Безымянный подросток с окраины города

Вспыхнули алые огни. В какой уже раз заверещала резина одного из автомобилей, другой же свернул на дорогу, ведущую к мосту, и уже там начал разворачиваться. Красно-синяя гончая всё-таки ворвалась на площадь, но уже в конце тормозного пути, так что люди успели разбежаться – ни криков, ни крови, ни звуков удара тела об металл.

Никто не пострадал.

Андрей облегчённо выдохнул, после чего Ворон развернул мотоцикл и вновь пригласил Скорость на танец.

Он старался увеличить дистанцию между ним и копами, а потом запетлять, путая следы и скрываясь. Ему вновь удалось вклиниться в поток, хоть тот и не был столь густым, перед глазами тем временем возникла карта Петербурга. Ворон свернул на Гороховую улицу и разгонялся по ней до вибрации в мышцах, сбавив скорость лишь на Красном мосту. Снизу нежно журчала Мойка, луна плавала на её чёрной как нефть глади. Вой сирен ещё был слышен, но где-то очень далеко, в другой Вселенной, а, оглянувшись и не увидев полиции, Ворон и вовсе сбавил скорость.

Он дрейфовал по улицам Петербурга, окунающихся в ночь, будучи начеку – вдруг сейчас из-за поворота опять выпрыгнут гончии. С набитым деньгами рюкзаком он промчался мимо канала Грибоедова, сопоставляя увиденное с картой в голове. Вой сирен полностью стих, когда Ворон по мосту пересекал Обводный канал. Видать, потеряли, хотя не следовало расслабляться, эти черти почти его поймали.

Следующие пятнадцать минут Ворон плутал по дворам, начав у Московских ворот. Вот здесь лабиринт так лабиринт! Может, они его уже и не ищут, но будут искать, а потому лучше не оставлять за собой никаких подсказок. Решив, что достаточно проездил во дворах молчаливых домов, Ворон бросил мотоцикл и забрался в одну из парадных через открытое на втором этаже окно – благо, он умел лазать по трубе. Уже через две минуты он был на крыше и ещё три с половиной километра прошёл пешком, всё больше чувствуя вес краденых денег.

На одной из крыш ноги подогнулись, Ворон рухнул на колени и в спешке начал снимать с себя шлем. Когда он с этим справился, Андрея скрутило пополам и вырвало на бетон. Кишки словно затянули узлом. Андрея рвало, беспощадно рвало, он чувствовал, что задыхается, отбросил шлем и начал хватать руками воздух, словно это могло ему помочь, но в какой-то момент его отпустило, и он, глубоко вдохнув, грохнулся рядом с вонючей, источающей пар лужей. Глаза покрывала пелена усталости, из вен выветривался адреналин, наконец он смог расслабиться и просто смотрел на тёмное питерское небо, на звёзды, что стали выглядывать из уходящих прочь туч. Оторвался. Он оторвался. С миллионами рублей и без единого ранения, не считая ушибов от дверей автомобилей.

– Это самая худшая зима в моей жизни, – сказал звёздам Андрей, но почему-то после этих слов губы дёрнулись в улыбке, а сам он засмеялся, пока рядом вверх поднимался пар тёмно-зелёной лужи.

Андрей не помнил, сколько смеялся, смеялся без причины, пока мышцы живота не заныли. Тогда он притих, отполз в угол крыши, прикрытый неким подобием недостроенной будки, предназначенной для бог знает чего, и там же улёгся. Достал пистолет, положил на живот и прикрыл его рюкзаком, шлем поместил рядом с головой – свежий ветер приятно щекотал вспотевшее лицо. И начал проваливаться в сон. Сначала медленно, привыкая к жёсткому бетону и звукам улицы, а потом в один момент сознание отключилось, и Андрей выпал из мира.

Ему снились голубые, почти синие глаза – яркие, красивые, родные.

***

20 февраля, Кудрово, 16:32.

День был ясным, ни одно облако не мешало солнцу ласкать радостные детские лица, которые сейчас отражались в стекле мотоциклетного шлема. Они смеются, они прыгают, ещё даже не знают, какая жизнь жестокая и далеко не приветливая. Кто-то из этих ребятишек, играющих на детской площадке, покончит с собой – вышибет мозги или просто вскроет вены. Кто-то, быть может, добьётся успеха, и из его памяти пропадёт фрагмент, на котором он вечером 20 февраля 2022 года бегал среди горок и качелей, веселясь так, как умеют только дети. Хоть на них уже вылили чернила, всё же они ещё очень чистые листы – маленькие человечки, незнающие, что им готовит жизнь. Детки… их мамы, бегающие с ними по площадке… и ни одного отца.

Ворон смотрел на всё это из тени, спрятавшись под густой листвой дерева и облокотившись об ствол. Отсюда ему был виден весь двор многостройки, его же можно было заметить лишь с близкого расстояния. Время шло, солнце склонялось к западу, привнося в Петербург сумерки. Потихонечку небо начало разливаться ванильными цветами, конечно, все радовались такой погоде. Но разве имеет значение, как ярко сияет снаружи солнце, если внутри у тебя непрекращающийся дождь с громом и молнией?

Ворон посмотрел на часы – 16:35. Продолжил ждать.

Самым активным на площадке был мальчик в красной кофте и светлыми волосами, прямо натуральный блондин. У мамы его, бегающей следом, волосы были не хуже, хотя наверняка подкрашены. Паренёк отличался бойкостью, сколько Ворон уже здесь стоял и наблюдал за детской площадкой, он заметил, что мальчишке в красном свитере не сидится на месте, и он достаёт каждого, кого только видит. Бегает, носится, выкрикивает чьи-то имена, смешит других, пока неспокойная мама еле тащится следом, видимо, боясь, что этот маленький сгусток большой энергии получит травму. Пацан вообще не замечал мать, пытающуюся уберечь его от опасностей, и проделывал такие выкрутасы, что мамаше тут же приходилось кричать на него. Всё, мы уходим домой, затем – слёзы, сопли, и вот мальчишка в красном свитере снова носится по площадке, а за ним – уставшая, растерявшая все силы мама.

В какой-то момент этот красавчик не поделил что-то с чужим сыном, который выглядел даже постарше. Само собой, начались крики, один пытался обозвать другого обиднее предыдущего, мамы стремились утихомирить своих чад, успокоить, заставить помириться, но тем самым ещё больше распаляли огонь. Наконец Красный Свитер не выдержал и что было дури вмазал своему оппоненту – да так, что тот мигом упал, а мама его завыла сиреной. Это был хук правой и на удивление очень хороший. Ворон даже зааплодировал. Красный Свитер не закончил: он подбежал к упавшему, встал прямо над ним и заорал во весь голос. Зверь. Правда, рёв его был похож на скрип резины по асфальту, но другого пацана и это довело до безумного страха. Мама Красного Свитера сразу оттащила своего отпрыска и, уже препираясь с чужой матерью, начала покидать двор. Напоследок обе мамочки показали друг другу средний палец.

Как иногда бывает забавно наблюдать за детскими площадками!

Ворон посмотрел на часы – 16:50. Опустил руку и тогда увидел, как по противоположной стороне двора плетётся высокая худая тень. Это он. Точно он. Ещё и постоянно оглядывается, будто знает, что где-то рядом стоит его поклонник. Глазки как у сбежавшей жертвы рыскают по территории, пытаются кого-то найти. Меня ищет, подумал Ворон. Чувствует должок и понимает, что я этого так не оставлю.

Прошёл одну парадную, вторую, третью, остановился у четвёртой, закурил. Курил недолго, одолел сигарету за минуту – нервы шалят, удивительно, что не достал вторую. Кинул непотушенную сигарету в урну, вынул из кармана ключи и открыл железную дверь.

В этот момент Ворон сорвался с места.

Он успел добежать до двери перед тем, как та захлопнулась, и вошёл в парадную вслед за тем, кто ему был нужен. Слышал его шаги. Нажал кнопку вызова лифта. Отлично. Действуем.

Ворон подобрался со спину и мягким голосом сказал:

– Ну привет, Джек.

Джек в миг развернулся и получил по лицу такой мощный удар, что его отбросило к самой дальней стене. Да, это он, сейчас точно никаких сомнений. Чёрные-пречёрные волосы, которые когда-то решили стать кудрявыми, но сдались на полпути, висели справа и слева от лица скрученными ниточками воздушных шариков; бледное лицо – казалось, кожа стала ещё белее; маленький, трясущийся подбородок, красивый женский нос, но главная отличительная черта – уродливый шрам от ножа, расползшийся под правой скулой, темное пятнышко, от которого в стороны прорастали тонике, похожие на ветви щупальца.

– Узнал меня? Эй, это же я, Ворон!

Одним из берцев он врезал Джек по морде, голову швырнуло в сторону, и тут же раздался звук удара тяжёлого предмета о металл – лицо Джека врезалось в стальные двери лифта. Он откинулся на стену не в силах подняться, но голову поднял. В глазах зиял страх, дикий, первобытный страх. Шрама видно уже не было – лицо стремительно заливала кровь.

Походу, я сломал ему нос, – подумал Ворон, но будь он проклят, если его это остановит!

Джек попытался что-то сказать, но ужас сковал его губы, так что он лишь жалобно шевелили ими в надежде, что его безмолвную просьбу поймут.

Не поймут.

Лифт коротко пискнул, известив всех о своём прибытии. Стальные двери расползлись друг от друга, и Ворон тут же, схватив Джека за волосы, швырнул его в металлический гроб; от грохота сотряслась вся парадная, казалось, даже на верхнем этаже можно было оглохнуть от эха.

– Какой этаж? – спросил Ворон, зайдя в лифт. – На каком этаже живёт твоя задница? Говори!

– П-п-пятнадцатый!

Окружность кнопки рядом с числом «15» загорелась красным, двери закрылись, первый этаж остался внизу. Ворон посмотрел на Джека, валяющегося на полу, впившегося лопатками в стену лифта, пытающегося хоть как-то остановить кровотечение из носа… и со страхом в глазах – глазах, направленных на чёрную тень смерти и возмездия. На секунду в Вороне даже взвыла жалость к этому человеку, но он мигом её погасил.

Лифт полз вверх, тишина, разбавляемая булькающим дыханием Джека, давила на плечи. Наконец Ворон спросил:

– Это же всё было запланировано.

– Ч-что? – В светлых глазах наряду со страхом вспыхнуло непонимание. Ворон чуть ли не поверил.

Он медленно опустился на корточки, равнодушная ко всему маска встала напротив искривлённого ужасом лица.

– Не строй из себя Незнайку. Я спрашиваю, это всё было запланировано? Вы с самого начала хотели скормить меня копам, не так ли?

– Нет-нет-нет-нет! – затараторил Джек. Господи, с какой скоростью расширялись его зрачки! Ворон видел много испуганных людей, но чтобы НАСТОЛЬКО… словно перед Джеком стоял сам Сатана. – Я вообще ни при чём, мне ничего не сказали, я ж, ты знаешь, просто рабочий, мне скажут, я делаю, всё, больше ничего, я уже собирался подогнать твой мотоцикл, но мне в последний момент сказали оставаться на месте, я остался и…

Ворон взял лицо Джека в ладонь, стиснув пальцами щёки, чувствуя сквозь них ряды зубов. А кровь из нома, уже не такого красивого, а напоминающего галочку, всё текла и текла. Надо же, иногда и не задумываешься, какая человека, оказывается, машина по выкачке крови.

Глаза существа из потустороннего мира вглядывались в мечущуюся душу Джека, пока лифт не остановился и коротко, словно боясь прервать немой разговор, пискнул.

– Сейчас пойдёшь впереди меня, проследуем в твою квартиру. Ты послушно откроешь дверь и даже не вздумаешь заорать или как-то меня обмануть. Понял?

Меньше чем через минуту дрожащие ладони Джека, окрашенные его кровью, с трудом вставили в замок двери ключ. Щелчок, затем ещё один. Вслед за хозяином Ворон вошёл в небольшую коморку человека, зубами впивающегося в низшую прослойку среднего класса и мечтающего оказаться наверху. Стены здесь словно тянулись друг к другу, в прихожей и вовсе чувствовалось, что тебя вот-вот схлопнут, будто квартира была голодной.

– Где тут кухня?

Джек превратился в дрессированного щенка, понимающего команды с полуслова – и это всего за три удара. Ворон всеми силами пытался найти в этом трясущемся куске страха того харизматичного смельчака, диктовавшего ему условия тогда, в машине, среди его товарищей, но никак не мог – все люди до жути одинаковы, когда их с головой накрывает страх.

Они вошли в маленькую, довольно уютную кухню, Ворон сразу взял стул и поставил его в центр кухни, лицом к выходу. Приблизился к Джеку (словно изголодавшийся хищник к замершей жертве) и мягким, бархатным голосом сказал:

– Присаживайся на стул. Мы просто поговорим, я зада тебе ряд вопросов, а потом уйду и бить тебя не буду. Исчезну, дружок, и жизнь твоя наладится, – подытожил Ворон, прекрасно зная, что уже превратился в ночной кошмар.

Джек молча опустился на стул, упершись взглядом в виданную только ему пропасть, казалось, он находится в другом мире, где-то там, в волшебных снах, но не здесь. Нижняя половина лица утопала в красном, а сейчас, в полутьме кухни, кровь и вовсе казалась бордовой. Склоняющееся к горизонту солнце с трудом достигало квартиры Джека, так что в её стенах царили холодные цвета, зима и ощущение неизбежной, надвигающейся катастрофы. Катастрофы с плоским чёрным лицом вместо человеческого.

Пока с улицы доносились выкрики детей, их смех и возгласы, пока лучи уходящего солнца на прощание ласкали одну большую крышу кудровского дома, в одной из его квартир беседовали грабитель и грабитель – оба нарушителя закона, вот только один до жути боялся другого, а тот… тот задавал вопросы и терпеливо выслушивал ответы, пробивающиеся сквозь слёзы и трясущиеся губы.