Бабайка

– Ну, – сказал сурово волк, – во-первых, это не мы…

– Знаю, знаю, – сварливо сказал кот. – Собаки. Отвечать надо за родню!

Стремительная тень мелькнула мимо, обдав меня снежной пылью, с пронзительным мявом шарахнулся в сторону кот, и, обдирая кору, взлетел на ближайшее дерево и зафыркал оттуда. А волк пошёл вокруг дерева, поглядывая на кота.

– Опять не успел, – хладнокровно сказал сверху кот, и добавил: – Гы-гы-гы!

И я вышел из столбняка. Весёленькая у меня здесь компания. Пожалуй, самая весёлая из всех, что выпадали на мою долю.

Волк снова начал неторопливо таранить снег грудью, прокладывая путь, и я двинулся за ним. А вслед нам всё слышалось кошачье:

– Самое смешное, что как эти балбесы стали разговаривать, людям они опостылели. Приходит человек домой, а с порога – ах, хозяин пришёл, дай пожрать, я ведь так тебя люблю, хозяин… По улице кто пройдет – ах, хозяин, кто-то прошёл! Кто-то прошёл! А ну иди прочь! Не тревожь моего любимого хозяина! Хозяин, ты слышишь, я о тебе беспокоюсь… А песни которые они сочиняют?

И кот запел довольно противным голосом:

Мой хозяин самый лучший,

С самой лучшею едой

За него я удавлюсь,

С другой собакой погрызусь

Я желаю быть всегда с тобой!

Хозяин мой! Такой хороший! Такой большой! Такой ва-абще!

Дай я оближу тебя

Словно сахарную кость,

Твои тапки принесу,

От врагов тебя спасу

Ради дружбы, а не ради кость!

– А не ради кость. Кретинская строчка, – сказал кот. – А как вам рифма «кость – кость»?

Волк прянул ушами, но промолчал, продолжая идти через снег.

Постепенно кошак перестал петь и брюзжать, и теперь лишь моё шумное дыхание, вырывавшееся с клубами пара изо рта, нарушало тишину.

Всё-таки чего-то я с этим самым концом света не понимаю. Получается, что во время конца света не весь мир гибнет и не все его жители. Видимо, создатель, вот, кстати, ещё вопрос, кто такой этот самый создатель? Так вот, видимо, создатель периодически переделывает этот мир, выпалывая всё недостойное. Но тогда какой же это конец света? Впрочем, если из дерева сделать стол, дерево перестанет существовать. Но не древесина. Так, размышляя, шел я за волком, и тут произошло событие, изрядно меня озадачившее. То есть я не знаю, как к этому относиться.

Мы двигались по маршруту, который согласно каким-то своим соображениям определял волк. Двигались довольно долго, уже начинало темнеть, и тут волчара молча метнулся в сторону, и пошёл, пошёл скачками.

От неожиданности я остановился, и меж моих ног тут же просунулась большая кошачья голова, зыркая налево-направо.

Раздался пронзительный вопль.

– Нет! Не надо! – орал кто-то пронзительным фальцетом.

– Это хор-рошо, – с мурлыкающими интонациями сказал кот, а волк уже бежал обратно, и в зубах его болталось что-то орущее.

– Не надо! пощады! Волчюшка, миленький! А-а-а…

Заяц – увидел я, и волк аккуратным движением сомкнул челюсти на заячьей шее. Хрустнуло, сдавлено хрипнул ушастый, и вопли прекратились.

– Хроменький, – сказал волк, – отстал от своих. Надеялся, видать, что конец света не для него. Будешь?

– Спр-рашиваешь, – сказал кот. – Конечно, буду.

– Не тебя спрашивают, поросёнок прожорливый, – беззлобно ответил волк.

Пустой желудок дрогнул, подпрыгнул к горлу, и рот наполнился слюной.

– Нет, – сказал я.

– Он сыр-рое не ест, – сказал кот.

– Ну и ладно, – сказал волк, отрывая дымящийся кусок от зайца. – Нам больше достанется.

– Слушайте, – сказал я, глядя, как стремительно исчезает то, что ещё недавно было говорящим зайцем, – а далеко ещё до убежища?

– Долго, – сказал кот.

– Не очень, – сказал волк.

– Не слушай его, – сказал кот, – время и его количественная оценка для него понятия не шибко доступные.

– Мы сегодня дойдем? – спросил я. – Темно уже.

– Нет, – сказал волк.

– Так что ломай ельник, человечек, – сказал кот. – Заночуем здесь.

– Зачем? – удивился я.

– Чтобы не спать тебе на снегу, – сказал волк.

III

Я смотрел в темно-синее небо, усеянное звездами, зажатый меж двух звериных тел. Мне было тепло. Мысли о сыне я старательно от себя гнал. Нечего заниматься самоглоданием, лучше поспать. А завтрашний день покажет, что делать, так думал я, глядя в небо и слушая, как урчит мой пустой желудок.

А потом я уснул.

IV