София. В поисках мудрости и любви

В красавицу черную кошку,

Дни и ночи не спал один ягуар

И сходил с ума понемножку.

Парам-пара, парам-пара,

Совсем невесел ягуар,

Парам-пара, парам-пара,

Мурлыкал песни до утра.

Он оборвал песню на этом месте, потому что из ближайших зарослей донесся звонкий смешок. В тот миг Джанапутра мог поклясться, что это был смех молодой девушки! Он ринулся к кустам, но там было пусто. Осмотрев все деревья вокруг, он прислушался и решил, что это был не смех, а всплеск водопада. Джанапутра снова занялся своими делами, напевая песенку про ягуара, а когда песня закончилась, из кустов донесся тот же самый смех, и тонкий голосок сказал ему:

– Почирикай еще, глупенький!

Джанапутра взглянул на попугая, который издевательски раскачивался на ветке, и сразу догадался, чьи это были проделки. Но если какаду мог подражать смеху девушки, значит, на острове жили не только брамины. Он поманил попугая бобами, но тот отлетел в сторону от него. Набросив на себя высохшую курту, Джанапутра решил проследить, куда полетит птица.

– Послушай, послушай! Я тебе помогу… Карначар умница, – хвастался перед ним попугай, шустро перебирая лапками по гибким ветвям сандаловых деревьев.

– Кто тебя научил говорить? – спросил из любопытства Джанапутра.

– Наитайнейшая тайна! Наитайнейшая тайна, – с важным видом ответил попугай. – Не смотри на меня, ты не должен на меня смотреть.

– Если я не буду на тебя смотреть, как ты мне поможешь? – рассмеялся над ним Джанапутра.

– Если ты умрешь, я не смогу тебе помочь! Послушай, я тебе говорю! Ты умрешь, ты хочешь умереть? – твердил ему попугай.

– Ладно, ладно, – утихомирил его Джанапутра. – Просто покажи, где ты живешь, вот и все.

Переговариваясь с попугаем по кличке Карначар, наследник рода Раджхаттов прошел длинный путь по берегу реки в окружении тропических зарослей. Какаду с красным хохолком прыгал на поваленных деревьях, порхал над водой, перелетал с ветки на ветку. С каждым шагом Джанапутра чувствовал, что приближается к разгадке тайны Аирват-двипы.

И вот его взору открылась долина с водопадами и пастбищем, на котором паслись слоны и пугливые антилопы. За долиной виднелись дозорные башни и утесы, подернутые опушкой жакарандовой рощи в перваншевом цвету. Именно туда, к дозорным башням, полетел попугай. Он уселся на стену и стал крутиться на полукруглом крепостном зубце, поглядывая на Джанапутру.

– Ничего не понимаю! Ничего не понимаю! – кричал ему попугай. – Кто подрезал твои крылья?

– Легко тебе говорить, – пробубнил Джанапутра, ощупывая каменные блоки стены, между которыми не было ни одной щели, чтобы зацепиться.

Попугай изогнул шею и подполз к Джанапутре по стеблю свисавшей сверху лианы.

– Карначар умница… – загадочно произнес попугай.

– Да-да, Карначар умница! Ума не приложу, что бы я без тебя делал, – похвалил его Джанапутра, ухватившись за стебель и начав бесшумно подниматься.

За стеной его взору открылся благоухающий пышными бутонами сад. Паталово-красные цветки джапа-пушты склонялись над извилистыми дорожками, банановые пальмы кандали были увешаны ароматными плодами, на лотосовых и саловых деревьях распускались нежные лепестки. Возле жадеитовых беседок красовались сочные соцветия жасмина. Посреди ухоженных кустиков разбрасывал медоносные ветви вечнозеленый ниим, а синегрудые павлины прохаживались по газонам, расправляя свои танзанитовые перья.

На лицо Джанапутры опустились прозрачные нити страстоцветов, которые с удивлением прикоснулись к нему и передали весть о появлении незнакомца соседним деревьям. Раздвигая цветущие кроны, он спускался в мистический сад, перенесенный Девиантаром из далекой светозарной эпохи, когда маха-риши населяли райские леса, когда великие сиддхи могли посещать парящие в воздухе города, когда на отлогих склонах Северных гор обитали бессмертные полубоги, просветленные сущности и великаны, посвятившие себя подвигам тапо-дхайи. Здесь он начинал верить, что все эти сказки имели под собой действительное основание, что все это и впрямь происходило во времена, когда подлунный мир был полностью духовным, когда вселенная пребывала в высших сферах танматры, очищенная от влияния темных гун.

Попугай Карначар тревожно кружил у него над головой, желая о чем-то предупредить:

– Когда она выходит из дворца, солнце скрывается, птицы разлетаются, рыбы погружаются на дно, – возбужденно голосил какаду. – Ее безусловная красота неотразима. Ты захочешь взглянуть на нее. Ты умрешь, умрешь! Твоя кожа станет синей, твое сердце остановится.

– Прошу тебя, Карначар, расскажи о ней. Кто она – та, о которой ты говоришь?

– Какой простой вопрос! Несомненно, это Падмавати, – весело затанцевал попугай на ветвях ниима. – Тьма вселенной растворяется в ее чистоте. От нее струится нектар, который исцеляет и убивает, даже время бежит от нее прочь.

– А-а!!! Это опять ты, безумная птица? – произнес кто-то.

Спрятавшись за кустами жасмина, Джанапутра заприметил рослого птице-человека, озиравшегося в поисках голосистого попугая. Карначар тоже спрятался, однако брамин разглядел хвост попугая в ветвях и пошевелил листву посохом.

– Давай-ка, улетай! Никто не будет выхаживать тебя еще раз, если ты снова приблизишься к госпоже, – пригрозил ему птице-человек.

– Сколько тебе говорить? – заворчал из-под листвы попугай. – Не смотри на меня, ты не должен на меня смотреть!

Как только брамин скрылся из вида, Карначар вылез из укрытия и полетел вглубь сада. Пригнувшись к земле, Джанапутра стал пробираться под сенью цветущих деревьев к водным каналам, в которых отражались гирлянды белокаменных арок, долговязых колонн и шикхар изумительного дворца, безмятежно взиравшего на протекавшие мимо него призрачные потоки. Его купола в жемчужном блеске возвышались над зеркальными фонтанами, маковки виман грациозно мерцали, подобно снежным вершинам, а створы окон были покрыты тончайшими мраморными узорами. В каждом завитке ощущалась непостижимая соразмерность, от которой в голове возникали спонтанные мелодии и протяжные звуки, а весь воздушный дворец начинал представляться волшебным инструментом гандхарвов, воспроизводящим в уме неповторимые небесные раги.

Впрочем, Джанапутра пришел сюда не для того, чтобы наслаждаться облачным дворцом Девиантара. Ему не терпелось проникнуть под его своды, туда, где жила прекрасная госпожа, о которой упомянул птице-человек. Конечно же, его настораживали легенды о демоническом создании, наполовину женщине – наполовину цветке, убивающем всякого, кто осмеливался ступить на остров Аирват, но ему хотелось понять, что в древних сказаниях было правдой, а что вымыслом. Он искренне верил, что с ним все будет не так, как с другими.

Между тем, войти внутрь было совсем не так просто. Браминские грифы в красных одеяниях с желтыми накидками, перекинутыми через плечи, совершали обход вокруг дворца, полушепотом читая молитвы. Подступы к водным каналам охраняли воинственные кшатрии с косматыми львиными головами. Их грозный вид не сулил ничего хорошего, хотя за дворцом они, кажется, не следили. Их внимание было приковано к многочисленным деревьям в саду. Поэтому Джанапутра рассчитывал, что с наступлением сумерек он сумеет незаметно взобраться по аркам на один из балконов. Выбрав себе укромное местечко между ветвями париджаты, он стал ожидать подходящего момента, прикрываясь обильно цветущими венчиками.

Однако в вечерней темноте из белокаменных ворот, одна за другой, стали выходить таинственные девы в легких пинджаровых накидках с капюшонами. Причем их лица под капюшонами были настоящими человеческими лицами! Джанапутра еще никогда не видел в подлунном мире существ, столь похожих на людей! Разве только глаза выдавали присутствие в них сверхчеловеческой природы – у девушек совершенно отсутствовали зрачки, а их глазницы озаряло мягкое золотистое свечение. Джанапутра даже подумал, что они были слепыми. И все же они могли превосходно видеть. Правда, судя по всему, совершенно не так и не то, что видели остальные существа подлунного мира.

Некоторые девушки разбрасывали на дорожках душистые бутоны чампаки, выкладывали на полянах узоры из лепестков, возжигали огненные чаши. Другие проносили в руках колокольчики, чтобы отпугнуть птиц и прочих обитателей сада. После этих приготовлений вышли еще четыре участницы цветочной церемонии, одетые как царицы. Они двигались очень плавно, иногда останавливаясь и приближаясь к восхитительному каменному шатру с куполом в виде лотоса. Шатер был возведен из лилового порфира посередине водного канала, и когда четыре девы вошли в него, они сбросили с себя васаны, закружившись в пленительном танце.

Глядя на этих стройных деви-натьяни, Джанапутра пытался угадать, которая из танцовщиц могла оказаться дочерью маха-риши, но у всех были одинаково светящиеся в темноте глаза без зрачков. Поэтому, несмотря на их мастерство, выступление вызывало у него чувство печали. Под конец танца в руках у девушек стали появляться прозрачные платки. Они выдергивали их из-под одежд так ловко, что казалось, будто они вынимают платки прямо из воздуха. Затем все участницы прогулки спустились по ступеням к воде. Весь водный канал сделался купелью, в которой девушки совершали омовение. Хотя некоторые продолжали оставаться на берегу, заплетая косы с кистями кунджалам, умащивая себя благовониями.

От скуки он подпер голову рукой, стараясь не глядеть на девушек. Он лежал под ветвями париджаты, смотрел на блеск перламутровый луны и припоминал все легенды об острове, слова Пурусинха, Гуаттамы, темного мага Нишакти, испытывая от всего этого внутреннее разочарование.

Для чего он пролетел тысячи йоджан над Южным морем? Зачем убедил Пурусинха отправиться с ним на Аирват-двипу? Разве для того, чтобы наслаждаться созерцанием вечноцветущего сада и облачного дворца? Разве для того, чтобы смотреть на этих прекрасноногих танцовщиц? Неужели в этом и состояла его незримая цель – та самая прайоджана, к которой он стремился? Неужели два мудрых йогина пожертвовали собой ради вот этого?

Он внимательно пересчитал всех девушек, играющих у воды. Их оказалось тридцать девять, однако из-за отражений в воде создавалось впечатление, что их гораздо больше. Он присмотрелся к отражениям – и его сердце чуть не выпрыгнуло из груди! На водной поверхности купели было еще одно отражение. Одна из юных дев сидела под тонким волшебным покрывалом, но на берегу ее не было видно!

Джанапутра раздвинул ветви париджаты и приподнялся, чтобы убедиться в своей правоте. Все так и было! Как он мог забыть, что риши Девиантар тоже любовался именно отражением своей дочери? Ничто более не сдерживало его. Все сомнения рассеялись! Ему нужно было лишь снять с госпожи Падмавати волшебное покрывало, чтобы узреть ее воочию, увидеть свою госпожу!

– Послушай меня, я тебе помогу, – услыхал он трескучий голос попугая за своей спиной.

Однако Джанапутра даже не оглянулся. Попугай и так сделал для него все, что мог. Чем еще ему могла помочь эта безумная птица?

– Постой, Джанапутра!

– Что? – не поверил он своим ушам, повернувшись к попугаю. – Ты назвал меня по имени?

– А ты думал, от первопредка ягуаров так легко избавиться? – пошутил попугай. – Ты же сам меня вызвал.

– Пурусинх? Тебе удалось выжить? Но как…

– Теперь важно совсем не это. Послушай меня, каждый, слышишь, каждый, кто посмотрит на нее хотя бы краем глаза, умирает. Этот попугай мельком взглянул на ее руку, когда она захотела от него отмахнуться, и чудом выжил, благодаря чуткому сердцу госпожи и браминам, излечившим его в этом саду. Поверь, это не глупая выдумка!