Убогие атеисты

Глупенький Чмо счастливо обнимает Гота. Глупенький Чмо облегчённо кладёт подбородок на его плечо. Глупенький Чмо всегда знал, что Гот на самом деле любит его.

Смертёнок

Чмо рад вновь оказаться в своей комнате с персиковыми обоями, Матвейкой и приятной письменной мелочью. Всей той утварью, что он скопил. Блокноты, карандаши, тетради… Чмо встаёт на своё место, ему делается мирно и комфортно. Он счастлив закрыть гештальт. Теперь они с Готом снова лучшие друзья и сотрудники.

Чмо просит Гордость, чтобы та организовала выступление для трудных подростков. Потому что именно эту публику выбрал Гот. Приятна его вовлеченность в проект. Его подлинный интерес. Нельзя пренебрегать его мнением. Если он сделает всё по-своему, то обидит Гота, подчеркнёт своё главенство.

Для намечающего мероприятия Чмо создаёт отдельный цикл стихов. Повышенная ответственность не позволяет снизить качество. Нужно выстрелить так, чтобы ни у кого не осталось пути назад. Чмо зовёт своего музёнка, говорит ему «кис-кис» и «гули-гули-гули», и его золотистый крылатый помощник не заставляет себя долго ждать.

Чмо не выдавливает из себя слова, не терзается поиском и не выжимает яркой мысли. Потому что он подхвачен волной желания. Он просто исполняет потребность выговориться. Образы формируются в нечто цельное. Чмо и его музёнок сходятся на том, что историю выгодней подать в качестве поэмы. Поэмы о том, как грешники отправляются к Богу, чтобы выколоть тому глаза. Чтобы тот ослеп и не обнаружил их злодеяний. Чтобы избежать кары, чтобы бумеранг правосудия не снёс их головы. Одно преступление тащит за собой второе. И рождается тотальная жажда.

Как только появляются мышцы, сразу хочется их укреплять. Как только наносишь татуировку, тут же планируешь набить вторую. Как только берешься за книгу, уже сочиняешь сюжет для следующей истории. И не можешь остановиться. Попадаешь в круг вечной погони. Делаешь шаг, и горизонт отодвигается на два.

Пролог

Подавай кисель

Тёмно-розовый,

Зазывай гостей

И философов.

Будет пиршество,

Будет миршество,

Будет тиршество

И кумиршество.

Будет день-блондин,

Ночь-брюнеточка.

И начнём платить

Чёрной меточкой.

Будет колдовство,

Будет сольдовство.

Будет больдовство,

Будет хворьдовство.

Слёзы горькие

Мы выдаиваем.

Глазки зоркие

Закрываемы.

I

Слёзы срывались, как наркоманы,

Падали духом на простыню.

"Поздно" случалось смертельно рано,

Грешники думали: "Не убью".

Грешники, глупые, ошибались,

Чувства не пробуя обуздать.

Их ураган максимальнобаллен

Мысли грохочут, как поезда.

Грешники ждали своей расплаты

И заметали в бреду следы.

Чтобы убийство от Бога спрятать,

Ловко придумали: ослепить!

Полная темень секреты скроет,

Страх испарится, уйдёт беда.

Белые руки по плечи в крови,

Руки, привыкшие убивать.

Путь протекает печально вяло,

Ужас читается на лице.

Грешники поняли: кровь бывает

Вязкой и розовой, как кисель.

Чмо заканчивает работу в аккурат перед отъездом. Он горит изнутри. Он проглатывает стеснение, он повторяет зарифмованную речь, он садится в машину. Рядом присаживается Гот, молчаливый и далёкий. Над передним сиденьем видны только волны бирюзовых волос. Гордость передвигает рычаг, и шины наматывают на себя мокрые листья. Чмо напивается разряженным осенним воздухом, наблюдая за тем, как развивается пёстрый атласный шарф, повязанный на шеи их водителя.