Русское зазеркалье

– Я не видела здесь Александра Михайловича. Не думаю, что он когда-либо проходил этим миром. Только разве за грехи юности… Здесь оказываются те, кто смотрел на жизнь в России как на безысходное горе и мрак. Они получают по своей вере.

– Я никогда не считала жизнь в России безысходным горем и мраком!

– Ты просто вошла дверью, которую сама открыла. Поэтому и можешь вернуться.

– А… как мне вернуться?

– Через зеркальце в кармане твоей верхней одежды. В твоём уме связь с Землёй видится как зеркальце. Сделай с ним что угодно – и тогда вернёшься. Или выбрось его – и тогда останешься здесь.

– Спасибо! – вежливо поблагодарила я и, не откладывая в долгий ящик, вынула осколок зеркальца из ватника, обмотала платком, крепко зажала в левой руке. – Я уже устала, хочу пить, ноги ломит, но… как мне узнать достоверно, не был ли в этом мире Александр Михайлович?

– Иди в столицу и спроси в Канцелярии.

– Пешком?

– Нет, не советую: ты будешь идти тысячу лет.

– Как тогда?

– Вымешать до дна!

Вышелестев последний совет, гюрза юркнула в какую-то неприметную нору в песке. Только её и видели.

Вымешать до дна – вот как! Оглянувшись по сторонам, я увидела оглоблю – всё, что осталось от телеги и лядащей коняшки.

Опустив оглоблю в мутную воду – пришлось выбраться на берег, конечно, – я принялась её методично размешивать. Вода, будто только того и ждала, с бурлением начала уходить из водоёма. Минута – и её не было.

На дне блеснула совсем небольшая шкатулка или, может быть, табакерка, тускло-золотая.

Спустившись по откосу на дно в этом своём ужасном наряде – юбочка до колена, резиновые сапоги и вышиванка – я открыла табакерку.

Из табакерки, зевая и потягиваясь, вылез крохотный старый чёрт и, ступив на песок, быстро увеличился в размерах до моего собственного роста.

Чёрт был очень натуральным: рога, хвост, копыта, седая шерсть на ляжках – и поношенный вицмундир какого-то дореволюционного ведомства. На мундире сверкнул орденок, изображающий льва внутри стилизованного солнца.

– Вам чего, сударыня? – хмуро поинтересовался чёрт. – Хотите поговорить о квадриллионе километров или об ответе Алёши Ивану?

– Сейчас как дам по шее! – прикрикнула я на него, обозлившись: с чертями я не собиралась проявлять никакой вежливости. – Мне нужно в столицу, неуважаемый.

Чёрт кисло поморщился:

– Всем нужно в столицу: что вам там всем, мёдом намазано, что ли? Есть два способа: один – по старинке, методом кузнеца Вакулы, на моём загривке. Но, знаете, не советую. Удовольствие для нас обоих ниже среднего, а ещё и свалитесь вдруг. Второй – быстро и с комфортом…

– Как угодно, согласна на второй, только поскорее, если можно!

– Тогда будьте любезны помочь старику…

Кое-как я помогла этому недоделанному фавну выбраться из воронки. Оказавшись наверху, чёрт взял кисточку своего хвоста в правую руку и проворно начертил в воздухе чертёж советского грузовика, вроде «Полуторки», но с дощатым фургоном. Чертёж на глазах твердел в воздухе, обрастая цветом и плотностью. На одном боку чёрт так же быстро начертал «Хлеб», на другом – «Пейте советское шампанское!». Открыл задние двери фургона – и издевательски-вежливым жестом пригласил садиться. Двери захлопнулись за моей спиной, мотор взревел, мы понеслись через пустыню.

«Мы» – потому что слабый свет из окошка, соединяющего кабину водителя с фургоном, позволял разглядеть ещё двух попутчиков: полуголого растатуированного бандита и субтильную старушку с ярко-рыжими кудрявыми волосами. Кого же она мне напоминала? Бандит, не теряя даром ни секунды, положил свою лапу на моё голое колено. Я сильно и хлёстко ударила его по руке, воскликнув:

– Don’t ever try to touch me, you bastard!

Урка озадаченно подтянул лапы к груди: английского языка здесь, похоже, боялись.

– Деточка! – с надрывом в голосе произнесла старушка, устремив на меня свой печальный выразительный взор. – Как же вы дошли до жизни такой! Как же вы, знакомая с Цивилизацией, оказались в Нижних Грязищах! О, как мне вас мучительно жаль!

Не обращая на внимания на обоих, я добрела до окошка и просунула сквозь него голову. Мы уже ехали по городским улицам: что ж, чёрт не соврал про скорость, хотя комфорт был сомнительный.

– Куда вы нас везёте? – спросила я водителя

– В подвалы Лубянки, знамо дело, – откликнулся тот, грубый парень с прилипшей к губе сигаретой.

– Это же Град-на-Неверии, какая Лубянка?

– Тогда в Петропавловку.

– А ну, глуши мотор! – приказала я. – А то сейчас ударю тебя табакеркой в висок, будешь лежать здесь и истекать кровью. Слазь!

Про табакерку я соврала, конечно – та осталась в пустыне, – но заодно сообразила, как табакерка связана с правящей династией и почему нашлась в следе лошади Всадника. Не знаю, что подействовало, упоминание табакерки или «Слазь!», которое здесь было магическим словом, но водитель испуганно затормозил и, даже не заглушив мотора, выскочил из кабины. Едва он хлопнул дверью, как стены фургона от удара обвалились в разные стороны. Урка, буркнув себе под нос что-то, что могло означать «До свиданья!», слез с грузовика и скрылся в ближайшей подворотне. Старушка с рыжими волосами убежала ещё раньше, не попрощавшись.

Ступив на тротуар, я огляделась вокруг. Град-на-Неверии предсказуемо напоминал Петербург, но во всю длину прямого как стрела и бесконечно унылого проспекта не наблюдалось ни одной церкви. Да и вообще ничего не было на этом проспекте, ни человека, ни деревца – ничего, кроме ровной стены домов с рядами прямоугольных окон слева и справа.

Да вот же и «Канцелярiя»: тёмно-зелёный четырёхэтажный дом и табличка у входа!

С большим трудом я поднялась на последний этаж по узкой, плохо освещённой, грязной лестнице, выкрашенной до уровня плеча в болотный цвет. На площадке второго этажа дверь была полуоткрыта, а запахи отчётливо намекали, что за этой дверью кто-то умер – и тело убирать никто не торопится. Ноги болели не как во сне, а совершенно по-настоящему. Сон ли это вообще, и если сон, то что за бесконечный кошмар? Дверь на последнем этаже хоть и не имела таблички, но выглядела по-казённому. Навалившись на неё всем телом, я вошла в контору: длинный ряд из четырёх соединённых помещений, прокуренных, тесных и битком-набитых другими посетителями. Человек сто стояло в общей очереди, не меньше. Около дюжины, правда, сидели на колченогих табуретах и сияли от счастья по поводу того, что им не приходится стоять.

Я пристроилась в конец очереди, пошатываясь от духоты и усталости. Очередь еле двигалась; покойники в ней, впрочем, не унывали, а жили своей насыщенной жизнью, спорили, торговались, осуждали отсутствующих, травили байки и небылицы. До меня долетали обрывки разговоров разных людей, которые сливались в одно тягомотное заунывье.

– …«За борьбу с тиранией» в мирное время не дают, это ты, положим, врёшь. Это вообще одна из высших наград, так что не надо тут… А вот на «Друга демократии» у тебя есть шансы. Но придётся, конечно, документы собрать. А ты как думал? Если хочешь в жизни чего добиться – крутиться надо. Тридцать семь позиций. Могу по памяти сказать: интересует? Записывать будешь? Если до конца месяца успеешь – везуха, а в новом месяце новые требования будут, это как пить дать, парень… Говоришь, засомневался нужно ли это вообще? Нет, ты дурак или как? Ты, вообще, в курсе, что право на собственную недвижимость получают только имеющие награды лица? Одна медаль – один квадратный метр. У кого две медали, тому, соответственно, два квадратных метра. Правда, ради двух медалей надо вообще в лепёшку расшибиться… Ну да, это всё будет из дерева, проще говоря, сарай. Да, он сгниёт через десять лет: сам знаешь, климат. Но сам факт, сам статус! Ты много здесь видал людей, у кого есть собственная недвижимость, а не койко-место? А? Вот, то-то же!

– …Женщина, не трогайте меня руками, я тоже могу тронуть! Если будете орать, я вам откушу ухо! Что значит «При чём здесь логика» – я не про логику, я вам ухо откушу!

– …Через Неелово я тебе не советую ехать. Там гиблый край, стаи навальнят, набрасываются на человека – и всё, нету человека. Через Неурожайку картина примерно та же. Через Горелово тоже не советую: там руины какого-то храма – очень опасно, очень! Чем опасно? А излучение как же? Нет, я сам не бывал! Люди говорят…

– …Амалия, конечно, чумичка. Но и Катерина тоже, если разобраться, немногим лучше. «В ноги царю, в ноги царю!» – всё, замарала себя навеки. Кто после этого её рукопожмёт? Какое там рукопожмёт! Да с ней после этого никто в поле срать не сядеть! Только разве Алексей Анатольевич, да и то по великой милости…

– …Любовь к этой стране – это бацилла. Она заражает, и уже не вылечишься. Ещё любовь к этой стране – это раненый зверь, вроде лисы. Выглядит умилительно, но зверь – дикий, хищник, убийца. Ты его пожалеешь, спрячешь за пазуху – а он тебе выест внутренности. Вот так он и проповедовал. Великого ума был человек! Кому сейчас интересны великие люди? Измельчали мы все, выдохлись, скукожились…

– …И бросили мужика в Овраг. Всё, без шансов. А там уже пропал человек. Что там ниже, спрашиваешь? Ну, по последним сведениям, сразу попадаешь в Хылайт. Это от английского hell lite

– английского не учил, что ли, деревня? А в Хылайте, понимаешь, не живут. Там умирают каждую секунду. То птица-мозгоклюйка тебе мозг выклюет, то разрубят тебя напополам, то, понимаешь, залюбят тебя до смерти инструментом самодержавия. Разнообразно у них там всё, с фантазией. Говорят, правда, что если есть бабосы, ты и там нормально устроишься. Но, думаю, порожняк гонят: какие бабосы, там же всё меняется каждую секунду. Вот держишь ты в руке, допустим, яблоко. Яблоко помнишь как выглядит, нет? Так, ладно: вот держишь ты, например, пайку двухсотграммовую. И здесь, у нас, ты её просто держишь. А там, в Хылайте, она сейчас пайка, а через пять секунд червяк, а через пять секунд этот червяк тебе полруки отъел. Вот так-то вот, парниша, вот такая бывает жизнь…

– А я вот другое слышал: те, кому везёт, вместо Хылайта падают на Малахов курган. Это вот, значит, как: попадаешь ты в бастион, где под открытым небом идёт шоу «Малахов плюс Малахов». Всё время, двадцать четыре часа в сутки. Скажешь, можно и потерпеть? Да чёрта с два! Потому что Малахов курган – это Севастополь, а Севастополь – это Крым, а Крым не наш, как известно любому приличному человеку. В общем, раз в неделю, что ли, доходит гиря до полу, чаша терпения цивилизованных народов переполняется, и на Малахова со стены падает статуя капитана Михаила Малахова. Натурально, насмерть. Потому и называется «Малахов плюс Малахов». А это и есть сигнал: как статуя упала, подходят английские военные корабли и лупят по бастиону прямой наводкой. Старожилы, кто знают, заранее под скамью лезут. Хотя шансов выжить всё равно немного. После бомбёжки оживляют только самого Малахова, у него безлимит, а остальные вертись как хочешь. Есть, правда, которые и до шести раундов выживают. А что потом? А потом вэлкам ту Хылайт, само собой…

Я не могу это больше слушать, поняла я. Люди, вы ведь уже умерли, а продолжаете вращаться в этом лютом «круге первом» собственноручно, по кирпичику, сложенного вами самими чистилища! Ещё час в этой канцелярии, и я застряну здесь на тысячу лет. Или просто умру, и меня выбросят в Овраг, и welcome to Hellite,

как говорится…