София. В поисках мудрости и любви

– В мире людей быть человеком еще труднее! Там совершаются непоправимые ошибки, оскверняется сознание, притупляются чувства. От неисчислимых страданий, причиняемых там существами, в душах рвутся самые тонкие струны. Вы даже не представляете, на что обрекли госпожу Падмавати, ибо в мире людей человек чаще всего перестает быть человеком. Разве не знаете, почему люди – самые прекрасные и опасные существа? Они терзают любовью Самого Бхагавана!

Брамин подвел царя Джанапутру и его двойника к пещерному храму, который разительно отличался от всех построек, возведенных на острове Аирват. Возможно, он был таким же древним, как сам остров, и он уже был прорублен здесь задолго до того, как риши Девиантар облюбовал эти заповедные рощи. Подковообразный вход окружали мощные столбы с широкими капителями, высеченными в скале, а из полости храма доносился непрерывный гул, похожий на монотонное распевание священных мантр.

– В конце жизненного пути каждый из нас проходит Шайла Риши, чтобы вознестись на Панча-Гири.

Птице-человек указал им на вход в пещеру.

– Какой теперь смысл запирать нас в этом склепе? – обреченно спросил у него Джанапутра.

– Это не склеп, – возразил Таттва Свами. – Но вы не можете больше оставаться на Аирват-двипе, вы должны пройти через Скалу Риши. На этом пророчества маха-риши оканчиваются. Что будет дальше, никому не известно.

Они вошли под своды пещеры, в которой гулкое завывание ветра меняло тональность, подобно звукам трубы немыслимых галактических размеров. От этого напряженного гудения, заполнявшего здесь каждую частицу времени и пространства, пещера вызывала мистические переживания, направляя разум в какие-то неведомые локи сознания.

В темноте храма Джанапутра не видел куда идет. Да и неважно было ему, куда идти. Он чувствовал только, как от этого протяжного звука в жилах стынет кровь, а по плечам пробегает немая дрожь. Ему так не хватало любви Падмавати, нежности ее губ, ласковых слов, что каждый миг существования без нее становился для него все более и более невыносимым.

– Дальше вы пойдете одни. Идите всегда прямо, никуда не сворачивая, – дал им последние указания птице-человек.

– Святой мудрец, сатгуру! – обратился к нему Джанапутра. – Этот безупречный камень Мани Хардха принадлежит госпоже Падмавати. Она не успела взять его с собой, но он принадлежит только ей, и я верю, что однажды она за ним вернется. Пообещай мне, что будешь хранить его, как хранил тайну маха-риши.

В руке царя Джанапутры засветился адамант, который он с почтением передал браминскому грифу.

– Мы будем хранить его, сколько бы времени ни прошло, пока госпожа Падмавати не вернется за ним. Тайна всегда должна оставаться тайной, даже если она кому-то открылась. Тысячи лет брамины острова были верны своей клятве, но подлинный смысл верности познается тогда, когда кажется, что в ней нет больше никакого смысла.

– Прощай, духовный учитель Джагатанта! Твой урок был коротким, и все же ты научил меня многому, – сказал на прощанье Джанапутра.

– До этого дня я учил брахмачарьев только одному – расставанию, полагая, что это единственное, чему можно научиться в этой жизни. А теперь… теперь мне самому будет нужен учитель.

Так брамин Таттва Свами простился с ними в темноте пещерного храма, а Джанапутра и его старый двойник пошли дальше. Они шли, никуда не сворачивая, слушая протяжное гудение ветра, и вскоре оказались у стены, отполированной с такой тщательностью, что Джанапутра сумел различить в ней свое отражение.

– Почему ты остановился? – спросил у него дряхлый старец.

– Здесь пещера заканчивается, – отозвался он. – На стене мое и твое отражение.

– Ты уверен? – переспросил Пурусинх, вытягивая трясущиеся руки вперед.

Джанапутра тоже вытянул руки, чтобы нащупать стену, однако она оказалась очень теплой и жидкой, как вода. Он осмотрел всю зеркальную поверхность, которая была как бы натянута на дугу из неизвестного ему черного материала, и от удивления приоткрыл рот – он не мог понять, что это такое!

– Пурусинх, это не стена!

Он помолчал, пытаясь сообразить, что за странная жидкость могла висеть в воздухе перед ним.

– Не может быть… – вымолвил он, наконец.

– Это не стена? Говори, Джанапутра, говори, что ты видишь.

– Кажется, это зеркало, – неуверенно произнес Джанапутра. – Пурусинх, это же зеркало сиддхов! Тысячу раз читал про них в сказках, но чтобы увидеть самому…

– Зеркало? И что оно делает? Отражает нас – тебя и меня?

– Да, их использовали, чтобы отражать сознание. Перворожденные могли с их помощью перемещаться куда захотят. По преданиям, конечно! Но если мы пройдем через него, думаю, мы появимся в другом месте. Мы вознесемся на Панча-Гири, как и сказал брамин Джагатанта.

– Ладно, Джанапутра, веди меня туда, – вздохнул старец. – Разум мой не такой острый, как прежде. Знать бы еще, что это за Пятигорье, куда, как ты выразился, мы с тобой вознесемся.

Собравшись с духом, Джанапутра перешагнул через зеркальную жидкость, но никаких изменений с ним не произошло, если не считать того, что зеркало сиддхов теперь оказалось у него за спиной.

– Довольно странно, но я ничего не почувствовал… – поделился он своим впечатлением, вернее, полным отсутствием такового.

– Ты хочешь сказать, Джанапутра, что мы уже прошли через него? – уточнил старец, зрение которого не позволяло ничего разглядеть в темноте пещерного храма.

– Именно это я и хотел сказать, – ответил Джанапутра, поднимая глаза кверху, потому что старческая медлительность Пурусинха начинала его тяготить.

– Ну, хорошо, значит, идем дальше, – прозвучал в темноте невозмутимый голос.

– Пурусинх, позволишь спросить?

– Спрашивай, Джанапутра, ты можешь спрашивать меня о чем угодно. Но должен тебя предупредить, это не означает, что я смогу ответить на любые твои вопросы.

– Почему твое сознание не исчезает? Как ты обратился человеком, а до этого был ягуаром? Как тебе удалось переместиться в тело попугая? Я воочию видел, как твое тело проглатывал Гуаттама! Ни одно существо в подлунном мире не способно к таким превращениям.

– А ты очень наблюдательный, – похвалил его старец. – Взгляни себе под ноги, Джанапутра. Ты видишь тень под своими ногами?

– Разумеется, нет, мы же в полной темноте! – Джанапутра махнул на двойника рукой.

Похоже, мысли в голове у старика уже путались, и он не мог связанно отвечать на сложные вопросы. Так что Джанапутра решил больше ничего у него не спрашивать.

– Ты не замечаешь связи, – продолжал размышлять Пурусинх, – что тень твоя так же связана с тобой, как мой ответ связан с твоим вопросом. Тело совершенно необходимо для существования тени. Без тела не может быть никакой тени, не правда ли? Тело первично – так думает тень, раз тело необходимо для ее существования, и с ней бесполезно спорить. Понимаешь ты меня – нет?

– Если честно, то нет.

– Ну, это же тень, Джанапутра! Какие мысли могут быть у тени? Плоские, только плоские… и у всех джива-саттв, как правило, одни и те же плоские мысли. И даже когда они думают о Боге, они думают о Нем как о первичном Теле, от которого зависит их существование. О чем бы ни спорили между собой тени, они всегда будут спорить об одном и том же Теле – о том естественном пределе, к которому стремится всякая плоскость. Знаешь, что я тебе скажу? Не ввязывайся в споры этих теней, ибо сознание теней темно.

– Хорошо, только твои слова ничего не объясняют, – заметил Джанапутра. – Для тебя все существа этого мира вроде отражений или теней, даже я. Так получается? Но все джива-саттвы обладают собственной волей, они почти всегда действуют независимо от более высокого сознания, от сознания наставника, учителя или йогина, наподобие тебя. По-твоему, выходит, тени могут действовать по собственной воле?

– О, тени могут расти, сокращаться, становиться ярче или бледнее! Они могут искажаться, могут совершать множество разнообразных кармо-движений, и даже исчезать. Существуют очень небольшие промежутки времени, когда тень может мыслить независимо от Тела, повторяя его движения не сразу. И когда тень складывает такие промежутки в своем плоском уме, то ей начинает казаться, что она сама принимает все решения. А если Тело осветить с разных сторон, у него окажется сразу несколько теней! Это так, Джанапутра, и каждая – каждая тень будет думать, что она действует независимо! Но самое любопытное происходит с тенями ночью…

– А разве ночью тени не исчезают?

– Хе-хе, – то ли кашлянул, то ли по-стариковски усмехнулся Пурусинх. – Ночью весь подлунный мир становится одной великой тенью. Тени всех существ, зверей и птиц, тени дворцов, храмов и хижин, тени всей земли сливаются в одну неразличимую тень. Познав тончайшую сущность этой неразличимой тени, ты поймешь, что между всеми существами, четырьмя лунами и звездами вселенной, между всевозможными мирами, локами пространства и кальпами времени пролегает одна великая бесконечная тень.

Когда ты увидишь эту тень и ее движение, ты осознаешь, Джанапутра, что перемещается вовсе не тень, а это ты – ты всегда перемещаешься между светом и тенью. Тебе может показаться, что сиддхическое сознание перемещается из одного тела в другое, но в действительности все существа для него слиты в одну тень, которая существует не благодаря Телу, а благодаря Свету. Да-да, не удивляйся! Всякое тело существует благодаря свету любви. От света любви падает всякая тень, и только светом любви всякая тьма озаряется. Взгляни себе под ноги, Джанапутра, я спрошу тебя еще раз. Так ты видишь тень под своими ногами?

– Пурусинх, ты… ты просто невероятен, – признался Джанапутра, догадавшись, что темнота в храме и была той тенью, о которой он спрашивал. – Знаешь, без тебя ведь ничего бы этого не было, я бы прожил жизнь изгоем, так и не узнав о госпоже Падмавати. Ты в самом деле позволил мне увидать недостижимую мечту, вернул веру в нечто большее, чем я был готов принять, а я тебя даже ни разу не поблагодарил.

– Брось, Джанапутра, это без тебя ничего бы этого не было, – ответил Пурусинх. – Посмотри-ка! Мне кажется, или в храме действительно стало светлее?

На стенах пещеры заблестели разноцветные блики изморози, а из темноты вдруг проступили очертания колонн, покрытых толстым слоем льда. Поскольку расстояние между колоннами постепенно расширялось, храм казался короче, чем было на самом деле. Царь Джанапутра и его астральный двойник продолжали идти и идти по залам, напоминающим теперь волшебные гроты ледяной пещеры. Так они подошли к высоким заиндевевшим воротам, из которых пробивались ослепительно белые лучи и веяло прохладным сквозняком.

– Ты был прав, по-моему, это горы, – согласился Пурусинх, кивая седой головой.