Верните мне меня

За спиной папы его охрана, Стёпа и Витя, помню их с детства, папа поворачивается к ним:

– Звоните в аэропорт, пусть начинают готовить самолёт, и подгоните машину к крыльцу.

Он хочет взять меня на руки, но не знает, как это сделать, не потревожив ноги, угадываю его намеренье:

– Я могу ходить, пап. Где Игнат?

Лицо папы досадливо морщится. Жует губу, трет висок, потом лоб, нос.

– Малышка, он в ФСБ, у меня еще нет точной информации, но в партии металла была крупная партия наркотиков, пропало и первое, и второе. Насчет металла решаемо, конечно, партнеры из Америки обрывают телефон, слухи о левом грузе очень быстро разлетелись, думал, разорвут контракт, но ты представляешь – нет, просто внесли несколько поправок в договор, даже предложили помощь в расследовании. Конечно, они теперь будут настороженнее, но доверие восстановить можно.

Я люблю своего папу, он высокий, стройный, безумно красивый, он очень хорошо выглядит в свои пятьдесят лет, он очень умный, добрый, заботливый, но сейчас он несет чушь. Я плевать хотела на американцев с их контрактами, меня интересует, что с Игнатом!

– Пап, ему можно как-то помочь?

Отец осекается, замирает.

– Пока он у фээсбэшников – нет. Если его руки чисты, его отпустят быстро. Милая, тут опасность кроется совсем не в них, это же не они были тут в доме.

– А кто? – спрашиваю устало, потому что перестаю что-либо понимать. Нет, вообще я все понимаю, но усталость придавливает меня все сильнее к мягкой обивке кресла.

– Мы выясним, кто это. Возможно, те, кому принадлежали наркотики, возможно, оплата должна была пройти после доставки груза, но груз пропал. Возможно, они думают, что их просто кинули, возможно, их и правда кинули.

– Кто их кинул?

Папа разговаривает шепотом, чтобы ни камеры, ни лишние уши не слышали семейной беседы. А возможно, просто зеркалит мой тихий, хриплый голос.

– Их мог кинуть Игнат. Он мог инсценировать пропажу корабля и сбыть наркотики и металл где-то, где ему это выгодно.

Его слова возмущают меня, слишком низко и подло это все звучит. Зачем моему мужу обманывать всех этих людей: папу, американцев, тех, кто пытал меня. Обманывать ради выгоды. У него не было проблем с деньгами, которые могут толкнуть на такое.

– Пап, это не похоже на Игната.

– Не похоже, но это произошло, всеми бумагами занимался он. Я только помогал ему, я понял, что он прекрасно справляется, и не совал нос. Видно было, что он грамотный и лояльный в этих вопросах человек, – папа замолкает, тихонько гладит мою здоровую руку. – Надо было все-таки проконтролировать засранца.

Я понимаю его чувства, впервые в его безукоризненной карьере такое происшествие, да еще такое грязное, какие-то наркотики, какие-то бандиты. Конечно, папа зол, конечно, он теперь не может доверять Игнату, но я не верю, что вина всё-таки на моем муже, я знаю его недолго: три месяца до свадьбы и две недели после, но я чувствую, что он не способен на такое.

Закрываю глаза, пытаюсь вспомнить утро. Он был взволнован, он хотел что-то проверить. Он сказал мне: «Ничего не бойся», – и потом еще что-то. Голова начинает кружиться как на каруселях, возможно, от голода, возможно, от стресса, но я не могу дать ей забрать у меня мои мысли. «Ничего не бойся», «Лучше сожги, но никому не показывай», «Ничего не бойся», «Никому не показывай».

Папины руки всё-таки поднимают меня, вдыхаю его запах, этот парфюм был с ним столько, сколько и я. Я всегда любила эти терпкие нотки ветивера, даже брызгала его туалетной водой на своего медвежонка, когда папа уезжал.

Его руки нежно опускают меня на мягкое автомобильное кресло, хочу открыть глаза, но сон не отпускает. Слышу только что-то о вещах, папа спрашивает, все ли вещи собрали, что-то уточняет про кабинет, про камеры, только тише, хотя нет, не тише, просто дверцу у машины закрыли, тут же кто-то включает тихую музыку, я откидываю голову и ухожу в сон.

Глава 2

Дом – Чужбина

Дома на меня нападает апатия, несколько дней я лежу, когда приносят еду – ем, когда приходит врач осматривать руку и ноги – встаю. Я несколько раз была в душе, но запах страха все-таки въелся в кожу и бьет мне по ноздрям, от него не спасает ни папина туалетная вода, ни моя. Телевизор в моей комнате работает целый день и всю ночь, я смотрю каждый выпуск новостей в ожидании, что там скажут что-то про Игната. Один раз мне везёт – сказали, что до начала слушанья по его делу он будет находиться под арестом, что он сам попросил таких мер, дабы обезопасить себя. Папа ко мне не приходит. Опухоль на руке спала, рентген показал, что трещина всё-таки имеется, но врач объясняет, что в моем молодом организме это все равно, что царапина. Ноги болят, но я так сжилась с этим, что просто не чувствую этого, вообще не вспоминаю об этом, просто смотрю то в экран телевизора, то в экран телефона – на фото мужа.

Снова входит врач, уже третий раз за день. Не знаю, где папа взял этого мужчину и сколько ему заплатил, но его старательность впечатляет.

– Алиса Александровна, я не был уверен, вот только что получил результаты анализов.

Перевожу глаза на него, лицо растерянное, то ли радуется, то ли соболезнует – непонятно.

– Мне уже гораздо лучше, вам не обязательно так часто меня наблюдать.

Голос уже восстанавливается, еще немного больно, как во время простуды, но хоть сипеть перестала. Врач-фониатр утешила меня тем, что скоро голос восстановится полностью. Конечно, повредила связки я сильно, но самое страшное, что может произойти в итоге – это незначительное изменение тембра голоса, еще она посоветовала какое-то время не делать нагрузок, а когда процесс восстановления закончится: «Можете даже петь!». Я снова перевела взгляд на телевизор, но врач встал между мной и им.

– Просто в связи со всеми этими событиями, это тоже может оказаться для вас стрессом.

Хорошо, убедил. Смотрю ему в глаза, жду продолжения.

– Ваш анализ крови говорит о том, что вы ждете ребенка.

Про стресс он был прав. На несколько секунд меня вдавливает в подушки под тяжестью этой новости, я кладу здоровую ладонь на живот – наш ребенок. Мы с ним ни разу не обсуждали тему детей, но и предохраняться не стали с первой же ночи. Этот ребенок желанен в нашей семье. Осталось нам с ним только дождаться возвращения нашего папы. Улыбаюсь, слезы катятся, а я улыбаюсь. Никогда не думала, что узнаю о своей беременности в таких обстоятельствах, при которых Игнат не может разделить со мной эту радость. Я даже не могу ему сообщить об этом. А почему, собственно, не могу? Папа же может подключить свои связи и передать это ему. Туда, где радости нет, где сплошное уныние и чужие лица.

– Спасибо, Павел Аркадьевич.

– Не за что, я бы порекомендовал вам пропить некоторые витамины, ведь у вас были такие трудные моменты, вам необходимо беречься, не волноваться, все остальные осмотры и обследование вы тоже предпочтете произвести дома?

– Да, было бы очень здорово.

– Хорошо, я вас понял.

Кивает, выходит. Накидываю халат, я не могу ждать. Иду искать папу. Очень кстати в коридоре встречаю горничную.

– Елена Викторовна, вы случайно не знаете, где папа?

– Александр Платонович в кабинете, к нему никого не пускают, целый день ведет какие-то переговоры.

– Спасибо.

Выдавливаю что-то вроде улыбки, иду на первый этаж, к кабинету. У двери стоят неизменные Стёпа и Витя, меня с детства учили именно так, вся обслуга всегда имела имя и отчество, а эти два джентльмена только короткие как клички имена.

– Добрый день, можно к папе?

– Добрый, сейчас уточню.

Стёпа ныряет в кабинет. Я остаюсь с Витей, у этих людей даже есть семья, насколько мне известно, они бывают в своей семье до неприличия редко, я не помню, чтобы у них были отпуска, иногда одного из них на пару дней сменяет кто-то незнакомый, но более трех дней они еще ни разу не отсутствовали. Мой папа считает их практически членами семьи, но теплоты в этой «семье» никогда не было. Со мной они всегда холодно нейтральны, но я доверяю им как ангелам-хранителям.

Дверь открывается, Степа рукой указывает мне, что входить можно.

Папа сидит в своем кресле, руки в замке, большими пальцами держит подбородок. Безупречный – в деловом костюме, с уложенными волосами, белым воротничком, только глаза прищурены, смотрит не моргая.

– Пап.

Подхожу ближе, сажусь напротив, он будто отмирает, часто моргает.