Безымянный подросток с окраины города

И тогда Андрей сорвался с цепей.

***

Никого он не любил так нежно.

Весь мир провалился во мглу, когда Лиза коснулась его губ своими, после этого мир, Вселенная увидели такую любовь, какую не воспевали поэты, композиторы, художники, какой не видел свет со дня появления человека на этой земле. Лиза боялась заниматься сексом, несколько раз говорила об этом Андрею, и причиной тому был отец, чей член ей регулярно приходилось обслуживать, но сейчас, когда вдруг стало наплевать на мир, в ласке огней новогодних гирлянд, она требовала секса своими движениями, шёпотом, дыханием, подпаливающим кожу. Андрей впервые коснулся её груди – такой маленькой, что могла скрыться в ладони, – и сразу его пробрал ток возбуждения. Лиза продолжала целовать его, стоящего на коленях, держа лицо в руках, пока их поцелуй – страстный танец двух влажных пар губ – скрывал занавес её светлых волос. Андрей полностью отдался этому танцу, закрыв глаза, запрокинув голову, чувствовал себя полностью открытым, нагим, словно кто-то снял с него кожу и сейчас видны все его шрамы, секреты, страхи… и почему-то от этого приятно.

Он поднялся с колен и, не отрываясь от губ Лизы, мягко повалил её на кровать, оказавшись сверху. На короткое мгновение он прервал поцелуй, их взгляды встретились – дуэт карих и голубых глаз, – и тут Андрей понял, что обречён любить её, Лизу, и никого в жизни он не полюбит так, как её.

– Я люблю тебя, – тихо сказала она. Тяжёлые вдохи и выдохи заглушали слова, поэтому, чтобы до Андрея дошло её послание, она приподнялась, схватила его за шею и с какой-то яростью проговорила прямо в лицо: – Я люблю тебя со всеми твоими демонами и ангелами. Слышишь меня? Я всё равно люблю тебя! – Она вновь впилась в его губы, уже не сама потянувшись к нему, а подтянув его к себе. – Так и ты люби меня. Люби меня, Андрей. Люби меня сейчас, на этой кровати, ничего не скрывая.

И он любил её. Сначала стянул платье, и его взору впервые открылась грудь Лизы – такая аккуратная, миниатюрная, влекущая к себе своей утончённостью. Несколько секунд – вечность, вне времени, пока кровь расширяла сосуды везде, где только можно, – Андрей смотрел на грудь Лизы, что вспотевшую, тяжело поднимающуюся от каждого вдоха. Эта картина навечно останется в памяти как нечто прекрасное… Она, лежащая на кровати, не скрывающая ни тело, ни душу, с развеянными по покрывалу светлыми волосами, и глаза – такие чистые глаза! – подчёркнутые умелым художником с помощью чёрного карандаша… Лиза… Голая, горячая, смелая Лиза… Как хорошо, что тогда они повстречали друг друга на крыше…

Их секс был танцем глаз, в которых метались души, а не тел. Кожа лишь тёрлась друг об друга, нагревалась, но настоящая магия происходила там, внутри, хотя нет, даже не внутри, а в каком-то другом измерении, куда перенеслись Андрей с Лизой, где соприкасались их нутра, что-то неосязаемое, пока сами они здесь, в реальном мире, захлёбывались, умирая, чтобы возродиться, тонули в зрачках друг друга. Андрей не смотрел на упругую грудь, не смел опускать взгляд, его не интересовали раздвинутые ноги, иногда сжимающие его бёдра в конвульсиях, всё его внимание было приковано к глазам – карие радужки сливались с голубыми, рождалось нечто новое. Он слышал собственные вдохи и выдохи, слышал собственный рык и её преломляющиеся в тишине стоны, ласкающие его душу бархатным покрывалом. Мир утопал в нежности, люди убивали, насиловали друг друга, кровь фонтаном била из шей добропорядочных отцов и матерей, зло пожирало эту планету, и, пытаясь спастись от него, в маленькой комнатке, усеянной десятком гирлянд, друг дружку любили два человека, Андрей и Лиза, оба сломленные судьбой, оба выброшенные жизнью на обочину как ненужный мусор.

Это было волшебно… Да, мир ужасен, да, порой хочется выть от несправедливости, но вот ради таких моментов… когда земля исчезает у вас из-под ног… и стоит жить. Именно во время слияния с любимым человеком, сгорая вместе с ним от страсти, настоящей, искренней, любви, чувствуешь жизнь, ощущаешь её в быстро бьющемся сердце, каждой клеточкой тела, благодаришь Вселенную за то, что дарила тебе жизнь.

Андрей чувствовал Лизу точно так же, как чувствовал себя, он стал ей, а она – им, оба они провалились в полное забытье, и единственным, что связывало их с этим миром, были глаза и металлический привкус крови во рту. Снег всё так же бился об стену дома, люди, не подозревая о волшебстве, происходящем в ласковом сиянии гирлянд, шныряли по двору, куда-то спешащие, они не чувствовали всей красоты жизни… в отличие от Андрея с Лизой.

Никто её так не любил. Любовь хлынула на неё такой волной, что Лизе приходилось чаще, намного чаще дышать, чтобы не задохнуться, и всё равно она боялась, что вот-вот потеряет сознание, потому что мир постоянно проваливался куда-то во тьму, а тело била сильнейшая, просто безумная дрожь! Лиза не опускала глаза, её зрачки переплетались с душой Андрея, но всё же иногда она опускала веки, когда становилось совсем уж невыносимо, слишком хорошо. Пару раз ей показалось, что она действительно потеряла сознание, но успевала вынырнуть на поверхность, огни гирлянд выглядывали из тьмы, и её снова захватывали глаза Андрея.

А они никого так не любил. В его движениях вдруг появилась нежность, весь он был пропитан нежностью, которую когда-то подарила ему Лиза. Ни одну девушку он не ласкал так, как её, ни чьей красотой он не восхищался так, как восхищался её – той, что скрыта под телом и просачивается в глазах. Лиза вывела наружу дьявола, Андрей чувствовал его, в голове проскакивали картины, где он с силой сжимает тоненькую шею, потом – где прижимает Лизу к стене, игнорируя просьбы остановиться, а после Андрей и вовсе увидел, что не даёт ей поднять голову и заставляет давиться членом, пока слюна брызжет во все стороны. Да, дьявол никуда не делся, Лиза не убила и не сможет, но она заставила Андрея столкнуться со своим монстром и на риск поставила самое ценное – его любимую женщину, саму себя.

И победил Андрей.

Он относился к ней бережно, убрал всю грубость, ласка лилась из его пальцев, ладоней, скользящих по телу. Он не спешил, не двигался подобно зверю, как было с Клеопатрой; он медленно скользил внутри Лизы, растягивая процесс. Он вдруг осознал, что может контролировать себя, свою энергию, останавливаться по нужде, восполняя силы, замедляясь, глядя, как тонут в наслаждении голубые глаза. Он старался доставить удовольствие ей, а не себе, в этом танце ему было наплевать на себя, он жаждал лишь одного – чтобы Лиза получила как можно больше удовольствия. А от её стонов, выкриков, слов, протискивающихся сквозь стиснутые зубы, красоты жизни, парящей в глазах, Андрею самому становилось хорошо.

Он пытался спрятаться в ней от своих страхов, от своего дьявола, и в то же время его тело было убежищем для неё, девочки, чуть не наложившей на себя руки, которая боялась контакта с мужчинами и сейчас, пересилив страх, сама нырнула в секс…

… и не пожалела.

Андрей забыл о рыжей сотруднице банка, сжимавшей его член, забыл о подсолнухах, Рэкки, отце, матери, о Коле и огромной чёрной пасти, которой была ужасная дырка в его животе; забыл о Клеопатре, Синицыне, постоянных драках, Кадетском Корпусе, офицерах, мире, галактике – он забыл обо всём, отдавшись самому волшебству, что сохранилось в современном мире, – слиянию двух нагих тел, в которых меж собой переплетаются палящие огнём страсти и любви души.

Андрей и Лиза занимались сексом. Но это было гораздо больше, чем секс. Они становились друг другом и попеременно выпадали из мира, пока кожа дымилась, а лёгкие сжимались от горячего воздуха.

Андрей чувствовал кровь, стекающую там, внизу, слышал, как иногда Лиза стонет от боли, после чего начинал двигаться по-другому. Она не заслуживает боли, нет, уже нахлебалась достаточно. В пальцах, ладонях, зубах, руках, во всём горящем теле ревел, рвался наружу дьявол, и Андрей впервые контролировал его, держал на коротком поводке и не подпускал к Лизе – она получала от него только нежность и ласку, какими был пропитан весь секс. И хоть Лиза порою чувствовала боль, Андрей мигом останавливал себя, но его просили – требовали! – продолжать, и он продолжал.

После же того, как Андрей кончил, он снял презерватив, вынутый из пачки, принадлежащей отцу Лизы, и оказавшийся ему слегка тесным, выкинул его, а потом… Господи, потом он довёл начатое до конца, и руки Лизы вцепились в его голову, находящуюся меж её ног. Руки, которые причинили другим людям столько боли, сейчас доставили Лизе такое удовольствие, о каком она не читала ни в книжках, ни где-либо ещё, даже не могла мечтать о подобном!

Когда всё закончилось, после того, как оба они отдышались и в сотый раз признались друг другу в любви, Лиза, даже не думая помыться, с мокрыми от собственной влаги ногами, вскочила с кровати, кинулась к столу и начала писать, склонившись над своей тетрадью.

Вдохновение, ярко полыхающее в голубых глазах, переливалось в книгу, пока под ключицами, над всё ещё горячей грудью, друг с другом делились теплом обсидиан и рубин.

Андрей, оставшись лежать на кровати, достал одну сигарету и вскоре закурил её, уставившись в потолок, а в голове его сияли лишь два слова.

Я победил.

Глава 15

Птица ты иль дух зловещий?

К концу января, который в этом году выдался на удивление бесснежным, в Петербурге совершили десять ограблений банков; в их числе три, организованные одним человеком. Ворон. Так прозвали врывающуюся в отделения банков тень за внешний вид – чёрная одежда, словно сотканная из мглы, приводила в ужас тех, кому не посчастливилось оказаться не в том месте, не в то время, а в отражении такого же чёрного шлема они могли увидеть собственные, искажённые страхом лица. Все жители города, хоть как-то интересующиеся новостями, уже после празднования Нового года знали об убийстве охранника, произошедшем во время одного из ограблений. По федеральным каналам очевидцы уставшим голосом в сотый раз пересказывали пережитый кошмар, и рассказ их прерывали вставки с видео, на котором кто-то заснял момент избиения. Конечно, по телевизору такое показывать не собирались, а потому всё замазали, но в закрытых интернет-каналах постоянно кто-то скачивал видео к себе на телефон, после чего смотрел, как кулак в чёрной кожаной перчатке впечатывает в пол успевшее стать кашей лицо.

В последующих ограблениях Ворон не был столь жесток, никого не убил, даже руку не поднял, но всё равно у каждого, кто с ним встречался, сердце начинало биться где-то в горле, сжимаемом страхом. Теперь ограбления не занимали дольше десяти минут (одно и вовсе удалось провернуть за шесть), потому что сотрудники беспрекословно, будто дрессированные пёсики, выполняли приказы. Они знали. Видели, что случилось с охранником, посмевшим перечить Ворону. У некоторых проглядывали круги под глазами – конечно, от бессонных ночей, потому что заснуть, видя перед собой размозжённую по полу голову, не получалось.

К началу февраля Ворон уже был легендой Петербурга, о нём узнала вся страна, и хоть последующие его ограбления не отличались жестокостью, каждый день на тысячах телевизорах не уставали показывать размазанную расправу над охранником. Ворон стал неким брендом, некоторые нашли в нём кумира, в многочисленных пабликах люди выкладывали арты, на которых был запечатлён высокий юноша с широкими плечами, обличённый в чёрную кожаную куртку, такого же цвета штаны, ботинки, а лицо его прятал шлем, в стекле которого отражался людской ужас. Об этом грабителе говорил весь город, вся страна, и непонятно было, чем именно он привлёк к себе такое внимание: то ли потому, что всегда действовал в одиночку, то ли из-за врезающегося в память внешнего вида, или благодаря жестокости, а может, потому что все, кто попадал под взор чёрного шлема, тряслись от страха во время интервью. Конкретной причины не было. Но что больше всего пугало и полицию, и здравомыслящих жителей, так это одно – преступник всё ещё был на свободе. О нём неизвестно абсолютно ничего, для дилетанта (а он, как считала полиция, таким и является) у него слишком улыбчивая удача – никаких следов, никаких зацепок. Профессионалом Ворон явно не был – об этом ясно говорило видео, – но и новичок давно бы уже попался, а это всё ещё гуляет на свободе.

И внушает ужас в жителей Петербурга.

– Ублюдок, – сказал отец, садясь за стол, за которым уже давно, в ожидании главы семьи, сидели мать и сын. – Просто ублюдок! Два ограбления на Василевском острове! Он что, не мог в других районах грабить? Ему обязательно надо в центр! – Отец с такой силой ударил по столу, что, казалось, сотряслась квартира. Мама дрогнула, причём сразу, Андрей же не шелохнулся. Ни удары отца, ни его крики, ничто не могло его взять. Что-то поменялось… После сигаретных ожогов, после вечера с мамой, после ночи, проведённой под сиянием голубых глаз, временами выныривавших из полумрака комнаты.

И тем не менее он продолжал смотреть на подсолнухи. Ядовитый жёлтый свет давил на его голову, не позволял её поднять, а глаза всё впивались, впивались в тонкие зелёные стебельки и жёлтые лепесточки, выходящие из чёрного круга.

– Вот всё было хорошо, – продолжал отец, – но нет, появился этот Ворон, и теперь херова туча проблем! Направь туда, сделай это, организуй то! У меня, твари, отпуск скоро, а они на меня грабителя повесили. Обычного, простого грабителя!

Простого грабителя…

Мама тоже гуляла среди подсолнухов, страх загнал её туда, втоптал как можно сильнее, и Андрей прекрасно понимал её – отца переполняла злость, она кровавыми молниями зияла в его воспалённых глазах; в такие моменты лучше быть покорной и молчать, конечно, если хочешь провести вечер спокойно, а не собирая выбитые зубы с сочащейся изо рта кровью.

– Вот против такого говна мы и боремся. Он грабит простых людей, убивает их, насилует, а потом…

– Насилует?

Взгляд отца наткнулся на глаза Андрея, впервые за всё время смотрящие так неприкрыто, словно в них не было ни страха, ни ужаса, словно на левой руке нет следов от сигаретных ожогов, а сам сыночек, бывший всегда смирным, ни черта не боится. Что-то изменилось в зрачках Андрея… будто чьи-то руки – не его собственные, а чужие – переорганизовали его душу, вклинились туда, заменили ржавые, никуда не годные детали на новые. Андрей смотрел на отца, держа подбородок прямо, даже не думая его опускать, хоть в грудной клетке так и бился, метался страх! Впервые за всё время роли поменялись: теперь отец выдерживал взгляд сына, а не наоборот, и ядовито-жёлтый свет лишь подбавил страха в налившиеся кровью глаза.

Спустя несколько секунд молчания Андрей повторил свой вопрос:

– Разве Ворон кого-то насиловал?

Отец всё продолжал смотреть на него. Ещё никогда танец их взглядов не был столь долгим, и Андрей с удивлением (тихим, почти не слышным удивлением) открыл для себя, что может смотреть так вечно. Его больше не тянет к подсолнухам.

Он научился обходиться без них.

Что-то изменилось…

Там, внутри. Где, борясь за жизнь, бьётся сердце.

Казалось, весь мир, вся галактика, Вселенная, живое и неживое замерли в испуге, потому что законы природы начали ломаться, нечто новое появилось в них, неизвестное до этого момента… момента, когда сын смог так спокойно взглянут в глаза отца и ни разу не опустить собственные. Из-за повисшей тишины голову подняла и мама, она увидела, как её муж и сын смотрят друг на друга и при этом… страх вместе с тревогой ударил под рёбра. Олег напоминал дикого, сконфуженного зверя, который налитыми кровью глазами впился в осмелевшую жертву. Удивление сквозило в его расширившихся зрачках. Андрей же казался предельно спокойным, лишь маме были видны желваки на лице Андрея, возникающие от сильного сжатия челюсти. А одна пара глаз тем временем не отрывалась от другой… То был немой диалог меж двумя мужчинами, один из которых около одиннадцати лет терпел побои, крики матери, привык к виду крови у себя дома (где должны царить любовь и гармония), бывший мальчиком, сжимающим плюшевого мишку, Фредди Тода, и со страхом глядевшего на отца, которому не выдали премию. Жёлтый свет сгустился, втягиваясь, просачиваясь в лёгкие, он оседал на их стенках и начинал медленно пожирать альвеолу за альвеолой, но даже чувствуя, что каждый вдох даётся всё с большим трудом, Андрей не смел опускать глаза. Это схватка. И он должен в ней победить.

Не дай ему задавить тебя. Покажи, что стал сильнее.

– Насилует, – ответил отец, продолжая танец взглядов со своим сыном. – Этот говнюк угрожал сотруднице банка, что изнасилует её, если она не будет выполнять его приказы.

Ты же знаешь, что это неправда. Ворон никого не насилует. У него есть девушка. Самая лучшая девушка на свете.

– А ты его защищаешь? – Отец нагнулся ближе, Андрея почти отбросило в сторону, но он заставил себя выдержать напор и не шелохнулся, когда к нему подползли кровавые глаза.

И смотря прямо в них, он постарался ответить чётко, ровным голосом.