Русаков переступил порожек и оказался в комнатушке, размерами напоминавшей среднюю кухню в хрущёвке. Чтобы им не было в ней тесно, отставной прапорщик остался в коридоре.
Меблировку комнатки составляла заправленная железная койка у окна и рассохшаяся деревянная тумбочка. На ней стояла дешёвая настольная лампа, купленная, видимо, самим студентом в магазине канцелярских товаров. Книги – их было великое множество – стояли и на тумбочке, и на подоконнике. В основном это были учебники и сочинения классиков психологии. Из них, как иглы дикобраза, торчали разноцветные закладки. Помимо учебной литературы среди книг встречались и детективы с пугающими названиями вроде «Кровавый потрошитель» или «Мания убийства».
Закончив с книгами, Русаков повернулся к окну. Слой пыли на подоконнике был по меньшей мере недельным. Пауки в углах доедали последних осенних мух. За окном виднелась густая лесная чаща, вдали слышался стук колёс на железной дороге. Русаков с усилием подтянул тугой шпингалет и дёрнул на себя раму, отчего с неё посыпались крупные куски штукатурки, а помутневшее стекло заходило ходуном. Раскрыв обе створки, он ухватился за решётку и слега пошатал её. Несмотря на не самый внушающий доверие вид, держалась она крепко. Тогда эксперт закрыл створки и вернул окно в исходное состояние. Всё это время Проклов с тревогой наблюдал за его манипуляциями.
– Условия, конечно, спартанские, – заметил Русаков, с усилием затворяя окно.
– Не отель пять звёзд, – мрачно согласился комендант. – Но в наше время и жёстче бывало, и ничего, только крепче стали. А они к тому же и мужики, ко всему быть готовы должны.
– Это правильно.
– Тараканов потравили, ремонт делаем потихоньку, как средства позволяют. Ну, вы посмотрели?
– Да вы что? Я ещё даже не начинал.
Первым делом Русаков выдвинул верхний ящик тумбочки. В нём не было ничего, кроме простенького мобильного телефона, студенческого билета и расчёски-гребешка со сломанными зубцами. Раскрыв билет, Русаков увидел то же фото, что и на объявлении о розыске.
– Поляков Василий Макарович, родился в восемьдесят седьмом году в посёлке Синие Липяги. Запомним, – произнёс Русаков, убирая документ в карман.
– Вы там обыск проводите? – услышал он ворчливый голос коменданта.
– Не обыск, но оперативные мероприятия.
Попытка включить мобильный телефон успехом не увенчалась, что наводило на мысль, что заряжали его довольно давно. Внимательно осмотрев этот изрядно поношенный аппарат со всех сторон, эксперт отправил его вслед за студбилетом.
– Посмотрим, на какие номера он звонил, – пояснил он Проклову. – Вдруг это принесёт хоть какую-нибудь зацепку.
Разобравшись с верхним ящиком, Русаков принялся за нижний. Он был отведён подо всякие бытовые и гигиенические приспособления. В целлофановый пакет были завёрнуты одноразовая бритва, зубная щётка с потрёпанной щетиной, гель для бритья и зубная паста. Где бы ни находился сейчас постоялец комнаты, он решил обойтись без всего этого.
Мусорная корзина притаилась за раскрытой дверью. Русаков извлёк из внутреннего кармана пиджака резиновые перчатки, надел их, затем перевернул корзину и высыпал её содержимое на пол. Кроме клочков тетрадного листа в ней ничего не было. Клочки были мелкие – видимо, Поляков рвал листок с остервенением. Но Русаков всё же попытался восстановить его в исходное положение. Задачу облегчало то, что исписана была лишь верхняя его часть. Так что после некоторых усилий Русаков смог прочитать: «…Наш случай только ещё раз доказывает гипотезу, что жажда разрушения есть прежде всего жажда саморазрушения. Фрейд писал: „Нам необходимо уничтожить какой-то предмет или человека, чтобы не уничтожить себя, чтобы защититься от импульса самоуничтожения. Печальное открытие для моралиста!“ Я и раньше почти не ведал сомнений в справедливости этих слов, теперь же они превратились для меня в аксиому. Разве что корни того, возможно, ютятся в желании отомстить природе за то, что она произвела на свет столь несовершенное существо безо всякого его на то желания. Теперь разрушить как можно больше вместе с собой – единственное его желание…»
«Чтож, теперь можно подвести предварительные итоги, – подумал Русаков. – Побег Полякова выглядит весьма странно: он не захватил ни документы, ни телефон. Впрочем, это мне ещё ничего не даёт. Трубка у него может быть и другая, щётку можно купить и новую, а ксива ему и не нужна, чтобы оставаться инкогнито. Со всем этим ещё предстоит разбираться: хорошо бы допросить его товарищей о втором телефоне. Молодёжь вечно хвастается друг перед другом подобными штучками.»
Русаков обернулся на коридор, где переминался с ноги на ногу Проклов, которому не терпелось убраться отсюда. Вряд ли эта комната ещё способна что-нибудь поведать, но эксперт не хотел сдаваться без боя. Сначала он решил простучать стены. Удар в дальнюю, соседствующую с таинственным пожарным ходом в женское крыло, он почти не услышал. Стена была каменная, капитальная, и никаких секретов он в ней не обнаружил. Удар в ближнюю стену был звонким и гулким – все перегородки здесь явно сделали из дерева.
«Жильцам это неприятно, но для сыщика порой подарок, – подумал Русаков. Может быть, сосед Полякова слышал что-нибудь интересное?
Но и этого эксперту показалось мало. Только теперь он вспомнил, что уделил непростительно мало внимания полу, покрытому таким же древним паркетом, как и в учебном корпусе. Только здесь лак на дереве стёрся почти полностью, если оно вообще когда-нибудь им покрывалось. Русаков вспомнил, как некоторые из них шатались под его тяжестью. Поддев носком ботинка одну из дощечек, он убедился, что она не закреплена.
«Грех не сделать здесь тайник. Но не в таком месте. Слишком рискованно – если я наступил сюда, то его рассекретит любой непрошеный гость.»
Он опустился на колени и принялся шарить ладонями под койкой. Через пару минут комендант, наблюдавший за ним с едва скрываемым подозрением, услышал его торжественный голос:
– А, взгляните-ка вот сюда!
Проклов поспешил в комнатку, но Русаков уже встал во весь рост, сжимая в руке продолговатый предмет клиновидной формы.
– Разрешите…
– Пожалуйста.
Русаков поднёс свою находку к его глазам, но в руки не дал. Сам эксперт так и не снял перчаток.
– Я знаю, что это, – сказал Проклов.
– Я тоже.
– Это ножны.
– Предназначены для хранения клинка с длинным обоюдоострым лезвием, наносящим режущие ранения. Нечто вроде хирургического ланцета, антикварного – сейчас такие не используются.
– В умелых руках смертельное оружие, – добавил отставной прапорщик. – Хоть в рукопашном бою и не самое подходящее. Поверьте, я знаю, о чём говорю.
– Не сомневаюсь. А руки Полякова, по-вашему, умелые?
Проклов задумался. Эта находка, казалось, несколько выбила его из седла, после чего он не торопился делать выводы.
– Вряд ли, конечно. Мне он казался обыкновенным заморышем. Но если с такой штукой напасть на противника сзади и, пользуясь эффектом неожиданности, поразить, то большой физической силы для этого не требуется.
Русаков был вынужден согласиться с его суждениями.
– Вы ведь знаете Полякова не один год. По-вашему, он на это способен?
– Да кто ж его знает? Вообще-то парень он был нормальный. Конечно, всех их неплохо бы в войска на пару годков, для их же пользы. Там мозги у всех на место встают. А то все, видишь ли, пацифистами нынче стали, а кому Родину, матерей и жён защищать? Поляков этот, конечно, тоже был такой пацифист. Духом и сам как девчонка. Но никаких хлопот мне не доставлял, в отличие от многих его сокурсников. Внутренний распорядок не нарушал. Точнее, не попадался – хранение холодного оружие, как и любого другого, это серьёзно. Короче, я думал, что он безобидный. Виноват, ошибся.
– Не стоит торопиться с выводами, Савелий Кузьмич. Оружие нужно не только для нападения, но и для самообороны, – заметил Русаков.
– Разумеется. Но если ему кто-то угрожал, он всегда мог обратиться ко мне.
– Не обязательно. К тому же, вас не удивляет, почему ножны остались в тайнике? Не проще ли и дальше носить клинок в них, чтобы лишний раз не рисковать пораниться?
– Кто ж их знает, что у них на уме?
– Ладно, не будем играть в «Поле чудес». После экспертизы всё станет ясно.
Русаков положил свою жутковатую находку в целлофановый пакетик и убрал в карман.
– А теперь займёмся камерами слежения.
Глава 3
Завершив осмотр комнаты Полякова, Проклов и Русаков вышли на свежий воздух и двинулись обратно через парк к учебному корпусу.
«А ведь дело далеко не так просто, как я предполагал, – размышлял эксперт. – Все факты указывают, что это не банальная отлучка по личным делам. Да и личность разыскиваемого тоже своеобразная. Этот его интерес к маньякам… Конечно, интерес его вполне может быть чисто профессиональный. Но многие молодые люди идут учиться на психолога, чтобы разобраться с собственными проблемами. Также не исключено, что это какой-то изощрённый суицид. Некоторые самоубийцы предпочитают, чтобы их тело не обнаружили. Записка в помойке вполне сошла бы за предсмертную. Выводы напрашиваются вполне определённые. Впрочем, если кто-то не подталкивает меня к ним специально.»
Миновав пруд, Русаков увидел почти идиллическую картину. Маленький старичок лет под восемьдесят, одетый в синий спортивный костюм с эмблемой московской олимпиады на шапочке, махом поднимал ногу выше головы. Затем он принялся с жизнерадостным видом бегать вокруг пруда. Сделав круг, он поравнялся с Русаковым и комендантом.
– Терентий Гаврилович! – воскликнул он, сбавив темп, но не останавливаясь. – Очень рад встрече! Меня зовут Наум Яковлевич Блюменталь.