Верните мне меня

– Да, Алис. Что говорит врач? Тебе уже лучше?

– Я поэтому и пришла. Пап, что там с Игнатом?

Пару секунд подбирает слова, барабанит пальцами по столу.

– Следствие не пройдет так быстро, как хотелось бы. Я уже говорил тебе, что, возможно, он откупится, главное – как он будет действовать потом. Его ищут, главное – найти его первыми, чтобы дать защиту.

– Удалось выяснить, чьи были наркотики?

– Это были его наркотики, малыш.

Говорит твердо, с нажимом. Мой мозг начинает путаться.

– Как его? Разве он мог.

– Как видишь, мог, – в голосе папы появляется еще и строгость. – Я же могу говорить с тобой как со взрослой, открыто, да, Алиса? – Киваю, мы с отцом всегда были предельно откровенны друг с другом, странно, что он уточняет сейчас. – Игнат допустил большую ошибку, ввязавшись в это дело, и сейчас я рву жопу, чтоб его спасти, только ради тебя. Мне изначально не понравилось, как активно он занялся налаживанием связи с Америкой, но я предположил, что молодой взгляд, новые перспективы, доверился ему. Честно говоря, спасать его мне совсем не хочется, но ты выбрала его в спутники жизни, и я уважаю твое решение. Будь спокойна, я сделаю все, чтобы его вытащить, но это не просто. Я буду держать тебя в курсе всех новостей. У тебя еще есть вопросы?

Какие могут быть вопросы? «Папочка, а можно мне на свиданку с милым моим?» – нет, язык не повернулся, просто встаю, обхожу стол, целую его в седой висок и ухожу. Про внука пусть узнает, когда придет время. Уже на пороге оборачиваюсь:

– Пап, а не легче найти этих людей и их самих посадить в тюрьму?

– Каких людей? – папа хмурит брови.

– Которые ворвались в наш дом, убили охрану и издевались надо мной.

– Нет, не легче! – на мгновение мне показалось, что папа сейчас начнет стучать кулаком по столу, лицо у него моментально налилось кровью. – Мы не знаем, что это за структуры и на кого они работают, тебе что, не хватило первого знакомства с ними? Хочешь, чтобы они уже в мой дом нагрянули? Меня пытали?! – папа встает, делает несколько шагов к окну, продолжает более спокойно. – Я жизнь положил на твою безопасность, я для твоего будущего создал все, что в моих силах. Сейчас мы попали в очень щекотливую ситуацию, я зол, я очень зол, Алиса, я работаю над тем, чтобы хоть что-то исправить, я знаю, что ты переживаешь за мужа, до меня – старика-отца – тебе немного нет дела, но попрошу быть сдержаннее, как только появятся новости, я сам приду к тебе и сообщу. Это понятно?

Вполне понятно, киваю ему, волочусь в свою комнату, достаю из тумбочки жесткий диск. Занимается ли кто-то поиском этих головорезов? Сомневаюсь, если их боится даже папа, значит, полиция уже давно нашла, на кого списать такое количество мертвых тел. Подключаю жесткий диск к ноутбуку. Большая удача, что мне удалось довезти его до дома, он вполне мог выпасть где-то в машине или в самолете, или еще где-то, но выпал лишь дома, когда я пошла в душ и начала срывать с себя липкую одежду. Стоит ли хранить эти видео? Включаю первое: они входят в дом как хозяева – пешки впереди, на ходу хватают одну из вопящих горничных и утаскивают куда-то, сразу берут под прицел выскочивших охранников, слышно несколько выстрелов – у них не было даже стратегии, просто грубый захват. Я пересматриваю каждое видео, некоторые на перемотке, невыносимо видеть, как равнодушно они стреляют в живых людей, невыносимо даже не это, а то, что все это вовсе не кино, а одна часть истории моей жизни.

Включаю видео из служебной комнаты охраны, до прихода чужих смотрят что-то в телефоне, что-то смешное – хохочут, шутят ни о чем. После – выбегают, дальше их привязывают к стульям, один пытается сопротивляться, ему стреляют прямо в лицо. Закрываю глаза. Разговаривают приказами: «Не дергаться», «Сидеть», «Слушать внимательно», несколько фраз о «бабе», которой нет в доме, затем остается один голос, Саныч:

– Если есть среди вас те, кто знает, где эта фифа находится, можете получить шанс выжить, если кто знает, куда делся Рублёв, аналогично, мы должны доставить его нашему боссу раньше, чем его найдет ФСБ, поняли?

Тыкаю на паузу, значит, Саныч – тоже пешка. Кто движет всеми фигурами на этой шахматной доске? Извлекаю диск – я обязана сохранить его для Игната, возможно, это как-то поможет ему в будущем. Хотя… если папа прав, значит, мой муж прекрасно знает, чей груз он потерял и кто этот «босс».

Достаю записную книжку.

Записываю четыре вопроса, которые меня интересуют: «Чьи наркотики были на корабле? Куда делся корабль? Кто такой „босс“? Как я могу помочь?».

Ответов у меня нет. Прибираю записную книжку и жесткий диск в тумбочку, затем резко меняю мнение, иду в гардеробную, засовываю все это в одну из сумочек – зеленую, любимый цвет Игната.

Никак не могу осознать свою беременность, не испытываю никаких определенных чувств, не отмечаю никаких изменений в организме – все моё существо сосредоточенно на одной мысли, о том как тяжело сейчас моему мужу.

Следующие несколько недель провожу в том же амебном состоянии – еда, сон, телевизор, изучение сайтов, где может быть информация о деле Игната Рублёва. Самое странное, что информации нигде нет.

Павел Аркадьевич в точности исполняет моё желание обследоваться только в стенах особняка отца: в комнате, прилегающей к моей, появляется целый научный центр с разной аппаратурой – в частности гинекологическим креслом и аппаратом УЗИ. Меня все устраивает – особенно похвала женщины-гинеколога, которая говорит, что беременность протекает идеально.

Отца я не вижу вообще, он либо в кабинете, либо вне дома, когда он уезжает, Стёпа остается дома, присматривает за мной. Когда я решила поехать к подруге, он мягко остановил меня в дверях, уточнил куда я, предложил пригласить её к нам. На вопрос «почему?» ответа не последовало, таким образом, география моих передвижений свелась к узкому кругу территории особняка. Радиус моей свободы превратился в два квадратных километра ухоженной природы на окраине Москвы.

Еще через пару недель я начинаю впадать в апатию, редкие приступы токсикоза и слабости прошли, в мир опускается осень. Я с ужасом понимаю, что давно потеряла счет дням, открываю календарь на телефоне – двадцатое сентября, значит, уже больше месяца я ничего не знаю об Игнате. Молчание папы начинает раздражать, пустая череда новостей тоже. Большую часть времени я просто лежу, рука давно прошла, на ногах только в паре мест еле заметные пятнышки, откидываюсь на подушки, закрываю глаза и соскакиваю как ошпаренная:

«По последним данным, дело Игната Рублева, владельца крупного фармацевтического бизнеса, обвиняемого в сбыте наркотиков и крупных финансовых махинациях, объявили закрытым, сам Игнат Иванович отказался от комментариев по данному делу, все обвинения с него сняты».

Дальше ничего не слышу и слышать не хочу – мой Игнат на свободе, вскакиваю с постели, бегу к двери, снова бегу к постели, хватаю телефон, и тут в комнату влетает папа.

– Пап! Игната отпустили!

Бросаю телефон, бегу к отцу, чтоб обнять, но вдруг вижу его лицо, обезображенное гневом, замираю как столб, запах страха снова просачивается через поры наружу.

– Твой Игнат обвинил во всем меня!

– Как?

Спрашиваю шепотом и тут же проглатываю комок, чувствую, что воздуха мало, чувствую себя пятилетней, разбившей вазу или окно или еще что-то страшное. Папа же берет себя в руки, но чеканит слова так, чтобы я слышала и понимала каждое:

– У Рублева очень хорошие связи, он смог быстро подменить документы, заплатил куда нужно, и теперь выходит, что наркоту отправил в Америку не он. Я, конечно, тоже не последний человек в стране, я смогу это замять, но, моя дорогая, видеть этого ублюдка в доме я больше не желаю!

Боюсь даже дышать, не то чтобы говорить что-то, но скрывать мое положение от отца бессмысленно.

– Я жду от него ребенка.

– Что? – сначала спрашивает тихо, я молчу, смотрю в пол, он начинает говорить громче. – Что ты сказала? Ребенка от него ждешь? Ждешь ребенка от этого? От этого предателя!

Папа кричит так, что в моих ушах звенит, из глаз непроизвольно начинают литься слёзы.

– Почему ты скрыла это от меня? От родного отца! Слышать не хочу ни о каком ребенке!

– Я, я не скрывала, Павел Аркадьевич даже УЗИ в дом притащил, ты же сам ему все документы подписывал, наверно.

Не знаю, откуда во мне такая смелость, но не могу же я молчать, когда правда на моей стороне.

– Не скрывала она.

Он ходит по комнате широкими шагами, несколько раз бьет кулаком о ладонь, снова ходит:

– Что еще ты от меня не скрывала?

– Я ничего никогда от тебя не скрывала, папа.

– Где твой телефон?

Просто глазами показываю на кровать, берет его и выходит, хлопнув дверью. Остаюсь в растерянности, это значит что? Значит, Игнат не сможет мне позвонить? Минут десять смотрю в одну точку. Озарённая светлой мыслью, хватаю ноутбук, включаю, тыкаю на значок браузера – нет доступа к интернету. Громко всхлипываю, он не сможет написать мне даже электронное письмо, вернее, я не смогу его получить, не смогу прочитать его сообщения в социальных сетях, не смогу найти возможности связаться с ним.

В организме происходит какой-то надлом, меня пронзает ненависть ко всему окружающему, хватаю ноутбук и швыряю его в стену, звонко ударяется и валится на пол. Иду в гардеробную, надеваю одежду потеплее, хватаю зеленую сумочку и распахиваю дверь – прямо за дверью Стёпа.

Действительно, какая наивность. Захлопываю дверь еще громче папы, сажусь, прислонившись к ней спиной, и вою в голос.

Успокоившись, устало смотрю на ноутбук – теперь у меня нет даже фотографии моего Игната, все было в беспощадно разбитом помощнике современного человека. Ну и в телефоне, и в соцсетях. Интересно, папа уничтожит мои страницы «ВКонтакте», в «Инстаграме», на «Фейсбуке»? Как далеко он зайдёт? Что у меня теперь есть, кроме меня самой?