрин, опуская Мод на землю и беря Вильгельма из рук Иды. Затем она повернулась и направилась к дому.

Ида удивленно взглянула на Жосслена.

– Что с ней происходит?

– Ваша дочь – невыносимая, злопамятная упрямица! – заявил Жосслен и побрел следом за женой.

– Я все объясню, – устало сказал Иде Дагда. – Но сперва дайте мне кружку сидра. У меня горло пересохло от дорожной пыли.

Ида и Дагда вошли в дом. Посадив Дагду у камина в зале, Ида вручила ему большую деревянную кружку свежего пенного сидра.

– Ну, – нетерпеливо проговорила она, усаживаясь напротив него. – Что случилось?

Дагда отхлебнул большой глоток сладкого яблочного питья и принялся объяснять, что послужило причиной ссоры между Мэйрин и Жоссленом. Пересказав в общих чертах эту историю, он заметил:

– Вы же знаете, как она обижается, когда думает, что ее предали. Она все начинает видеть в черном свете. Помните, как убили Василия? Она тогда решила, что принц ее вовсе не любил. Прошло несколько лет, прежде чем она смогла взглянуть на вещи разумно и осознать, в чем заключалась настоящая трагедия ее первого брака.