Говор камней. Ирод (сборник)

Рамзес глядел растерянно, озираясь кругом. Его смуглое лицо покрылось бледностью. Золотой серп выпал из его рук. К нему подошел верховный жрец.

– Да не смущается сердце царя! – сказал он торжественно. – Я знаю, почему великий бог так поспешно возвратился в храм свой, к отцу своему Пта, божественному зодчему вселенной. Он узнал божественным духом своим, что в толпе есть «нечистые» – соглядатаи иноплеменников, презренных врагов твоих: он увидал их святыми очами и ушел в дом свой. Последуем за ним и мы, и в храме своем он примет от тебя жертву. Возьми пшеницу в руки свои и следуй за мною. Пусть эрисы твои сопровождают тебя и опахалами своими навевают на тебя дыхание великого Амона-Ра. Передай сноп его святейшеству, фараону, господину земли, – сказал он, обращаясь к юной жрице.

Мери-Амон, робея и краснея, передала сноп Рамзесу и подняла упавший из рук его серп.

Процессия, выстроившись в прежний порядок, двинулась к пилонам. Только Аписа заменял теперь Рамзес со снопом пшеницы в руках. За ним юная Мери-Амон несла священный серп.

Пройдя пилоны и внутренний двор храма, уставленный огромными статуями фараонов, процессия с пением священных гимнов вступила во внутренность храма, где, стоя около жертвенника и отмахивая от себя хвостом мух, уже ожидал ее Апис. Он был совершенно спокоен. Добрые, но глупые глаза его, казалось, говорили: «Вот и сами пришли ко мне».

Увидав Рамзеса со снопом в руках, рогатый бог сам двинулся к нему навстречу, протягивая морду к пшенице. Рамзес, упав на колени, протянул к нему сноп, и Апис жадно стал есть, как бы одобрительно мотая головой и доверчиво глядя в озаренное радостью лицо фараона.

«Принял жертву великий бог, принял!» – молитвенно шептал Рамзес.

Когда верхушка снопа со зрелыми колосьями была съедена, верховный жрец тотчас стал курить благовониями около морды Аписа, который ненавидел эти курения, но, боясь своего мучителя, верховного жреца, и зная, что теперь должен удалиться в свое роскошное стойло, покорно последовал за жрецом, вполне уверенный, что в стойле своем он уж наестся до отвалу.

Когда верховный жрец и Апис с юною Мери-Амон скрылись во «святая святых» храма за драгоценною занавесью из белого биссуса, Рамзес упал снова на колени перед жертвенником и благодарил богов за благосклонное принятие Аписом его жертвы.

Потом он, обратись к изображению бога Амона, громогласно воскликнул:

– Взываю к тебе, отец мой Амон! Ты не забыл меня, твоего сына, ибо я не сделал ничего без твоей воли: я ходил и действовал по слову уст твоих. Никогда не преступал я слов твоих и не преступал ни в каком направлении повелений твоих. А теперь разве должен я, благородный властелин и господин Египта, склоняться перед чужеземными народами на пути своем? Какая бы ни была цель этих пастухов, Амон должен стоять выше, чем презренный иноземец, ничего не знающий о боге. Я посвятил тебе многие и великолепные памятники, я наполнил храмы твои моими военнопленными, я выстроил тебе храм, долженствующий просуществовать многие тысячи лет, – я отдал тебе на нужды храма все мое добро, – я соединил всю страну, дабы она вся платила тебе подати в доходы твоих храмов; я посвящал тебе жертвоприношения из десяти тысяч быков и из всех хороших и благоухающих дерев. Никогда не уклонялась назад рука моя, дабы не случилось, чтобы ты чего пожелал. Я выстроил тебе пилоны и чудеса строительного искусства из камня, поставил тебе мачты на вечные времена, привозил для тебя обелиски с острова Аб[2 - Элефантина. – Д. М.]. Я тот, который приказал доставить для тебя вечный камень, – который для тебя посылал морские корабли на море, чтобы привозить тебе произведения чужеземных народов. Где рассказывается, что подобное совершалось когдалибо? Да падет стыд на того, который пренебрегает твоими повелениями, но да будет добро тому, который признает тебя, о Амон! Я действовал для тебя доброжелательным сердцем, потому что я взываю к тебе. Ты видишь, о Амон, на меня идут бесчисленные народы; многие неизвестные племена соединились, чтобы погубить меня. А я совершенно один с моими силами. Но я думаю, что для меня один Амон больше, чем миллионы воинов, чем сотни тысяч копий, чем десятки тысяч братьев и сыновей, хотя бы они были все соединены в одном месте. Ничто суть усилия толпы людей – Амон сильнее их. То, что мною совершается, – совершилось по повелению уст твоих, о Амон, и не преступлю я заповедь твою. Смотри, я взываю к тебе – к дальнейшим пределам мира!

Вдруг где-то, словно в воздухе, послышалось тихое металлическое бряцанье. Это звенели где-то систры – священные музыкальные инструменты, издавая тихие гармонические звуки.

Эти как бы небесные звуки заставили Рамзеса и его эрисов моментально повергнуться ниц. Они знали, что сейчас раздастся глагол божества. И действительно, где-то прозвучал глухой, но явственный голос.

– Я поспешил к тебе, Рамзес-Миамун! – отчетливо проговорил кто-то, словно это возглашал гранитный истукан Амона. – Я с тобою. Я есмь твой отец, солнечный бог Ра. Рука моя при тебе. Да! Я драгоценнее, чем сотни тысяч, соединенные на одном месте. Я есмь владыка побед, друг храбрости – я нашел в тебе правый смысл, и сердце мое радуется тому.

Таинственный голос умолк. Опять зазвенели систры, и, как бы уходя все далее и далее, звуки их потерялись в пространстве. Рамзес вытянулся и торжествующим взором окинул своих вождей, которые с благоговением и страхом смотрели на своего повелителя.

Из внутреннего отделения храма выступил верховный жрец.

– Живущий бог Гапи благословляет тебя на битву, Рамзес-Миамун! – торжественно провозгласил он. – Ты победишь. Великий Амон укрепит в битве твою руку и руки твоих воинов. Объяви им волю богов!

Волю богов действительно объявили войску. Оно ликовало, узнав, что бог Апис обещал победу фараону.

И кровопролитная победа вскоре одержана Рамзесом над союзными войсками у города Кадеша на Оронте.

Виновником победы был бык. Причина внезапного бегства его, так напугавшего Рамзеса и все его войско, осталась для всех тайной, хотя верховный жрец знал эту тайну: Аписа укусил неожиданно дрок – насекомое, очень известное и в России. От его укуса скот приходит в неистовство и готов броситься в огонь и в воду, лишь бы спастись от укусов ненавистного насекомого. Как бы то ни было, но имя Аписа так воодушевило египетское войско, что оно одержало кровавую победу. Вот что значит глупость.

IV

Невеста крокодила

В Луврском музее, в Париже, в галерее египетских древностей, меня очень заинтересовала статуя одного фараона. Не умея разбирать иероглифов, я обратился к каталогу знаменитого египтолога, виконта де Руже, и узнал, что передо мной фараон XIII династии, Себекхотеп III.

Когда в 1881 году я был в Египте и словно во сне бродил по каирскому музею в Булаке, среди как бы восставшего из могилы не «сорока веков», а шестидесяти и семидесяти – царства фараонов, среди статуй этих удивительных владык страны Нила, среди безмолвных мумий, загадочных, молчаливых сфинксов, – я, к удивлению, не нашел там ни одного из фараонов XIII династии. Поэтому я с особенным любопытством остановился перед статуей Себекхотепа III, тем более что она сама по себе замечательна как скульптурное произведение, – замечательна, по выражению де Руже, «par le type svelte du torse et par le port gracieux de la tete». Наше удивление при виде этой статуи должно еще более возрасти, когда мы вспомним, что ее изготовлял резец скульптора, от которого отдаляют нас, по исчислению ученого Boeck’a, 5400 лет. Это так давно, что почти восходит к сотворению мира по библейскому счислению, ибо от Моисея нас отделяют только около 4200 лет, а от основания мнимо «вечного» Рима всего с небольшим 2600 лет!.. Что ж это была за цивилизация, которая создавала мастеров, умевших из твердого гранита иссекать своим резцом человеческие головы, подобные той, о которой де Руже говорит: «Еlle est empreinte a en haut degre de cette serenite douce et majestueuse, qui fait le grand charme de Part egyptien des belles epoques!»

В том же музее, в Лувре, в отделении стел и надписей, находится стела времен XIII династии. На верху стелы изображен крылатый диск, украшенный двумя царскими змеями – уреусами, представляющими божества севера и юга. Ниже этого иероглифическое начертание гласит: «Гат, великий бог, луч света, господин неба». На самой середине стелы прекрасно вырезаны изображения двух молоденьких девушек, которые приносят жертву богу Горусу – «sous la forme ithyphallique», как сказано в объяснении иероглифического знака. Это дочери фараона Себекхотепа III, царевны Анук-тата и Уугету. Юные девицы просят у бога о ниспослании им чадородия, то есть, собственно, женихов.

Бедные девочки не предвидели, что пламенное обращение к всемогущему Горусу кончится для одной из них очень печально, что читатель и увидит из последующего рассказа.

Себекхотеп III вместе со своим двором, главными сановниками и частью своего многочисленного семейства находился, по разным государственным соображениям, в городе Шети – «городе крокодилов», недалеко от Мемфиса. Город этот лежал у знаменитого Меридова озера – памятника гениальной государственной предусмотрительности фараона Аменемхата III, царя из XII династии. Озеро это регулировало разлив вод Нила. В нем водилось множество крокодилов – более чем в Ниле, благодаря обилию громадных тростников, окружавших озеро, и оттого самый город Шети, стоявший у этого озера, греки называли Крокодилополисом. Самое божество этого города был крокодил. Собственно, бог-крокодил, у которого был свой храм и целый сонм жрецов, жил не в озере, а в особом, огражденном со всех сторон гранитным парапетом обширном бассейне. Этому гигантскому чудовищу воздавались божеские почести, приносились жертвы, воскурялись фимиамы драгоценными благовониями «священной земли Пунт», и воспевались хвалебные гимны. Знаменитый Страбон, который путешествовал по Египту с географическими научными целями более чем через две тысячи лет после Себекхотепа III, посетил «город крокодилов», где видел бога-крокодила, когда жрецы кормили это чудовищное божество. Божеское имя чудовища было Сухос. Чудовище это, несмотря на свою свирепость, находилось в полнейшем подчинении у жрецов. Эти ловкие плуты, будучи гораздо образованнее самих фараонов и всех их сановников, державшие в самовластном нравственном подчинении всю страну Нила, с самого юного возраста так вымуштровали своих богов, и панциреобразных гигантских ящериц – Сухосов, и рогатых четвероногих богов – Аписов, что малейшие звуки систра деспотически командовали богами, точно школьниками или выдрессированными животными цирка. При одном бряцанье систра страшный крокодил выходил из воды, при другом – покорно скрывался в ней.

В то время как фараон Себекхотеп находился со своим двором в гостях у бога Сухоса и когда юные царевны Ануктата и Уугету приносили ему в жертву молоденьких барашков и голубей, в Крокодилополис прибыл из Верхнего Египта, из Нубии, вызванный по делам службы молодой сановник Ран-Сенеб, главный начальник крепости Сохем-Хакаура. Кроме начальствования над крепостью этот красивый, загорелый, как эфиоп, египтянин заведовал знаменитым «ниломером», устроенным лет за двести до Себекхотепа, по повелению упомянутого выше фараона XII династии, мудрого Аменемхата III, которому, как я уже сказал, принадлежит сооружение прославленного историками в числе чудес света Меридова озера.

В наше время, как известно, в век телеграфов, о поднятии вод в верховьях Нила телеграф дает знать в Каир из Хартума, из Нубии, для того, чтобы в древней столице хедивов, жалких наследников фараонов, могли быть заранее приняты меры, смотря по силе наводнения, к отводу излишних вод в каналы и другие гидравлические приспособления и чтобы заранее могла быть оценена сила наводнения – в целях фискальных, то есть какие подати на данный бюджетный год налагать на шею бедных феллахов, прямых потомков строителей пирамид и Меридова озера. Тогда же, когда юные царевны Анук-тата и Уугету своими хорошенькими ручками бросали в пасть бога-крокодила молоденьких барашков и голубей, при подъеме вод Нила от «ниломера», из крепости Сохем-Хакаура, летели в Мемфис гонцы, загоняя в бешеной скачке от поста до поста сотни бедных лошадей.

И вот когда последний гонец привез Себекхотепу известие, что Нил, поднявшись у «ниломера» на столько-то локтей, «задумался» и больше не поднимается, то вызван был в Мемфис сам начальник «ниломера», красивый и загорелый Ран-Сенеб, который и застал фараона в «городе крокодилов», у Меридова озера.

Но я не намерен надоедать читателю государственными делами фараона Себекхотепа III, а расскажу только о том, какие последствия имел в судьбе хорошеньких царевен Анук-тата и Уугету приезд ко двору их царственного отца загорелого Ран-Сенеба. Скажу только, что он так хорошо зарекомендовал себя перед фараоном своими государственными мероприятиями, что Себекхотеп вознамерился вознаградить его по-царски: он обещал выдать за него одну из своих любимых дочерей, и пусть только бог Горус и богиня Гатор, покровительница любви, подскажут пылкому сердцу загорелого Ран-Сенеба которая из царевен ему милее: Анук-тата или Уугету.

Хотя это решение до поры до времени оставалось в тайне для юных царевен, но они женским чутьем угадали, что их ждет что-то очень-очень хорошее, и добились-таки того, что добрая мать выдала своим девочкам, этим распускающимся «цветкам лотоса», тайну их отца и загорелого Ран-Сенеба. А девочки были не глупые: они давно заглядывались на загорелого «Горуса из Нубии», как они его про себя называли. Распустившиеся «цветочки лотоса» жаждали уже любви.

И вот юные царевны стали усердно приносить жертвы уже не крокодилу, а богу Горусу (греко-римский Феб-Аполлон, так как все божества классического мира заимствованы из Египта). Они заказали даже придворному каменщику-скульптору изобразить их на стене храма в том виде, в каком изображения их и Горуса мы видим на стеле в Лувре: царевны приносят жертву богу оплодотворения – «sous la forme ithyphallique». Это был высший акт богопочитания. Заказанная юными поклонницами стела пережила, таким образом, более пяти тысячелетий и только в нынешнем столетии найдена среди засыпанных песками Сахары развалин «города крокодилов», когда от прекрасных египтянок не осталось и пепла. Нет! – я не то сказал, – от одной из них сохранилась целая мумия, о чем я скажу ниже.

Как бы то ни было, но Горус услышал молитву только одной из сестер – младшей, Уугету, которой тогда исполнилось тринадцать лет. Жертва же старшей – Анук-тата, которой только что минуло четырнадцать лет, была отвергнута богом. Загорелый Ран-Сенеб объявил Себекхотепу, что богиня Гатор сложила в его сердце нежный, прекрасный цветок лотоса в виде маленькой, с глазками газели Уугету.

Известие об этом повергло в глубочайшее отчаяние бедненькую Анук-тата. Она приняла это как знамение того, что она отвергнута богами, что над нею тяготеет проклятие подземных сил. Ей казалось, что для нее уже нет жизни на земле, когда сами боги отвернулись от несчастной. Ее юная головка не могла сообразить, что Ран-Сенебу нельзя же было взять за себя разом обеих сестер. Но почему он взял младшую, а не ее? Зачем рука его потянулась за «цветком лотоса», который отстоял от него дальше, чем другой? В этом – предопределение богов: она, Анук-тата, отвергнута, опозорена. Все так поймут. Как же она явится завтра на глаза жрецов, двора, эрисов? Она должна уйти от человеческих глаз, скрыться в мрачной пустыне, где бродят голодные шакалы, где безжалостный подземный бог, Сет, стережет свои жертвы.

Всю ночь она проплакала – и наконец решилась.

Встав рано утром, она тайно пробралась в то отделение храма, где находились жертвенные животные и куда они с сестрой заходили каждое утро, чтобы взять барашка для принесения в жертву крокодилу. Взяв и на этот раз маленького ягненка и жреческий систр, она, никем не замеченная, тихонько приблизилась к бассейну – обиталищу чудовищного бога, и позвенела систром. В то же мгновение из-под воды показалась страшная голова крокодила. Увидав на руках девушки свое лакомое блюдо, чудовище, радостно сверкнув своими маленькими, свирепыми глазками, раскрыло во всю ширь свою страшную пасть, утыканную двойным рядом зубов, похожих на пилы. Чудовище жадно ожидало своей жертвы.

Анук-тата, торопливо положив на землю ягненка и систр, подошла к самому краю бассейна.

– О жестокий Горус! – тихо, но скорбно воскликнула она, поднимая руки к небу. – Ты не хотел принять меня!.. Прими же меня ты, великий, божественный Сухос!

С этими словами она бросилась прямо в пасть крокодила. В одно мгновение и чудовище, и его жертва скрылись под водой, из которой пошли только пузыри. Но один из жрецов случайно увидел эту ужасную сцену. Он поднял крик. На его отчаянный голос сбежались другие жрецы с систрами в руках.

– Что случилось?

– Царевна Анук-тата бросилась в объятия божества!.. Великий Сухос принял ее, как жертву…

Прибежал верховный жрец. Узнав, в чем дело, он сильно зазвенел своим систром и громким, повелительным голосом стал звать крокодила…

– Сухос! Сухос! Именем великого Озириса, отца вод, рек, морей, вызываю тебя из воды.

Голова чудовища моментально показалась над водой. Он, по-видимому, недоумевал, зачем зовет его голос страшного верховного жреца, этого ужасного старика, которого одного только и боялся ужасный крокодил.

Верховный жрец что-то проговорил – какое-то заклинание, – и страшная голова покорно скрылась под водой, а через минуту снова показалась ужасающая пасть чудовища, и в ней – мертвое тело бедной девочки.

По прошествии семидесяти дней плача, по обычаю египтян, Анук-тата была погребена в фамильном склепе с царскими почестями. Маленькое тельце ее, не изуродованное еще крокодилом, набальзамированное и пропитанное дорогими благоуханиями «священной земли Пунт», было завернуто в ткани пурпурного биссуса, которыми бинтовали только умерших богов Аписов, и положено было в гранитный саркофаг. Из этого саркофага через 5400 лет безжалостные египтологи вынули это маленькое тельце-мумию, и теперь оно хранится в каирском музее, где его и показывал мне один из помощников знаменитого Масперо, тогдашнего директора каирского музея. Этот помощник, словоохотливый грек, немножко говорящий по-русски, за два меджие рассказал мне историю бедненькой Анук-тата, а быть может, и сочинил ее. По крайней мере, он показывал мне гранитную стелу, на которой будто бы вырезана эта история; но, не умея разбирать иероглифов, я не мог проверить его и поверил ему на слово.

V

Женщина-фараон

Из всех женщин, царствовавших в Египте в течение пяти тысяч лет, наиболее заметный след в истории оставили три женщины-фараона: царица Хатазу, или Хашоп[3 - Хатшепсут.], названная «египетской Семирамидой», потом – царица Нитокрис, «красавица с розами на щеках», и, наконец, Клеопатра, этот последний фараон в юбке, который навеки похоронил страну пирамид как самостоятельное государство.