Признание в любви

Новые приятели, такие же оболтусы, вечера тратят на выпивку. Володьку даже к психотерапевту водил. Ничего страшного не нашли.

– Пройдёт год, получишь разряды токаря, кого там ещё, потом армия – и что? Останешься таким же (неприятных слов не говорю) на всю жизнь. Тебя это устраивает?

Сын повременил немного и вернулся к маме, в Пермь. Мои родители, из-за кого я, собственно, в Ленинград и перебрался, расстроены больше всех. Володька первый класс у них учился, пока мы с женой перебирались из города в город.

Никогда не знаешь, какое неожиданное знакомство может всё изменить. Хорошо, если к лучшему. Все на это надеются, даже те, втайне от себя, кто это «всё» давно имеет.

Позвонили из отдела кадров:

– Людей заказывали?

– Заявка у вас.

– Троих возьмёте из электротехнического?

Сидят у меня в кабинете три девушки, одна – будто в честь неё назвали популярный тогда фильм «Самая обаятельная и привлекательная». У неё есть всё, и всё на месте, в том числе настороженность. Одета так, как именно она и должна быть одета. Часто девушки носят что-нибудь броское: вот она я! У таких этого самого «я» и нет, а есть то броское, что надето. Здесь же, напротив, выделить нечего, всё к месту. Какое тонкое чувство стиля, надо же. Наверное, так у неё во всём. Но главное – большие глаза: они оценивают, не показывая этого. За улыбкой спрятано понимание и тайна, к которой хочется прикоснуться. Повезло кому-то, кто прикоснулся, но лишь в том случае, если он сам такой же. Впрочем, какое мне дело до неё? Тем более ей до меня. Я начальник, сотрудников много, девушек, как тогда говорили, ещё больше.

Меньше чем через месяц спрашиваю у Адика (и отмечаю, что не только из служебной необходимости, но и из любопытства, оправдались ли мои наблюдения):

– Как новая птица?

– А как ты сумел подметить? Точно – птица говорун Кира Булычёва, отличается умом и сообразительностью. Попросил найти ошибки в чужой программе – быстро справилась.

– Неплохое начало.

– Окончание не хуже – её диалог с тем, кто написал программу. «Пойду думать». – «Не наговаривай на себя».

При чём здесь новая птица – Ира? А ни при чём, оценил её верно, и точка. У нас с ней разные круги общения, к тому же разница в возрасте – семнадцать с лишним лет. Впрочем, почему лишних? Мне они нисколечко не мешают. Да и что может помешать мужчине, у которого «всё» есть? При встречах я, конечно, не отказывал себе в удовольствии пошутить. Ответом был смех в коридоре или в кабинете, где она сидела и куда я заглядывал, разумеется, по делу. Нередко видел там ребят из других отделений, потом сказали, что они здесь отираются в попытках развить с ней знакомство.

Иду к Адику. Приоткрыл дверь, но он появился в конце коридора. Я его жду и слышу: «Ты сегодня особенно красивая». Другой голос с ним соревнуется: «Почему сегодня? Ира всегда такая».

Заходим. Сидят двое не из нашего отделения. Внешний вид, что ли, приучил их к развязности? Адик не выдерживает:

– Опять в нашем огороде сорняки.

– Почва хорошая.

Говорят, что я отличаюсь вежливостью, но прополоть не мешало бы. Хотя ребята неплохо смотрятся, в меру спортивные. Впрочем, что такое мера? Другому её определяем со своей колокольни. Себе меру устанавливаем, когда выпиваем, вдобавок тут же и нарушаем. Эти будто нарочно совершенно разные, начиная с роста и кончая манерами. Высокий сидит, демонстративно закинув ногу на ногу. Такую неуважительную позу я могу позволить дома как пренебрежение (скорее всего, справедливое) к самому себе.

Глянул на часы – до обеда ровно час.

– Скажу вашему шефу, чтобы дал премию.

– За что?

– Не «за что», а «на что» – на часы. Ваши спешат на сутки.

Завтра как раз перевод стрелок на летнее время.

Обиженные засуетились и перед дверью (на самом деле перед Ирой) разыграли сценку, наклоняясь поочерёдно и раскидывая руки:

– Прошу вас вперёд, пожалуйста.

– Нет уж, позвольте, сначала вы.

И растянули улыбки. Но никто не реагирует на «Ревизора». Тогда который повыше оборачивается ко мне, для них я – ревизор.

– Приходите в обед, в теннис поиграем. – Им всё нипочём, но отыграться норовят.

Вечер, четверг. Наших в комнате нет, Ира отпросилась. Словно на необитаемом острове сидит один из тех, кого вижу здесь чаще других, застенчивый такой, рассеянный. У него извиняющийся голос:

– Жду. Договаривались в пятницу.

– Пятница у нас завтра.

С какой стати «у нас» и при чём тут я? Она не ко мне приходит – на работу.

Утром останавливаю её в коридоре:

– К тебе вчера… Робинзон приходил.

– Многие о себе так думают.

Шутки шутками, но, когда узнал, что Ира начинает работать над кандидатской, почти обрадовался: могу что-то предложить и я, точнее себя.

– Если будут проблемы, обращайся.

Какие есть ежегодные праздники? День рождения. Хорошо что-то подарить. Но ведь ни черта ещё не купить – за сапогами девушки сколько сезонов охотятся, а цены растут. Есть праздник, который ждут не один год. С точки зрения учреждения (государства) он плановый. Сели с завотделами его обсудить – повышение зарплаты. Процедура стандартная: приходит срок – её добавляют. Сейчас есть возможность перевести нескольких инженеров с опытом на должность младшего научного сотрудника.

Пётр спокойно ждёт. Плотно сбитый, воплощение уверенности, кажется, что никогда не напрягается; он педант, не торопится, всё делает тщательно, смотрит в одну точку – не пропустил ли чего. После курилки на лестнице, где собираются затянуться «за компанию», он идёт мыть руки с мылом – чтобы запаха не было. В туалете он тоже долго моет, создавая очередь, и парторг, бывший моряк, советует: «Ты лучше один раз помой то, что держишь, чем десять раз потом мыть руки». «За компанию» – привычное объяснение у многих, и не только этому занятию. В колхозе, куда осенью возят на уборку урожая, на своей грядке ничего не оставляет. Чтобы уйти всем вместе, приходится ему помогать. Дома жена ругает: «Что ты всё копаешься?» – «В программировании это важно, не наворотишь ошибок». Она не отстаёт: «Всё имеет свои границы. Один дотошный бухгалтер не мог не докопаться до каждой цифры, откуда она взялась. В отпуске решил убедиться: сколько капель содержит ведро воды. Начал капать и считать, потратил пол-отпуска и заполнил полведра». – «Почему не полное?» – «Забрали в психушку».

Адик подскакивает, большая голова даёт место мыслям разного характера. Один раз предложил уходить в отпуск всем институтом сразу: отделы связаны тематикой, и если кого-то нет, то остальные всё равно вынуждены ждать. В другой раз убеждал запретить ходить в галстуках. Они мешают настроиться на общее дело: ты должен быть сам открытым, без барьеров, и видеть, что другой тоже нараспашку, ничего не утаивает. Адика никто не зовёт Адольфом, в том числе и он сам себя. «Откуда такое имя?» – «А чёрт его знает, я не про отца». Невысокий, щуплый, не может усидеть на одном месте, видимо, поэтому ищет новенькое и пытается в отделе внедрять. Можно ли к этому отнести повесть, которую он никак не допишет (она о нашей жизни)? «Осталось совсем чуть-чуть, в смысле в повести». Наверное, витает в облаках, потому что ещё лирические стихи пишет. Вот и сейчас не успел спуститься на землю:

– Иру нужно перевести досрочно.

В этом тоже углядел новенькое и норовит пролезть вперёд.

У Петра задвигались широкие скулы, прожёвывает услышанное: что будет дальше? – и выжидательно морщится.

Лицо третьего завотделом, и так длинное, вытянулось до неприличия. Для себя он ничего не просит: неловко, другим нужнее. А тут давно хлопотал за своих сотрудников и от такой наглости возмущается:

– Это не комильфо!

В школе учил французский, чем гордится (загнутый к губам кончик носа это подчёркивает). Живёт в центре, своё худое тело засунул в коммуналку: «В большой квартире я вообще потеряюсь». Когда случается завалиться к нему небольшой компанией, человек пять, по-тихому выпить, тут соседи и обращают внимание. «Вас много!» – «Пятеро – это много?» – «Для нашей квартиры – да». Он вздыхает: «Замечают то, что мешает».

– Наоборот, комильфо, – расставляю я точки над i и добавляю, вспомнив профессию отца: – В боевой авиации был приём обучения «делай, как я».

Ожидаемое недоумение на лицах, и я достаю джокера: