Исповедь дурака. Как я ушёл от «нормальной» жизни и стал счастливым

Видимо, основной секрет Мира Взрослых, в который я так долго стремился попасть, заключался именно в этом: никто не знает, зачем живёт. Каждый учится, работает, размножается, стареет и умирает, но все делают вид, будто всё понятно, что так и должно быть.

Вообще люди стали мне противны. Как они умудряются спокойно, а порой и весело жить, совершенно не осознавая, как и зачем они это делают, забывая о своей смертности, вопиющей бездуховности? Всё это казалось мне пиком лицемерия и невежества.

Я представлял, как завершу все обязательства перед обществом, куплю необходимое снаряжение и уеду жить на хутор, в уединённый домик в лесу, или заброшенную деревню. А там буду заниматься творчеством и сходить с ума. До полного просветления, пока не научусь общаться с духами (а там уж всякое может быть) или не умру.

Так же, как раньше, мы с братом выезжали летом на дачу. Однажды мы поехали купаться на затопленный карьер. Как только мы разлеглись на берегу и пригрелись на солнышке, сзади внезапно подошли двое подвыпивших мужчин и стали бить нас ногами, приговаривая что-то про наши длинные волосы. Казалось бы – надо драться или сваливать! Однако, повинуясь спонтанному порыву, я заявил, что никуда не уйду, пока не искупаюсь, и с чувством собственного достоинства (по крайней мере мне так показалось) сиганул в карьер.

Драка прекратилась. Когда я наплавался и вылез, мужики уже по-товарищески беседовали с братом «за жизнь» и предложили угоститься пивом. У нас состоялся вполне культурный разговор на самые разные темы. «Этот-то по морде получит, а всё равно от своего не откажется», – прокомментировал один из новых знакомых моё поведение. Его слова запали мне в душу – может и впрямь такова моя судьба: «получить по морде» от реальности, перетерпеть невыносимость бытия, но сохранить в себе что-то святое и настоящее, чтобы дать этому раскрыться в будущем.

Я превратился в сноба, но не утратил интереса к общению, музыке и готическим девушкам. Это привело меня к интернет-знакомству с Беллой. Моему идеалу высокой худощавой готессы она отнюдь не соответствовала, зато мы сошлись в нашем снобизме. Оба ценили собеседников с живым умом, искали новое в литературе, музыке и кино, а также способы самовыражения. И презирали общество. Наши встречи на квартире у Беллы проходили за выпивкой, прослушиваниями, просмотрами, обсуждениями, философствованиями и безобразиями.

Сама Белла была младше и глупее меня (фактически – просто менее замороченной и побитой жизнью). Она относилась ко мне с ощутимым восхищением, как к учителю. А мне нравилось ломать её наивные стереотипы своими дерзкими заявлениями. Это тешило самолюбие – отражаться в ней, ощущать благодарность и нужность. Правда мне в то время уже и самому хотелось найти наставника, чтобы двигаться дальше.

Там же я впервые встретил Киру – странную, потерянную девушку мальчуковатого телосложения, напоминавшую лесбиянку. Я по приколу затащил её в ванну, и мы молча лежали в воде около получаса – общение не клеилось, пока не пришла Белла. Но и в дальнейшем говорить с Кирой мне не захотелось – она казалась слишком глубоко погруженной в себя и напрягала одним своим присутствием.

Тем не менее, девушки были лучшими подругами, и мы часто гуляли все вместе. А однажды, будучи в стельку пьяными, даже завалились ночевать ко мне домой. Разгорячённые, мы ласкали друг друга и пытались заняться сексом втроём, но спать захотелось раньше. Наутро оказалось, что родители были дома, а мы «голливудили» прямо под носом у брата. Все отнеслись к нежданным гостьям дружелюбно-снисходительно. А когда они ушли, мама спокойно (действительно спокойно, хотя я ожидал скандала) высказала единственное замечание:

– В следующий раз скажи девушкам, чтоб выходили курить на лестницу.

Музыка и извращения

Старший товарищ

Мне постоянно хотелось нового и необычного. В первую очередь это касалось музыки. По наводкам из интернета я перебирал всевозможных представителей тяжёлой, готической, электронной сцен, но все они казались очень ограниченными в средствах выразительности. Не было в них творческих замыслов искомой широты!

Зато эти замыслы были у меня, и я чувствовал необходимость их выражать – творить. После ухода с форума выкладывать стихи стало негде, а программирование игр требовало много свободного времени, которого не было. К тому же, дополнительно напрягать мозг после учёбы не хотелось.

Я принялся экспериментировать с производством музыки на компьютере. Из этого получалась мрачная электронщина наподобие саундтреков к детективам и ужастикам. Мне не хватало гитарных партий. Синтезировать в виртуальной студии полноценное звучание электрогитары не получалось – надо было искать живых музыкантов. Я наткнулся на ню-метал группу с неплохими текстами. Ребята искали способ разнообразить и радикально преобразить своё звучание, и я напросился туда «электронщиком», планируя сделать из группы «конфетку».

Я стал играть на ноутбуке, издавая разного рода страшненькие звуковые эффекты. С первых же встреч меня поразил хаос, царящий в коллективе: безалаберность, пьянство, вечные несбыточные «большие планы» и отвратительный звук на репетиционных точках – шум гитар, за которым я практически не слышал своих «звучков». Ребята гордились групповым порно со своим участием, снятым на телефон, а бесталанного басиста вообще держали только за то, что его брат был драг-дилером.

Пространство для самовыражения оказалось удручающе малым – спецэффектам в музыке коллектива отводилась роль третьего плана. Я был не в силах взять под контроль этих крикливых, амбициозных и слабо-организованных ребят. Вернее, мужчин – каждый из них был значительно старше меня и сильнее физически. Это неожиданно сильно давило на меня и лишало воли.

Большая часть стипендии стала уходить на репетиции, от которых я не получал удовольствия, но мне принципиально хотелось продержаться в группе до первого концерта.

Творчески неудовлетворённый, я метался по интернету в поисках способа всё-таки синтезировать звучание гитары, заодно стремительно расширяя свой музыкальный кругозор – преимущественно в сторону экстремальных направлений. На одном панковском форуме неожиданно обнаружился пользователь, аргументированно и по-взрослому критикующий всевозможных «радикалов» от гитарной музыки, противопоставляя им экстремальную шумовую электронику, от которой, по его словам, «пробирает до глубины души, сознание выворачивается наизнанку, да обратно так и не сворачивается». Захотелось послушать.

К тому же, дядя (по стилю речи было понятно, что пишет зрелый, умный человек) оказался сведущим в виртуальном синтезе и пообещал записать на диск всё необходимое для воссоздания реалистичного гитарного звука на компьютере. Вместе с вышеупомянутой «душевыворачивающей» музыкой.

Диска пришлось ждать несколько недель, после чего дядя всё же вышел на связь и предложил встретиться в центре. Явившись с большим опозданием, ко мне подошёл худощавый молодой мужчина интеллигентной наружности с короткой стрижкой, в очках, со множеством разнокалиберных шрамов на руках и представился Антоном.

Новый знакомый неожиданно оказался чрезвычайно вежливым и обходительным в общении. Мы с Антоном сошлись во мнении, что отечественная музыкальная сцена находится в упадке, и ей не хватает смелых экспериментов. Его весьма обрадовала широта моих интересов.

– А то выглядишь как типичный митолизд, я даже испугался сперва.

Собеседник щедро угощал пивом, мы разговорились, а вежливость постепенно уступила место юмору. Антон был человеком с насыщенной биографией, в которой нашлось место и концертным выступлениям, и неофашистскому движению, и БДСМ-сообществу, и пережитой героиновой зависимости… При этом он сохранил ясность ума и памяти, казавшуюся абсолютной, и был женат.

Антон очень много знал – всего и обо всём. Я понял, что нашёл, наконец, кого-то умнее себя – Учителя! А то, что Антон был старше меня на четыре года (такая же разница в возрасте у нас с братом) только подчёркивало этот факт: вот он, тот, кто станет моим другом и наставником.

Музыка, записанная Антоном на диск, произвела не менее яркое впечатление, чем он сам. Первое прослушивание «шумового» альбома «Innerwar» в исполнении «Brighter Death Now» действительно произвело эффект, подобный описанному на форуме. По крайней мере, мои представления о том, что может быть музыкой, были вывернуты и расширены навсегда.

Антон заинтересовался моей группой. Когда в команде зашли разговоры о том, что ей не хватает художественного руководителя, я пригласил нового товарища на одну из репетиций под видом бывалого продюсера. Гость сразу принялся критиковать разные нюансы звукоизвлечения. Но заметив, что к нему никто особо не прислушивается, сосредоточился на советах лично мне.

– В целом – неплохо, – сказал он после первой бутылки пива, – можно работать.

Однако по ходу репетиции Антон всё больше пил, хмурился и молчал.

– Слушай, а на хуй они все тебе вообще нужны? – подытожил он в конце. – Давай вдвоём будем лабать. Всё что захотим – вообще!

Эта идея была для меня как глоток свежего воздуха. Внутренне я с ней немедленно согласился: действительно, – зачем терпеть какие-то ужимки и тратить деньги на репетиции, если можно свободно творить самому!? Да ещё с таким-то умудрённым жизнью товарищем. Но вслух я сказал, что подумаю.

На репетиции я больше не ходил, на концерт, где выступала команда, – тоже. По телефону гитарист хвастался мне, как лихо они отыграли, говорил, что теперь их точно заметят… А я сказал, что хочу делать другую музыку и ухожу. Он не слишком уговаривал меня остаться – особых сожалений не было.

Так в моей жизни остался единственный друг, кроме которого никого не надо.

Наставник и извращенец

Мы стали встречаться в квартире Антона. В основном – когда жены не было дома. По идее – чтобы делать музыку. В действительности мы просто сидели у компа, выпивали, закусывали и беседовали обо всём на свете. Я впервые встретил человека, с которым можно говорить обо всём, не опасаясь задеть неудобную или болезненную тему. И постепенно задавал всё более откровенные вопросы.

Антону нравилось быть в роли учителя. С энциклопедической уверенностью он мог прояснить суть любого явления. А фактами своей биографии, которая казалась мне крайне насыщенной по сравнению с моей собственной, Антон делился с особым удовольствием, которое иногда пытался скрыть за маской равнодушия или цинизма.

Потеря девственности в тринадцать лет, секс в университете, эротические эксперименты с болью, уличные драки в рядах неофашистов, внутривенное употребление веществ, нанесение шрамов самому себе – на всё это мне никогда не хватило бы смелости, потому рассказы Антона шокировали и впечатляли до дрожи.

– Как вспомню всё, что натворил – так получается, что я вообще дьявол во плоти, – говаривал он с совершенно беззлобным лицом, сияя самодовольной улыбкой.

Я списывал всё на то, что Антон принадлежал к казацкому роду. Казалось, что широта его русской души, ущемлённая отсутствием шашки и резвого боевого коня, находила выход во всяческом бунтарстве и мракобесии. Я особо ценил эти качества, которых никогда не наблюдал, общаясь с белорусами.

У моего старшего товарища обнаружилась огромная коллекция книг, игр, фильмов и музыки. Все они соответствовали его особому мировосприятию, которое я называл про себя «страшненьким». Антону нравилось всё плохое: коварные злодеи из фэнтези, безумцы из ужастиков, маньяки и их жертвы, несчастные случаи, низкобюджетный арт-хаус, чёрный юмор, порно с извращениями, нацистские эксперименты над людьми, антихристианские журналы, шумная и параноидальная анти-музыка, хип-хоп с пошлыми текстами, хентай… Но вместе с тем старший товарищ был эталоном учтивости и интеллигентности, обладал утончённым чувством стиля и безукоризненным вкусом. Да и вполне народное чувство юмора было ему не чуждо.

Всё это многообразие раскрывалось передо мной постепенно. Мне никак не удавалось понять Антона, уместить его образ у себя в голове – одно не стыковалось с другим. А ему нравилось разрывать мои шаблоны восприятия. Я каждый раз уезжал домой слегка шокированный, будто в очередной раз лишённый ментальной девственности. Раздираемый между нежеланием когда-либо снова соприкасаться с этим странным, скользким и туманным существом с одной стороны и приятным чувством разрушения внутренних барьеров с другой. А также с новой музыкой в наушниках.

Потом в жизни Антона началась чёрная полоса: его уволили с работы, начался процесс развода с женой и делёжка квартиры. Спонсировал алкоголь теперь исключительно я. Мы стали больше молчать. Комната постепенно заполнялась хламом, пустыми бутылками, немытой посудой и следами ссор. Антон почти постоянно был на взводе и норовил учинить какое-нибудь мелкое хулиганство. Меня это пугало, и я старался его успокаивать.

Зато моего товарища пробило на творчество. В кои-то веки он стал снабжать меня своими недоделанными композициями, а я пытался их развивать. Результаты действовали на приунывшего от бракоразводных разборок Антона ободряюще. Но ни одну композицию мы так и не довели до конца.

Несмотря на это, благодаря связям Антона с представителями отечественной альтернативной культуры, нас стали приглашать на фестивали экспериментальной музыки. Подготовка к ним главным образом состояла из долгих обсуждений концепции выступления за выпивкой. А вся музыкальная часть делалась на скорую руку в последний день. Антон каждый раз утверждал, что над чем-то кропотливо работает, а когда я приезжал к нему, сообщал что-то вроде: «Вчера до трёх ночи сидел. Утром послушал на трезвую голову – всё не то. И удалил на фиг».

Приходилось экстренно сочинять что-то вместе. Благо в нашем жанре это требовало больше везения, чем композиционных навыков. У Антона на удивление удачно получалось, нажав несколько раз на кнопку «random» (выставляя параметры виртуального синтезатора случайным образом), получить интересное звучание. Будто незримая сила Хаоса помогала ему.

Несколько раз мы выступали с видеорядом, которым занимался исключительно я, корректируя свои усилия в соответствии с критикой старшего товарища. Так у меня появились навыки видеомонтажа.

Я относился к выступлениям весьма ответственно. У меня исподволь складывалось впечатление, что Антон – ленивая жопа и паразит, за которого мне постоянно приходится отдуваться. Возникли сомнения: стоит ли общение с такой сложной, противоречивой личностью и причастие к элитарной индастриал-культуре вложенных в это времени и средств? Тот факт, что я идеализирую друга в своих глазах становился всё более очевиден.

В условиях холостой тунеядской жизни Антон плавно превращался в ностальгирующего задрота-анимешника. Он играл в старые игры, пересматривал свои любимые фильмы, потреблял терабайты «кавайного» контента и постоянно пил, чтобы хоть как-то поднять себе настроение. Моё уважение к нему постепенно улетучивалось. Я хотел развивать наш музыкальный проект, а он на моих глазах деградировал перед компом. Если раньше наше общение в основном сводилось к его «лекциям» и моим «поддакиваниям», то теперь я начинал откровенно дерзить.

Антон сперва реагировал вяло, но потом стал проявлять ко мне новый, неожиданный интерес. Во-первых, внезапно признал во мне гения, а во-вторых, – предложил пожениться! Он признался, что я – единственный понимающий его человек в этом мире, и что кроме меня ему никто не нужен. Что характерно, я мог сказать о нём то же самое – поэтому перспектива заключения брака (разумеется в какой-нибудь европейской стране, где это возможно), казалась привлекательной. Но даже без этого жить с лучшим другом мне хотелось больше, чем с родителями.

Сперва Антон вёл речь именно о сожительстве, но потом стал понемногу намекать на интимную близость. Причём делал это с мастерством питона, гипнотизирующего жертву: рассказывая отвлечённые истории, в которых фигурировали цепляющие меня темы. Я стал допускать, что латентный гомосексуализм может быть причиной моей поздней девственности; находил сходство между своим бледно-худощавым телом и чертами известных артистов нетрадиционной половой ориентации; стал замечать, что мне нравятся девушки с мальчишескими чертами и женственные парни… Я погружался всё глубже и глубже в его заколдованную ловушку.