Колдунья моя

– С мужчиной?! – Жосслен ошеломленно уставился на нее.

– У византийцев другие обычаи, другие привычки, – принялась объяснять Мэйрин. – Порой они берут себе в любовники людей своего пола, и никто не считает это странным. До брака со мной у Василия был мужчина-любовник. Его звали Велизарием, он был в то время самым знаменитым актером в Константинополе. Он убил Василия; по крайней мере мне так сказали. А потом кое-кто стал поговаривать, что они договорились между собой и вдвоем покончили жизнь самоубийством, чтобы никогда не расставаться.

Я была еще очень молода, когда вышла замуж за Василия. Он был чудесный, удивительный человек! Красивый, образованный, утонченный и добрый, с великолепным чувством юмора. Наша совместная жизнь была настоящим счастьем, хотя и очень кратким. Встретившись с ним, я была еще совсем невинна. Василий хотел, чтобы я не соприкасалась с темной стороной жизни, и защищал меня от всех невзгод, точь-в-точь как мои приемные родители. Представь себе только, как я была потрясена, узнав о его смерти и услышав эти ужасные сплетни! На несколько недель я даже потеряла память. Мне и сейчас страшно об этом вспомнить. Когда память вернулась, я решила, что Василий никогда не любил меня по-настоящему, что он сознательно предавал меня все время. Но позже я поняла, что это не так. Он действительно любил меня, и мне повезло, что мой первый муж оказался таким внимательным и нежным. Однако я никогда не узнаю наверняка, как и почему он умер, и этот вопрос будет мучить меня до конца моих дней.

Я доверяла Василию всецело и хотела доверять тебе так же, Жосслен. Разве это не естественно для мужа и жены?! Но твои сомнения в тот момент показались мне даже страшнее, чем предательство Василия, поскольку угроза тогда нависла не надо мной, а над моим ребенком. – Тут Мэйрин внезапно рассмеялась. – Знаешь ли, я вела себя совершенно по-детски, но ведь я уже давно не ребенок!

Теперь Жосслен все понял. Многие вещи, казавшиеся ему загадкой, в один миг прояснились для него. Наклонившись, он взял за руки Мэйрин и сказал:

– Я вовсе не прекрасный и утонченный византийский принц, Мэйрин. Я не святой. Я всего лишь рыцарь, верный слуга короля и простой мужчина. Но я люблю тебя, колдунья моя, и буду любить до конца своих дней. Возможно, я не всегда понимаю тебя; возможно, у нас будут еще размолвки, но моя любовь к тебе никогда не иссякнет. – Жосслен поднес ее руки к губам и начал неторопливо покрывать поцелуями пальцы, ладони и нежные запястья. Золотисто-зеленые глаза его встретились с ее фиалковым взглядом.

– Мир? – спросила она.

– Мир! – радостно воскликнул Жосслен.

Ида, вернувшись в зал с Бланшеттой, увидела, как они тихонько сидят вместе, словно два голубка, и как Жосслен целует руки ее дочери. Мэйрин сидела спокойно и не возражала против его ласки. На губах ее впервые за все время после возвращения в Эльфлиа играла умиротворенная, счастливая улыбка. Ида повернулась к Бланшетте и сказала:

– Думаю, твой приезд, дитя мое, сотворил чудо, и я благодарю Господа за это.

– Я готова сделать для Мэйрин все что угодно! – пылко воскликнула Бланшетта. – Ох, матушка Ида, как вы думаете, она будет любить меня после всего, что ей сделала моя мать?

– Я свою старшую дочь неплохо знаю, – отозвалась Ида, ободряюще обнимая узкие плечики Бланшетты. – Она уже тебя полюбила, дитя мое. У Мэйрин кельтский норов, это верно, но и доброе, щедрое сердце, как у всех ее предков. Она никогда не дарит свою любовь незаслуженно, но и не отбирает ее обратно. Ты наконец нашла свой дом, Бланшетта Сен-Ронан, и мы всем сердцем рады приветствовать тебя в Эльфлиа.

Услышав слова Иды, Бланшетта почувствовала, как сердце ее учащенно забилось от радости. Она внезапно поняла, что всю свою жизнь хотела только одного: попасть в настоящую, родную семью. И вот она нашла то, что искала.

Девушка быстро привыкла к жизни в Эльфлиа. Несмотря на все протесты Мэйрин, она открыто выказывала свое восхищение старшей сестрой. Ее племянница и племянник, Мод и Вильгельм, приводили ее в настоящий восторг: они были совсем непохожи на детвору из замка Монтгомери. Возможно, все дело в том, что эти дети были ей родными. Родными по крови. Бланшетта поняла, что впервые в жизни она вполне довольна и счастлива.

– Интересно, что сказала бы ее мать, если бы увидела ее здесь, среди нас? – со смехом спросила Мэйрин Жосслена, лежа рядом с ним в постели накануне своего дня рождения.

– Бланш позавидовала бы ей. Она не была способна на добрые чувства, – ответил Жосслен. – Но давай не будем говорить о ней, колдунья моя.

– О чем же нам тогда говорить, милорд? – шутливо спросила Мэйрин. Глаза ее озорно поблескивали в золотистом свете свечи, стоявшей у изголовья и отбрасывавшей тени на их прекрасные обнаженные тела.

– По-моему, лучше вообще не говорить, – многозначительно ответил Жосслен.

– Что же тогда делать, милорд? – Оба лежали, повернувшись лицом друг к другу и опершись на локоть. – Я в полном распоряжении моего возлюбленного супруга.

Жосслен притянул ее голову к себе и поцеловал мягкие губы.

– Может быть, теперь у тебя возникла какая-нибудь идея? – прошептал он.

– Пообещай, что не будешь вопить и реветь. Иначе разбудишь Вильгельма, – отозвалась Мэйрин.

– Я не реву! – запротестовал Жосслен.

– Ты всегда так говоришь, – рассмеялась Мэйрин. – И всегда ревешь!

– Даже если Вильгельм и проснется, он все равно не поймет, чем мы занимаемся, – рассудительно заметил Жосслен.

– Какое счастье, что Мод выразила желание ночевать вместе со своей тетушкой Бланшеттой! – засмеялась Мэйрин.

Ладонь Жосслена, поддерживавшая ее затылок, переместилась к щеке. Он осторожно потер костяшками пальцев ее щеку, подбородок, затем вторую щеку. Едва заметно вздохнув, Мэйрин прижалась лицом к его руке. Пальцы Жосслена уже ласкали ее губы; приоткрыв рот, она принялась игриво покусывать их. Встретившись взглядом, супруги улыбнулись друг другу. Жосслен откинул прядь ее длинных золотисто-рыжих волос, чтобы вдоволь полюбоваться великолепным телом жены. Соски Мэйрин начали набухать от одного его жгучего взгляда.

Откинувшись на спину, Мэйрин прижала голову Жосслена к своей груди. Он глубоко вдохнул, впивая легкий аромат, исходящий от нее, потерся щекой о ее грудь и немного ворчливо спросил:

– Ты не хочешь взять кормилицу для Вильгельма, колдунья моя? По-моему, просто нечестно отдавать эти прелестные грудки, – ладонь его уже охватила один из бархатистых холмиков, – в распоряжение беззубому младенцу, неспособному оценить их. – Жосслен игриво коснулся языком ее соска, и на нем тут же выступила жемчужная белая капля, которую он с удовольствием слизнул.

– Милорд! – запротестовала Мэйрин. – Вы что, хотите лишить своего сына единственной доступной ему пищи?

– Пускай его снабжает пищей какая-нибудь толстощекая крестьянка с сиськами, как коровье вымя! – заявил Жосслен. – А эти прелести – мои и ничьи больше!

– О жестокий сластолюбец! – воскликнула Мэйрин с притворным негодованием. – Попробуем охладить твой пыл! – Игриво оттолкнув Жосслена, она перевернула его на спину и, прежде чем он успел воспротивиться, проворно оседлала его, стиснув своими белоснежными бедрами и пристально глядя ему в лицо. – Ну, милорд, – проговорила она, – вам подсказать, что теперь делать? Или вы сами поймете? По-моему, у вас никогда не было недостатка в фантазии.

Подняв руки, Жосслен принялся ласкать ее груди, с восхитительной искусностью поглаживая соски; вскоре Мэйрин уже трепетала всем телом от блаженства. Не в силах дольше терпеть, она начала тереться бедрами о живот Жосслена, и в то мгновение, когда ей показалось, что она сейчас лишится чувств от этой сладостной пытки, Жосслен приподнял ее за талию обеими руками и медленно опустил на свое готовое для любви орудие. Мэйрин выгнула спину и, закрыв глаза, со стоном запрокинула голову.

– Скачи на мне, – простонал Жосслен. – Давай же, колдунья!

Мэйрин повиновалась, наклонившись вперед так, что груди ее слегка коснулись его груди, а руки обхватили его голову. Жосслен поддерживал ладонями ее бедра, то поднимающиеся, то опускающиеся вновь в невыразимо чувственном ритме; горячие губы его впились в ее податливый рот.

Заметив, что Мэйрин начинает уставать, он ловко перевернул ее на спину и сам оказался сверху. Мэйрин крепко охватила руками его шею. Она настолько растворилась в любовном блаженстве, что почти не заметила произошедшей перемены. Со дня их примирения прошло уже пять таких же сладостных ночей. «Почему, – изумленно подумала она, – почему я лишала себя этой радости?» Мэйрин чувствовала его твердую жадную плоть, движущуюся в ее теле, и ей казалось, что она умрет от счастья, но ни за что не откажется по доброй воле от продолжения этих восхитительных ласк.

– Еще! – услышала она стон Жосслена. – Ах, колдунья моя, я хочу еще!

Мэйрин, не совсем понимая, что он имеет в виду, все же попыталась ответить на эту мольбу. Охватив ногами его талию, она почувствовала, как Жосслен проник в нее глубже и затрепетал от наслаждения. Она парила в бескрайнем небе взаимной страсти. Она чувствовала, взмывая на гребне своей любви, что вершина этой страсти уже близка. Ногти ее впились в спину Жосслена, и Мэйрин услышала собственный стон, исполненный почти невыносимого блаженства, когда оба они взлетели на эту вершину.

– Ах, колдунья моя! О-о-о!

Расслабляясь по мере того, как буйство страсти утихало в ее теле, Мэйрин тихонько засмеялась.

– Вот видишь… ты ревел, Жосслен, – поддразнила она его.

Все еще продолжая лежать на ней, Жосслен охватил ладонями ее лицо и ласково поцеловал сначала в нос, потом в губы.

– Возможно, – с томной улыбкой ответил он. – Но ты не оставила мне другого выхода.

– Это верно, милорд, – согласилась она.

Но тут в колыбели, стоявшей в углу спальни, неожиданно заплакал ребенок.

– Проклятие, – проворчал Жосслен.

– Что, милорд? – недоверчиво переспросила Мэйрин. – Неужели ты откажешь Вильгельму в моем внимании?

Поднявшись со смятой постели, она подбежала к колыбели и взяла сына на руки. Вернувшись в постель, она уселась со скрещенными ногами и, откинув с лица прядь волос, поднесла ребенка к груди. Довольный, Вильгельм громко зачмокал; младенчески голубые круглые глаза его угрюмо уставились на отца, глядевшего на него с нескрываемой завистью. Пухлые ручонки малыша увлеченно тискали материнскую грудь.

– Ну разве он не самый красивый мальчуган на свете? – восхищенно проговорила Мэйрин.

Вильгельм на секунду оторвался от груди, чтобы шумно срыгнуть, и снова продолжал сосать.