Факультет отчаяния

Возможно, комендант и преувеличивал свою роль в жизни студентов. Но в своих словах он был искренен – это и объясняло причину его нервозности. Он, опытный ветеран, всё-таки недоследил за своими подопечными. Русакову он приписал пренебрежение, свойственное всякому большому начальнику при виде проштрафившегося служаки, и, как человек, не лишённый гордости, стремился скрыть свою досаду тактикой ежа, выставившего свои колючки.

А тем временем на крыльце показался напарник Полищука. Он и раньше попадал в поле зрения камеры, когда выходил покурить и размять ноги после долгого сидения на посту. Теперь же он прогулялся к воротам, запер калитку, обогнул здание, совершив символический обход, после чего вернулся на место, закрыв дверь на засов.

– Дальше смотреть будете? – осведомился Полищук.

Русаков кивнул.

– Можно ускорить на максимум.

Но даже в таком режиме картинка не менялась – никакого движения ни на самом крыльце, ни в парке, ни возле общежития не наблюдалось. Конечно, качество съёмки в темноте оставляло желать лучшего. Но Русаков, привыкший не полагаться на внимание коллег и перепроверять всё самому, понял, что совершить открытие ему всё-таки не суждено.

– Итак, факт остаётся фактом: в здание вошли шестьдесят четыре человека, а вышли шестьдесят три. Поляков или человек, похожий на него, не выходил.

– Вы в этом сомневались?

– Теперь в этом убедился. Это значит, что он покинул здание каким-либо другим образом, либо находится в нём до сих пор.

– Это исключено. Охрана совершает обход здания перед закрытием двери. Я лично контролирую этот процесс, чтобы они не пренебрегали этой обязанностью.

– Допустим. Окна?

– На окнах первого этажа решётки. Можете проверить, они не повреждены.

– А второй этаж?

– Высота потолков почти пять метров. А парашюта у него точно не было.

– Пожарная лестница?

– Закрыта и опечатана.

– Как же он, по-вашему, всё-таки вышел? – воскликнул Русаков.

– Не могу знать, – мрачно отозвался Проклов.

«И ведь действительно, они для того меня сюда и позвали, чтобы я ответил на этот вопрос.»

Но внезапно ответ нашёлся у Полищука.

– Так это понятно, здесь анормальная зона! Как Баламутский треугольник…

– Не болтайте ерунды! – огрызнулся комендант. – Исполняйте свои обязанности, и не будет никакого треугольника.

– А что? Раз там могут целые корабли испариться, то почему бы и тут такому не быть? Многие говорят, что тут портал в параллельный мир.

– Слушайте больше.

– Так или иначе, другой версии у нас нет, – заметил Русаков. – И мне это очень не нравится. Чтож, здесь нам больше делать нечего.

В дверях он остановился и напоследок обратился к охраннику:

– И всё-таки с Бермудским треугольником я здесь покончу.

Комендант последовал за ним. В фойе Русаков обернулся к нему и, понизив голос, произнёс:

– Савелий Кузьмич, я не ревизор и не пожарный инспектор. Меня не волнует, кто как выполняет свои должностные инструкции. Я сыщик, и мне нужен только результат. А судить кто прав, кто виноват – не в моей компетенции. Мы с вами вместе должны прояснить эту загадку, и ваш опыт ценен отнюдь не меньше, а то и больше моего.

Проклов был несколько обескуражен прямотой эксперта, но быстро взял себя в руки. Тем более, что эти слова Русакова даже упрощали их взаимоотношения.

– Извините за резкость, Терентий Гаврилович. Я привык держать свои соображения при себе. Тем более, когда не считаю себя компетентным. Вы лучше меня разбираетесь в этих мудрёных технологиях.

– В каких?

– Позволяющих видеть то, чего нет.

– По-вашему, Поляков вообще не входил в здание, а на камере – обман зрения?

Скептицизм Русакова явно разочаровал коменданта.

– Не хочу распространять досужие разговоры – тут и без меня полно тех, кто болтать умеет и любит. Но фокусников предостаточно. Тем более здесь.

«Ну хоть от Бермудского треугольника мы худо-бедно продвинулись, – подумал Русаков, но возражать не стал.

– Я вас понял. Раз уж мы здесь, посмотрим подвал.

– Как скажете.

Проклов указал на низкую дверь, обитую листом железа, которая скрывалась под лестницей. Чтобы подойти к ней, Русакову пришлось согнуться на треть своего высокого роста. Закрывалась дверь на огромный амбарный замок, заметно проржавевший.

– Как видите, опечатано.

Действительно, чуть выше замка на двери белела наклейка, такая же, как на пожарном выходе общежития. Печать датировалась августом этого года, значит, бумажка висела уже почти три месяца. Русаков невооружённым глазом видел, что за это время края бумаги успели пожелтеть и даже истлеть. Более того, наклейка оставалась девственно гладкой, что исключало её отрывание и обратное приклеивание. Правоту коменданта подтверждалась всецело, и Русаков, чья шея уже порядочно затекла, поспешил вылезти из-под лестницы.

– Это единственный вход в подвал?

– Нет. Есть ещё один с улицы, им мы в основном и пользуемся.

Вернувшись в фойе, где его ждал Проклов, эксперт почувствовал на себе ещё чей-то пристальный взгляд, и сразу понял, что принадлежит он дородной девушке в косынке и синей униформе, притаившейся за стойкой гардероба. Она внимательно следила за их действиями, хоть и делала вид, что листает глянцевый журнал в сильно потрёпанной обложке.

– Гардеробщица работала в день исчезновения? – спросил Русаков своего спутника.

– Конечно. Это Фрося. Её уже сто раз опрашивали, но если вам нужно, можем спросить ещё раз.

– Повторение – мать учения.

Они свернули к гардеробу, и девушка тотчас же отбросила журнал под стойку, будто бы они застали за чем-то постыдным. Но комендант и не думал её отчитывать. Вместо этого он обратился к ней мягким отеческим тоном:

– Фрося, это Терентий Гаврилович, следователь из города.