Раскол Панкеи

Так красавица превратилась в чудовище. Что бы сказал Помпея? Одобрил бы её? Вряд ли. Понял бы? Абсолютно.

Милтон Эриксон, известный гипнолог и психиатр, писал: «Мой голос останется с вами». Фанси не слышала его голоса. Зато она слышала голос Помпеи. И вот он навсегда застрянет в её памяти. В памяти всего бессмысленного кровожадного мира.

***

На следующий день они всё ещё колесили по пустому шоссе. Красные глаза Везувия, не моргая, мониторили дорогу. Вскоре они застали какой-то маленький магазинчик под чудным названием «Марья». Впрочем, самое типичное название для продуктового или булочной.

Фанси выскользнула из фургона и дзынькнула звенящими фигурками, подвешенными за верёвочки над дверью ларька. Внутри гуляли запахи копчёностей и выпечки. У кассы располагался небольшой холодильник с мороженым. Фанси поглазела на товары, полюбовалась черёмуховым печеньем и красочными карамельками, ореховыми трубочками и калачами с маком. Купила пару бутылок молока, несколько булок хлеба, колбасы и сыра. Смиренно дождалась сдачи, сложила продукты в пакет и спокойно вышла на ледяную улицу. И никто не заметил, что она мертва. И никто не откликнулся на её безмолвное «помогите». И никто не сжал её руки.

– Держите, – передала провизию девушка, и размалёванный фургон устремился дальше.

Ехать в одиночестве было спокойней, и беглецы даже расслабились. Даже соорудили бутерброды. Недаром говорят, что утро вечера мудренее. Небо становилось ясней, энергии больше, а терпения Везувия меньше. Всю ночь он вёл автомобиль, не смыкая глаз, и сейчас напоминал разъярённого быка. Он готовился превратиться в свою татуировку, но никто его не замечал.

Извержение Везувия

– Дружище, я устал как волк, – пожаловался Везувий. Его голова превратилась в чугунный котёл, налитый усталостью.

– Хлебни протеинового коктейльчика, – бросил рядом сидящий Фтор.

– Ты чего, не понимаешь, что я опупел от этой грёбанной трассы? Ты не вкатываешь, что на воре шапка горит? Куда мы катим? Я до сих пор ощущаю спусковой крючок под своим фингер, – дёргано прокаркал он.

– Ты переутомился, дружок, – ответил желтоголовый, – тебя подменить? – чисто формально предложил он, надеясь на отрицательный ответ.

– Пожалуй, не откажусь, – нажал на тормоз Везувий, отстёгивая ремень безопасности.

Забавно. Вряд ли этот ремень обеспечит ему стопудовую защиту от полицаев и дебильного закона. Парни вышли из черепа, чтобы пересесть, но Везувий побрёл в другую сторону.

– Ты куда намылился? – окликнул его Фтор.

– Отлить, – поднял указательный палец Везувий.

– Давай быстрее, – усмехнулся Фтор, садясь за руль.

В глазах панка отчего-то мутилось, его башка трещала по швам, и любой звук вызывал раздражение, а тут ещё этот говнюк со своим «быстрее», что парень со всей дури врезал кулаком в железную глазницу. Но это не подействовало. Пыл только сильнее закипел в его нейрохимических путях. Тироксин соединялся с тестостероном. К ним подкрадывался норадреналин, и фонтан гнева не заставил себя долго ждать.

Парень ещё раз врезал в челюсть нарисованного черепка, распахнул двери и схватил канистру с бензином. Его бесили все! Его бесило, что им постоянно пользуются! «Везувий, вступи в группу». «Везувий, достань фургон». «Везувий, расстреляй толпу фанов». «Везувий, веди тачку и не психуй». «Везувий, давай-ка ты быстрее поссышь!»

– Ты чего беснуешься? – вздрогнул Пустыня.

– Я не беснуюсь! – взревел вулкан. – Я бак заправить! – злобно пояснил он, но никому не понравилась его затея.

Панк замышлял явно нечто другое. А может, не замышлял, а действовал по наитию. Спонтанно. В состоянии аффекта.

– Дай я заправлю, – ступил на притоптанный снег Пустыня.

– Пошёл вон! – отмахнулся Везувий, отвинчивая крышку. Он двигался по инерции, не понимая, к чему приведёт вспышка ярости. – Вы все меня достали! – закричал парень. У него явно сдавали нервы. – Придурки! Уроды! – выпаливал он, поднимая бак с вонючей жидкостью.

Никто не заметил, как он облил бензином свою одежду. Вернее, заметил, но от внезапности не успел среагировать и его остановить. Выхватить зажигалку. Сбить пламя.

Везувий с бульканьем швырнул канистру на землю и поджёг кожаную шипастую куртку. И мигом вспыхнул. Огонь тут же занялся его одеждой, расползаясь по точёной фигуре панка.

– Чёрт! Чёрт! – обомлел Пустыня, видя орущий и бегающий столб огня. Среди рыжих языков забавно угадывался такой же красный ирокез и яркие татушки.

– Лови его! – крякнул вылезающий Фтор, но Пустыня даже не пытался поймать мечущуюся комету. Фтор как угорелый подбежал к приятелю, швыряя в того рыхлые брызги снега. – Срочно валите его! Сбивайте пламя! – приказывал Фтор, но и сам не осмеливался подойти ближе. Боялся, что костёр перекинется на него. Боялся заразиться его болезнью. Его безумием.

Криповая сцена с метаниями сорвиголовы продолжалась до жути долго. Тот никак не мог угомониться и затихнуть. Всё вопил и выкрикивал проклятья.

– Маньяки сраные! Каннибалы паршивые! – старался извергнуть из себя Везувий, но у него получалась только первая буква алфавита.

Испуганная Фанси только подливала масла в огонь своими криками. Фрикаделька пытался не смотреть, но странное любопытство пересиливало брезгливость. Он, морща лоб и жмурясь, выглядывал из-за буханки хлеба и тут же прятался назад. Пустыня только скулил и опускал руки.

– Ну, как? За что? – беспомощно лепетал он.

Вскоре Везувий рухнул на снег и перестал вопить. Только огонь до сих пор трещал и лакомился человеческой тушкой.

Медики различают четыре степени ожогов: первую – самую лёгкую – с покраснением кожных покровов; вторую – с образованием пузырей на коже, третью и четвёртую – с обугливанием тканей. Так вот теперь Везувий представлял из себя один сплошной ожог четвёртой степени. Как подгоревший шашлык. Огонь раздел парня до костей, и Пустыню жёстко тошнило. Везувию точно пришли кранты.

Ошарашенные и оглушённые, бродяги забрали остатки бензина, присыпали чёрные останки снежком, чтобы они не бросались в глаза случайным путникам, и забрались в фургон.

– Поехали, – сипло скомандовал Пустыня.

Собственный голос казался ему чужим, словно он просидел в пещере молча несколько месяцев, а может, и лет. Фанси продолжала повизгивать, и никто не мог прогнать кошмарную картину из памяти.

– Зачем он так? – тонко пискнула Фанси. – В этом тоже я виновата? – пикнула она.

– Нет, ты ни в чём не виновата. Никто ни в чём не виноват. Это просто несчастный случай. Очень нечастный, – повторил Помпея, прижимая голову Фанси к своей груди.

Девушка не отпрянула, но и не ощутила облегчения. Она хотела, чтобы на месте Пустыни сейчас был Помпея. Ей ужасно его не хватало.

– Как теперь жить дальше? – вслух озвучил общие сомнения Фрикаделька. – Я никохда не смоху это забыть, – потрясённо чирикнул он.

Оставалось надеяться, что мозг решит отложить это событие в кратковременной памяти, а не в долгосрочной. Сознание вроде умеет вытеснять, подавлять неприятные моменты и всё такое. Но сознание путников, кажется, этого не умело.

По неисповедимым путям Господним

«Прощай, акулья улыбка, – думал Фтор, – прощай, поедание перца чили…» Теперь он вёл проклятый фургон и пытался осмыслить утрату френда. Чёрт, да он был Фтору не то что френдом, он был ему настоящим братом! Он вспоминал, как они катались на Ниндзе, как сочиняли вместе песни и избивали грязных бомжей. Теперь Фтор сам лишился «определённого места жительства» и превратился в того, кого презирал. Он понял, что стрелялки круты только по телевизору. В реальности убивать незнакомцев совсем не клёво. Это унизительно. Стыд, как удавка, как оборзевшая тёлка, сдавливал шею. Его горло стало лункой, в которую забросили мячик для минигольфа.

– Мне очень жаль, – икнула Фанси, но Фтор ни на йоту ей не поверил.

Обычно, когда люди говорят «мне жаль», они даже лёгкого сверления в душе не испытывают. А эта, ослеплённая смертью ублюдка Помпеи, даже не заметит разницы, есть Везувий или его нет, а для Фтора целый мир остановился. Оставалось только непонятным, почему океаны не выходят из берегов и не смывают континенты. Тупые неповоротливые океаны!

Что ж, зато перед своей смертью Везувий зажёг, как Фигаро. Ушёл он, признаться честно, блистательно. Вот только здорово их с бензином облапошил. Оставшегося топлива хватит только на пару суток, а в газетах уже появились объявления о трагическом происшествии в «Карусели».

– Дрянь, – невыразительно ныл желтоголовый.

Рядом с ним чухался Пустыня. Фтор не слишком радовался его обществу. Он воспринимал его присутствие как замену, но сил пререкаться и дерзить не находилось. Фтор изумлялся – почему всё покатилось в тартарары? Они ведь выступали седьмого числа. Чем же он провинился перед своим охреневшим божком?

Тем временем ситуация ухудшалась. Четверо ребят колели от холода – печка, конечно, пахала как папа Карло, но январский студенистый воздух беспощадно заползал в щели. Фанси чихала, чем ужасно раздражала парней. Фрикаделька кутался в тёплые шмотки. Беглецы уже несколько дней не чистили зубы. Они только оттёрли грим, чтобы не выдать себя. Теперь их лица казались самыми заурядными и простыми. Однотипные холмы, вальяжно растянувшиеся по бокам, действовали на нервы, как и тот факт, что топлива оставалось с гулькин нос, да и машинка их легко цепляла взгляд.