Александра

– Правило №1 – в колледж ходим только в сменке. Кто без сменки – моет кабинет!

Вся аудитория наполнилась возмущенным жужжанием, легким подкалывающим смехом. Лишь Кирилл сидел, отвернувшись от всех, смотрел в окно и по какой-то причине беспристрастно думал о ногах Саши. По каким-то неведомым причинам он чувствовал странное, даже страшное желание внутри вновь дотронуться до ее щиколотки, нежно обхватив пальцами голеностопный сустав, прижаться губами к нежной коже…

Пока вся группа в очередной раз высмеивала Сашу, она была озадачена всего двумя мыслями. Первую она смаковала, злорадствовала, вспоминая встревоженное лицо Ирины Ильиничны, испуганно спрашивающей о волках полицию. Неужели правда волки могут так близко подойти к поселку и полицейского, пожимающего плечами, любящего, как и большинство людей посплетничать, тем более в поселке, сам бог велел, рассказывающего о множественных переломах у трупа, что наталкивает следователя на мысль все-таки об убийстве, а волки всего лишь следовали инстинкту падальщика. Поэтому полиция интересовалась, не заметили ли местные жители чего-нибудь подозрительное, может люди, которых никто не знает, проходили? Машины? Крики? А Ирина Ильинична лишь качала головой и что-то болтала о жутких волках и о том, как оказывается небезопасно жить вблизи лесов.

И второе, о чем думала Саша, это о глазах преподавателя анатомии. Карие. Светло-карие. Такие притягательные! Его голос! Сколько харизмы в нем! Саша хотела слушать его сардонически речи и улыбаться вместе со всеми. Но как обычно все улыбались над ней. Ну и пусть. Пока пусть. Саша улыбнулась и чуть опустила голову.

Николай Анатольевич начал введение в анатомию, студенты оперативно погрузились в лекцию, быстренько осознав, что с этим преподавателем действительно шутки плохи. Саша продолжала смотреть на анатома. Застывшая, не моргая, не шевелясь, лишь только левой рукой она что-то выводила в тетради.

Николай Анатольевич, краем глаза посмотрел на девушку с застывавшим взглядом. Вот теперь он вполне понял, о чем шептались преподаватели первых курсов. Теперь он понимал, что значит не по себе от одного лишь взгляда. Ему, 45-летнему мужчине, уже разведённому, стало жутко и не по себе от пронзительного, оскольчатого взгляда девушки, сидящей на его лекции. Самое жуткое было то, что он даже не мог поразмыслить, от чего она так смотрит на него, потому был чертовски занят чтением лекции, одной и той же, которой открывал все года уже в течение 20 лет, по несколько раз в день. И до этого момента ему казалось, что он может рассказать вводную лекцию спросонья, даже в алкогольном состоянии он не лишил бы студентов вводной лекции. Но, глядя в черные глаза, застывавшие на его лице, он чувствовал как они просто проникают в его разум, копошатся внутри, словно заставляют думать и замечать только их. Какой бред! Невозможно! Николай Анатольевич отвернулся, сильнее сконцентрировавшись на лекции.

– Какие глаза! – прошептала Саша, даже не пытаясь оторвать взгляд от мужчины. Она, словно в прицел МИГ 32, следила за движениями его глаз, счастливая, вздыхая каждый раз, когда глаза перехватывали его взгляд. Она не понимала и не собиралась понимать, что мужчина нервничал, что его мельтешащий взгляд говорил лишь об одном: ему было нечем затормозить свой взгляд. Ему все казалось странным. Он сам себе казался странным. Воспринимал себя как что-то необычное, что-то чужое, испуганное и любопытное, бесконтрольное, способное на критические действия. Николай Анатольевич хотел лишь одного, чтобы девушка отвернулась от него, чтобы освободила его из оков своего цепкого, всезахватывающего взгляда.

– Посмотри на меня, – ее губы двигались монотонно, повторяя нужный ей императив. – Взгляни на меня. Сейчас же! – ее губы беззвучно продолжали формировать немые буквы. Николай Анатольевич, запрещая себе, угрожая себе, нет-нет да срывался взглядом на черноволосую девушку с начесанным гнездом на голове. Ему просто было интересно смотреть на нее. Просто посмотреть! А что такого? Люди смотрят друг на друга, оценивают, предполагают, рассчитывают, благодаря взглядам друг на друга. Конечно, взгляд незнакомого человека зачастую воспринимается агрессивно, а тот, кто смотрит – агрессором. Сразу же вспоминается то неприятное чувство, копошащееся внутри, когда к твоей персоне прикован пристальный взгляд, когда тебя изучают, смотрят на твое лицо и думают так: а что-то у тебя нос-то некрасив, слишком большой! да и глаза узковатые! и лоб невысокий! одежда ль на тебе или мешки? И вот находясь под осуждающим взглядом, дающим тебе оценку и статус в глазах незнакомого человека, ты начинаешь нервничать и злиться еще пуще прежнего. Но Николай Анатольевич не испытывал злости. Он, откровенно говоря, не мог, да и не рискнул бы даже пытаться описать те неприятные чувства, которые испытывал, находясь как блоха на предметном стеклышке под микроскопом. Он просто не знал, куда ему деться, как остановить тягостный порыв зрительного контакта со стороны девчонки.

Кирилл, вошедший в аудиторию на пару специально со звонком, чтобы никто его не видел и не смог поднять волну сплетен, если такова не была еще поднята, сидел всю пару молча. Оля шептала ему о чем-то, за что неоднократно получала замечания от преподавателя, но Кирилл не слушал ее. Он беспокоился своей репутации. Как много студентов знает о том, что произошло на троллейбусной остановке? Как много из них помнит об этом? И как ему выправлять сложившиеся обстоятельства в свою сторону? Он был раздражен своими же мыслями и ненавистью к Саше. Надо же так омрачнить последний день первого курса и тут же первый день второго! Как бы было прекрасно, если бы ее вообще не было на свете! В его жизни! В колледже! Он должен прилюдно унизить ее, чтобы доказать всем, что он – не слабак и не дурачок. Но мысли, готовые выстроить мало-мальски качественный план действий никак не появлялись. Более того, неустанно повторяющаяся фраза как же я ненавижу тебя повторялась в голове, вертелась на языке, как молочный поросенок на вертеле аборигенов, вот-вот готовая сорваться в мир, чтобы люди и она, она в первую очередь, узнали, как сильна его ненависть и отвращение.

Он не записывал вводную лекцию, которую так старательно рассказывал взволнованный преподаватель, иногда бурчал на Ольгу, чтобы та отстала от него и помолчала. И она молчала. Недолго правда, может минут 5, а потом ее вновь прорывало. Она ужасно соскучилась по парню, не видев его целых два месяца. Все эти дни она была уверена, что безумные чувства страсти и симпатии улягутся спать, а после, не просыпаясь, умрут, бесшумно и безболезненно. Не зря же говорят с глаз долой, из сердца вон. С глаз долой завершило свою часть на ура. От Кирилла ни слуху, ни духу за 2 месяца и уже к середине августа Оля почувствовал, что ее сердце свободно и готово резво стучать дальше, радоваться и переживать при необходимости. Но едва Оля увидела его лицо, высокую фигуру в отглаженном белом халате, все то, что она считала мертвым, в одну секунду, в момент, когда Кирилл сделал шаг в аудиторию, вернулось к ней назад. Оля решила, что ей стоит покориться чувствам. Так просто должно быть.

Артем сидел сзади Оли и Кирилла, рисовал ровные линии на полях тетради в 96 листов, складывающиеся в избитые узоры скучающих студентов. Записывать он ничего не хотел. Это всего лишь вводная лекция, что он не знал о строении клетки? Разве что-то могло измениться с дней, когда он изучал строение клетки на уроках биологии в школе? Ничего. О мутировавших клетках им расскажут либо на патанатомии, либо на генетике. А сейчас, пока преподаватель оживленно распинается, можно отрешенно порисовать ничего не значащие линии в тетради. Пускай анатом думает, что раз шевелится ручка, значит лекция успешно записывается. Сам Артем вспомнил как целых 2 месяца успешно приводил время с Кристиной. Он никогда не испытывал к ней ничего больше, чем просто симпатию, которую люди зачастую испытывают друг к другу едва встретившись, когда внутренний диалог звучит примерно так:

– Ну как?

– А ничего!

– Да, ничего! Симпатично.

И это все чувства, которые была у Артёма по отношению к Кристине. Но их было достаточно, чтобы эти двое закончили свои прогулки в постели, беспечно изучая анатомию мужского и женского тел, оба неопытные и смешные, кажущиеся друг другу титанами любви подобно Эросу. Ни один из них и ни одно нелепое действие, которое они совершали не вызывало улыбки у них. Оба воспринимали случившееся серьёзным укреплением зарождающихся отношений. Кристина, сидя с Юлией в среднем ряду считала именно так, а Артем пожимал плечами и просто соглашался с девушкой. Никогда раньше он не думал, что проявление элементарной вежливости и уважения, может привести к сексу. Что ж, спасибо за подсказку.

Сам же он, рисуя линии уже и на самой странице, предназначенной для записи текста, краем глаза смотрел на Сашу. Из всех девчонок, которых было много в медицинском колледже, именно сумасшедшая привлекала его внимание. И тогда, 1-го сентября он не мог ответить сам себе на вопрос, чтобы ему хотелось от нее. С одной стороны он открещивался от всех возникающих желаний, потому что Саша – идиотка и если вдруг он проявит себя в ее сторону, весь колледж будет тыкать в него пальцами и смеяться. У него не было никакой репутации среди студентов. Его знали одногруппники и студенты из параллельных групп. Он пока еще никак не зарекомендовал себя в глазах окружающих и, честно говоря, не собирался. Его вполне устраивало беззаботное существование. А с другой стороны, фигура сумасшедшей девушки брала верх над его природой. То, что она носила широкий хирургический костюм, не скрывало истинной красоты ее форм, которые бросались в глаза на уроках физкультуры и в те моменты, когда Саша только приходила в колледж или сидела после пар в коридоре на первом этаже, сняв костюм и оставшись в черных, как правило облегающих лосинах, в такой же майке и пальчиками на ногах осторожно изучала пол, пока надевала носок на вторую ногу.

Все его мысли были поглощены дурочкой, но его это не пугало, не заставляло нервничать. Фигура у девушки действительно была отменная и надо быть слепоглухонемым импотентом, чтобы не отреагировать на ее формы.

Кристина же шептала Юлии как успешно провела лето в объятиях Артема, что он безгранично влюблен в нее, жить не может без нее. Он ей и дверку откроет, и сумки тяжелые возьмет, и 5 раз позвонит спросить, как она добралась до дома, если она гуляла без него, и проводит домой, и по 100 раз спросит, удобно ли ей, может поправить стул? пододвинуть стол? Ничего не беспокоит? Хочет ли кушать? Артем просто осыпал девушку заботой. Кристина торжествовала. Он влюблен! Теперь можно вертеть им как ей вздумается. Теперь он никуда не денется! Теперь он принадлежит ей. Юлия слушала короткие рассказы, вырванные из летнего контекста, и спрашивала себя, почему с ней ничего такого не происходит. Почему она до сих пор даже ни разу ни с кем не встречалась? Что с ней не так? Разве она недостаточно хороша? Или может она страшная? И количество вопросов то восхваляющее, то принижающее черты ее внешности возрастало с каждым сказанным словом Кристины. Но Юлии было уже не до Кристины и ее идеальных отношений с Артемом, так скоропостижно завязавшихся в период летних каникул.

Каждый из студентов и преподавателей в тот день, в первый день осени, как по взмаху дирижерской палочки, задумались о своем родном, умело прикидываясь, что слушают, сами же заняты оценкой себя. Ничего нового, все стабильно, менялись лишь интенсивность и сила, с которой думают о себе люди, и зависть и злость, с которой они думают о других.

В конце учебного дня Кирилл поймал Сашу, выходящую из туалета на третьем этаже после того, как закончилась последняя пара по Гигиене и студенты врассыпную бросились из колледжа, осчастливленные тем, что пока их не обременили домашним заданием.

Кристина, Артем, Кирилл, Ольга и Юлия договорились встретиться в том самом парке, где несколько месяцев назад молния вырвала многолетний дуб из земли, швырнув его перед ребятами, грозясь прибить их. Но в этот раз погода была благосклонна к школьникам и студентам, явив собою безоблачное небо, яркое уже осеннее солнце и теплую, практически лишенную ветра погоду.

Кирилл, весь день ловя на себе косые и насмешливые взгляды одногруппников и студентов старших курсов, настолько сильно завел сам себя, что едва мог контролировать свою злость.

– Саша, – он схватил выходящую девушку из туалета за руку, стиснув ее изящное запястье так сильно, что ее и без того бледная кожа, совсем лишилась какого-либо цвета. – Иди-ка сюда! – он потащил ее под лестницу, толкнув в угол, едва они оказались на пустом пяточке. Его глаза бросали искры и настоящие вспышки бездушной ярости, брови соприкоснулись в строгой линии, неистовой и не предвещающей ничего хорошего. Он поджал нижнюю губу и казалось пережёвывал ее все интенсивнее и вот-вот откусит, и сжует в месиво, а потом выплюнет собакам. Скулы, которые обычно были не видны под его постоянной улыбкой, в ту минуту безостановочно двигались, напоминая жвала огромного шершня, желающего укусить, а затем тут же разорвать на мелкие частички. Его пальцы все еще крепко стискивали запястье девушки, пульсирующими движениями пережимая ее слабый кровоток.

– Что? – спросила она наиспокойнейшим голосом. Ее черные глаза поглотили собственный золотистый отлив, вперившись в его искаженное, изуродованное гневом лицо. Медленно, словно опасаясь чего-то, на ее побледневших губах, проявилась злосчастная усмешка, выставляя себянапоказ, что взбесило Кирилла.

– Чего ты лыбишься? – звук его голоса настолько был скрипучим, как старые петли не менее старой двери, звучание которых тут же хочется замаслить.

– Ты думал о моих ногах, – сказала она, задержав свой убийственный взгляд на его глазах, суженных от злости.

– Ни черта подобного! – тут же возразил Кирилл. – Я думал, как бы не прибить тебя.

– Неправда, – Саша пододвинулась к нему и улыбнулась, – неправда.

– Ты так меня бесишь, чертова психопатка, – сквозь зубы шипел Кирилл, – ты всех бесишь.

– Но только ты здесь, – Саша нахмурилась не оттого, что Кирилл стоял напротив и нес откровенную ахинею, а потому что Николай Анатольевич только что зашел в троллейбус, а она не успела увидеться с ним из-за кретина, удерживающего ее и в отличие от него, Саша не собиралась контролировать себя. – Ты здесь, чтобы взять меня, – сухо сказала она, – ну так бери!

– Что? – выдавил он из себя, не замечая как его руки, собственные руки, уже сжимали ее осиновую талию, чувствуя как дрожит ее стан. – Что ты городишь?

– Да, – прошептала Саша, сильнее проникая взглядом в глубь его взволнованных глаз, – это то, о чем ты мечтал с того самого момента, когда коснулся губами моих ног.

– Заткнись! – прикрикнул Кирилл, еще сильнее сжав ее талию, и припав к ее губам своими. Невероятный, всепоглощающий вкус ее губ, нежность которых мгновенно отняла у него любое дальнейшее желание как-то обозвать ее или того хуже причинить боль. А ведь его первая мысль была стереть девчонку в порошок хотя бы морально, раз закон не позволяет сделать это физически, руками. Теперь несмотря на то, что его разум желал возмездия за свои унижения, случившиеся в июне, после последнего экзамена, тело же его желало совсем иных вещей. Его губы, пухлые, слюнявые, в которые беспамятства была влюблена Ольга, и которые были так омерзительны Саше, искали ласкового ответа от странной девушки. И она отвечала на его поцелуй. Сухо, капризно, нехотя, но ответ был. Она ни разу не отвела от него своего истошного взгляда, не спрятала под мимолетным морганием свои черные глаза. Кирилл, в очередной раз пораженный небывалой силой влияния черных глаз и самой их обладательницей на себе, целиком и полностью погрузился в поцелуй. Еще ни одна девушка не вызывала в нем столько эмоций просто целуясь. Еще ни одну девушку он хотел разорвать голыми руками от злости и отвращения, вспоминая о ее кривых зубах, изуверском прикусе, о бледных губах, никогда не вызывающих в нем никакого желания, кроме как послать ее к черту. И в то же время его руки, губы и тело дышат пожаром дикой страсти.

– Как ты это делаешь? – прошипел он, – как?!

– Из-за тебя и твоей халатности, я упустила шанс благоговения! – грозно ответила Саша, притягивая его лицо руками к своей шее. – Из-за тебя я торчу здесь вместо того, чтобы вкусить любовь. Подавись мною! – Саша опустила его голову ниже, чувствуя, как слюнявые губы ползут по ее одежде, оставляя мокрый след, увлажненный его языком. И вот он, уткнувшись носом в ремень, держащий ее джинсы на округлых бедрах, вдохнул запах которой чуть окончательно не свел его с ума.

– Что такое? – спросила она, оторвав его лицо от молнии джинсов, – ты почуял то, что может тебе не достаться? – она улыбнулась и отпустила его лицо. Кирилл тут же прижался к ней снова, наслаждаясь тактильными ощущениями, пьянящими и лишающими его каких-либо адекватных мыслей. Он столь сильно ненавидел девушку в своих объятиях, сколь сильно желал ее, абсолютно забыв, где он находится и свою первичную цель. И в то же время его разум оставался трезв! Он все понимал! Понимал, что происходит, но не понимал, почему это происходит. Не понимал себя! Почему он не оттолкнет эту психопатку от себя, не пошлет ее к чертовой матери?

– И что здесь происходит? – строгий голос, явно немного шокированный происходящим, разрушил невидимую связь между парнем и девушкой. Саша невольно перевела взгляд на женщину в белом халате, очевидно педагога по какому-то профилирующему предмету и Кирилл, лишившись яростного натиска черных глаз, встрепенулся и взял, наконец, под контроль свое тело. Он отпрянул от Саши, испуганно глядя на мокрую дорожку, оставленную на ее одежде от его неотрывного поцелуя и на педагога, стоявшего около них, убрав руки на пояс.

И снова волна позора, рухнувшая на него стеной! Именно на него, потому что Саша схватила свою сумку и только ее и видели.

– Какой курс? – строго спросила женщина, уставившись на растерянного парня.

– Второй,– ответил он, совсем не думая, а лишь пытаясь понять, как он опять оказался в сомнительном положении? Хорошо, что на сей раз его никто не видел, кроме педагога в предпенсионном возрасте.

– Вам не говорили о правилах поведения в колледже?

– Говорили, – огрызнулся он, вставая с колен. – Простите. – Кирилл схватил сумку и был таков.

Он выбежал на улицу, оглядываясь, ища глазами Сашу. Что еще он хотел от девушки, сам не понимал, но так просто он уже не мог оставить ее. Не мог!

Кирилл пришел домой, разбитый и подавленный, униженный своим же собственным поведением. Он закрылся в комнате, буркнув отцу, что будет заниматься и попросил не беспокоить, чем значительно удивил родителя, который с трудом мог поверить, что сын, всегда душа любой компании, всегда занимающийся исключительно весельем и организацией веселья, вдруг 1-го сентября ни с того ни с сего решил удариться в учебу. Но отец не стал выяснить правдивость намерений сына. Бывают моменты, когда хочется побыть одному и для этого не обязательно становиться взрослым. Меланхолия и упадническое настроение никогда не смотрят на возраст и пол, на финансовое положение и семейный статус. Они просто происходят и надо выдержать их аудиенцию. Так что пусть сынок справляется сам.

Кирилл, как и предполагалось, ничем полезным заниматься не собирался. Это было против его природы, независимо от морального состояния. Он грузно уселся за компьютер, включил плаксивую музыку, чтобы облегчить или наоборот усилить эффект влияния собственных гнетущих мыслей, открыл странички в соцсетях. Здесь два новых запроса в друзья. Кто это? Плевать. Всех добавить. Теперь у него было 397 друзей. А здесь 4 непрочитанных сообщения. И вот неожиданно настало время, когда ему было страшно открывать эти сообщения. Однозначно, там заманчиво пляшут буквы, приглашающие его немного повеселиться после первого учебного дня. Однозначно, там пишет Артем, что ждет его с девчонками в парке. И как не прискорбно это могло бы прозвучать, но Кирилл действительно не желал ни с кем видеться. Ему было не весело, а поднимать с колен упавшей боевой дух – не было сил.

Не видя конечной цели, Кирилл написал в поисковике одной из социальных сетей «Аблебина Александра». Поиск выдал несколько профилей, как-то соотносящихся к заданным поисковым словам. Вот третья сверху страница Аблебиной Саши. Хозяйкой была психопатка из его группы в колледже. Он неотрывно смотрел на ее фото на аватарке. В тусклом, желтом свете, размазанном темным, теплым фиолетовым из черноты появлялось лицо Саши. Ее взгляд ничем не отличался от ее живого взгляда. Что на фото, что в действительности в девушке словно не было жизни. Фото было качественным, с хорошей ретушью, да и девушка сильно отличалась нереальной миловидностью в отличие от ее обычного волчьего оскала искривленного прикуса, бледных, исчезающих с лица губ, на фото очерченных яркой вишнево-бордовой помадой, придававшей заметный пухлости и мягкости губам. Кирилл все смотрел на фото как на уникальное природное явление, словно Северное Сияние внезапно поглотило Москву, украшая небо яркими красками зеленого и синего, желтоватого и серебряного, волной бороздя девственное небо Москвы и уже невозможно отвести взор от прекрасных волн, бродящих легкими, округлыми гиперболами (посмотреть геометрию). Кирилл покашлял, вытер рот, не отрывая глаз от лица девушки, запечатленного на фото. Какой спектр эмоций он испытывал в тот момент, глядя на нее, в то время как его горло щекотал легкий кашель. Кирилл снова откашлялся и был готов вот-вот нырнуть на страницу Саши, узнать о ней больше, чем занимается девица, как горло сжалось и приняло новую порцию кашля.

– Твою мать! – выругался Кирилл, поглаживая горло, словно надеясь прогнать противные хрипы. Кашель все усиливался, заставив Кирилла отвести взгляд от фото Саши. Он уже дохал как больной, чьи легкие уничтожала безжалостная палочка Коха, не в состоянии откашляться. Тут, в очередном порыве сухого, безжалостного кашля, Кирилл почувствовал, что отхаркнул что-то. Осторожно двумя пальцами он зацепил что-то на языке и медленно потянул это изо рта. Кашляя еще сильнее, укрощая жуткие рвотные позывы, Кирилл вытащил изо рта тонкий, длинный черный волос. И тут же, испугавшись, задрожав как желе, он затряс кистями, скидывая волос с пальца. Он пятился назад, выпученными глазами рассматривая диковинную вещь, которую извлек из собственно горла. Не успев осознать, что только что случилось, как новый, еще более страшный кашель опустился на него. Копошась всеми пальцами во рту, подавляя рвоту, провоцированную собственными руками и инородным предметом, Кирилл жмурился, слезы выступили на глазах, скребясь по полу, мечтая остановить то, что творилось с ним. После продолжительной удушающей борьбы с самим собой, Кирилл, едва не задохнувшись, извлек из глотки клок черных волос, покрытых желудочным соком и слизью. Тут же зажав рот руками, боясь, что он вот-вот изрыгнет все, что съел за весь день, да и собственные внутренности, Кирилл отвернулся от мерзкого клока волос, шмякнувшегося на чистый ламинат в его комнате.

– Какого черта? – прохрипел он, глубоко дыша, умоляя всех виданных и невиданных богов, чтобы кашель не повторился. И слава богу, прошло по меньшей мере минут 5 и никаких рвотных позывов и раздирающего кашля не последовало. Кирилл перевел сумрачный взгляд на фото Саши, открытое в соцсетях, и ужаснулся.

– Господи всемогущий! – прошептал он, глядя на фото. Губы девушки была растянуты в улыбке! такой зловещей, отвратительной и до умопомрачения страшной! Он готов был спорить, что фото профиля было другим! Другим, мать его! Она не улыбалась! Точно не улыбалась! А теперь лыбится как бешенный зверь, загнавший свою жертву в бетонный угол. Дрожащей рукой, в высыхающих своих же слюнях и желчи, вытянутой из желудка, Кирилл торопился поскорее закрыть жуткую улыбку одногруппницы, чтобы ее лицо исчезло с его монитора. Удалить ссылку из истории браузера, чтобы не дай бог не открыть ее снова.

– Что говорят? – Саша услышала голос отца и прижалась к стене, скрывая свое присутствие. – Ир, успокойся! Волки – это просто животные, – Николай Борисович жевал, противно скребя вилкой по белой тарелке. Но ни он, ни его супруга не обращали внимания на скрип, звук которого скручивал нервы в тонкие трубочки, заставляя челюсти сжиматься так, что аж скулы сводит. Этот же звук сопровождает написание некачественным мелом на школьной доске. Звук, вызывающий выделение кисло-горькой слюны на корне языка. И Саша едва сдерживала порыв своих эмоций.