София. В поисках мудрости и любви

Не произнося ни слова, Джанапутра вышел из храма, обозревая грандиозную, невиданную им никогда широту снежных склонов. Над ущельем, которое разверзлось у них под ногами, пламенели ярко-синие костры горных хребтов, застланные дымкой облаков. Вдали за ними громоздились багрово-палевые ледники, переливавшиеся на солнце чистым пурпуром, но даже они, эти неприступные и гордые гиганты, преданно склоняли свои головы перед слегка обнажившими себя вершинами Панча-Гири, вздымавшими нежно-лунные груди прямо к небесам.

– Мне так долго пришлось тебя ждать… – эхом отозвался чей-то звучный благородный голос.

Хрустя по снежному насту, к престарелому двойнику Джанапутры подошел крылатый барс с лицом как у человека. Почти такие же крылатые барсы, только из камня, когда-то украшали изразцовые врата Нагарасинха. В детстве Джанапутра к ним часто подбегал во время прогулок и рассматривал их лица. Рядом с ними он чувствовал себя не таким одиноким и представлял, что они тоже люди. А когда спрашивал у верховной жрицы Наянадхары, где они живут, она смеялась, гладила его по голове и говорила, что такие просветленные сущности жили очень-очень давно, во времена, когда ночь была такой же светлой, как день.

– Сколько бы времени ни прошло, ты все тот же, Самадхана! – бережно прикоснувшись к лапе барса, сказал старец. – Все тот же сфинкс, одиноко живущий в Северных горах…

– Должен тебе сказать, это моя последняя йуга. Крылья давно обездвижили, да и лапы уже не те. Но ты, как я вижу, все-таки сдержал свое обещание. Ты привел ко мне человека, Пурусинх.

– Так это Северные горы? – Джанапутра снова окинул взглядом снежные вершины. – Мы же только что были на Аирват-двипе! За Южным морем, что намного южнее Нагарасинха. Мы действительно прошли через зеркало сиддхов?!

– Если долго идти на юг, нигде не останавливаясь и никуда не сворачивая, ты всегда оказываешься на севере. Разве ты не знал об этом, человек? – столь же удивленно проговорил сфинкс. – Сиддхические зеркала лишь немного сокращают расстояние, только и всего.

– Вообще-то, его зовут Джанапутра, – шепнул сфинксу Пурусинх.

– Мне известно, для чего ты здесь, царь Джанапутра, – продолжал сфинкс Самадхана. – Ты хочешь узнать, куда исчезла прекрасная дочь риши Девиантара. Однако мой ответ не поможет тебе в твоих поисках. Давним желанием девы Падмавати побывать в мире людей воспользовался могущественный даймон, величающий себя Сатанантой. Приняв человеческое обличие, он явился к ней во сне и перенес ее туда, исполнив сокровенное желание.

– Он похитил ее? – растерялся Джанапутра, с трудом вникая в слова. – Выкрал из подлунного мира, но зачем? Знаете что, по-моему, вы оба спятили! Вот что, нет никакого Сатананты! Его нет ни в этом, ни в том другом мире, о котором вы тут говорите. Не хочу об этом ничего знать! Верните мне мою Падмавати, верните ее! Вы слышите?!

Джанапутра страшно зарыдал, ему не хватало дыхания, чтобы громко кричать. Он рычал как раненный зверь, зажимая лицо руками. В его сознании происходила катастрофа, разрушавшая прежнюю жизнь, прежние чувства, разрушавшая его представление о самом себе. Он бился в конвульсиях от боли, которая безжалостно раздирала ему душу. Он снова и снова вспоминал Падмавати. Ее пречистый образ истязал остатки его разума. Он вспоминал слова Пурусинха и Джагатанты о том, как порочен мир людей, вспоминал свой недавний сон, в котором его окружали совершенно пустые, бессердечные оболочки людей.

– Пурусинх, сделай так, чтобы я перестал существовать. Ты ведь можешь прекратить мои страдания, – прошептал Джанапутра. – Душа моя умерла, так для чего поддерживать жизнедеятельность тела? Если бы она меня хоть немного любила, разве ушла бы она в какой-то там мир людей?

– Твое тело никто не пытал, тем не менее, ты содрогался от боли. Твоя душевная боль не зависела от тела, так скажи, почему ты решил, что, изменив состояние тела, ты избавишься от страданий? При потере тела или сознания, в глубочайшем трансе или во сне без сновидений не чувствуют страданий, но все это – временно, ибо со временем теряют даже потерю сознания, и даже потерю тела теряют со временем.

Посмотри на меня, я не чувствую связи со своим телом, которое лежит неподвижно в мире людей. Кто знает, может, его, уже нет. Однако дух мой продолжает свой путь, не так ли? Колесо, которое катится само по себе, не может катить повозку, но ни одна повозка не покатится без колеса. Так почему ты решил, что колесо души без драгоценной повозки тела потеряет свойство колесности? Вот так, пойдем, Джанапутра, нам с тобой еще многое предстоит осмыслить.

Пурусинх помог подняться Джанапутре, и они побрели за молчаливым сфинксом, который повел их к своему уединенному жилищу, построенному на краю скалистого обрыва. По плитам, на которых лежал хворост для совершения обрядов погребения, Джанапутра догадался, почему брамины острова считали эту скалу своей последней обителью – она была их некрополем.

Многие тысячи лет сфинкс Самадхана жил на этом уступе в полном одиночестве. Вероятно, он и сам забыл, сколько времени продолжалась его монашеская аскеза. По предместьям Нагарасинха до сих пор ходили слухи о том, что где-то на склонах Северных гор обитает отшельник, способный читать Книгу судеб, созерцать отголоски будущего и прошлого. И Джанапутра тоже ощутил, что время здесь текло как-то по-особенному. Вернее, оно казалось таким же застывшим и неподвижным, как эти горы и ледники, ведь ничего вокруг не менялось, кроме, разве что, наклонов теней и расположения снежных облаков.

– Вам надо пить больше жидкости, – поделился опытом Самадхана, отворяя лапой дубовую дверь ашрама. – Неподготовленные брамины на такой высоте начинают болеть – не хватает воздуха, чтобы дышать!

Крылатый барс предложил гостям взять чашки и поднял чайник с кипятком. В келье ашрама было светло и просторно. На полу лежали цветистые ковры с магическими узорами, на стенах виднелись замысловатые росписи о неведомых существах, состояниях сознания и событиях далекого будущего, а из окна перед местом для медитаций открывался захватывающий вид на горные перевалы Панча-Гири.

Престарелый двойник Джанапутры обхватил руками горячую чашку, поводил над ней носом и сделал небольшой глоток.

– Чудесный чай, Самадхана! – с наслаждением сказал он. – Пожалуй, лучший во всем Шикхирском ущелье.

– И единственный… – усмехнулся сфинкс, удерживая на лапе перед лицом дымящийся напиток. – Брамины Аирват-двипы веками снабжали меня всем необходимым. Даже не знаю, как бы я приглядывал без них за этими зеркалами. Но сейчас все изменится… Под светом чатур-чанрдах не осталось больше сил, способных сдерживать воинов Сатананты. Ментальные границы были ими разрушены. Ты ведь понимаешь, Пурусинх, что это значит.

– Да, волна жестокосердия и пошлого веселья охватит душу каждого. Затем даже дети полулюдинов перестанут чувствовать священство любви. Насилие и коварство будут превозноситься как высшее благо. Все будет как в мире людей, – устало раскачивал головой Пурусинх. – Вопрос лишь в том, когда Сатананта перейдет в наступление.

Сфинкс Самадхана печально подошел к окну, глядя на прекрасные горные выси.

– К сожалению, Пурусинх, это уже произошло. Темное воинство движется по вечным льдам через воды Безмолвного океана. Скоро они заполонят Шикхирское ущелье, и когда доберутся до меня, я не смогу защитить сиддхические зеркала, как бывало в прежние времена. Мне придется их разрушить…

В ашраме, стоявшем на самом краю обрыва, установилась звенящая тишина.

– Но ведь каждый из нас может что-то сделать! – предложил царь Джанапутра. – Нельзя просто так сидеть и пить чай в ожидании конца света. Кажется, кто-то говорил, что если войны нельзя избежать, надо в ней побеждать!

– Ха-ха-ха-ха! – рассмеялся Пурусинх. – Ты прав, Джанапутра! Это будет великая сиддхическая битва! А ты когда-нибудь принимал участие в битвах?

В ответ Джанапутра лишь потупил взор. Он никогда не воевал, не убивал, не знал военных хитростей. Ему никогда не приходилось отправлять воинов в битву, осознавая, что не все из них смогут вернуться. Всякая война казалась ему ужасной, а про сиддхические войны он и слыхом ничего не слыхивал.

– Для победы в сиддхической войне вам потребуется благословление. Однако я не могу его дать, я не могу вам дать ничего, что бы помогло победить воинство Сатананты… Благословление в сиддхической битве способна дать лишь духовная вершина мира, Сахасра-шира! – крылатый барс приподнял голову, разглядывая за окном самую высокую из всех гор. – Если вы хотите победить, вы должны совершить духовное восхождение к Ней.

– Отлично! Так чего мы ждем? Пурусинх, мы ведь сможем туда подняться!

Джанапутра был настроен очень решительно, ему уже не терпелось покинуть ашрам Самадханы.

– Нельзя вот так взять и взобраться на эту гору, – попытался его вразумить сфинкс. – Вершина эта сверхобычна, никто не достигал ее, а если достигал, то не возвращался. Неизвестно ни одного случая, чтобы кто-то оттуда вернулся. Но силы неравны! Никому не выстоять в грядущей войне без благословления Сахасра-ширы.

– Нам потребуется снаряжение и одежда, Самадхана, – задумавшись, произнес седовласый старец. – Мы совершим восхождение на Сахасра-ширу, даже если оттуда невозможно вернуться.

– Пурусинх, а как же твои способности сиддхи? – намекнул ему Джанапутра. – Мы бы могли их использовать, чтобы подняться на эту гору.

– Духовная вершина – и есть источник сиддхических способностей. Нельзя использовать воду, чтобы плыть по воде, – Пурусинх подвигал рукой, разбалтывая горячий чай в своей чашке.

– Но ты же сам говорил, что между силами сиддхи и силами живой природы не существует и крупицы различий, что различия существуют только в умах, которые думают об этих силах!

– Вот именно, – кивнул старец, слегка улыбнувшись под седой бородой. – Нельзя использовать воду, чтобы плыть по воде, но самый обычный лед плывет по воде, если он для этого достаточно крепок. Если никто никогда не достигал сверхобычной вершины, то откуда стало известно, что там можно обресть благословление сиддхов? А теперь отдохни, Джанапутра, тебе сейчас нужен отдых.

Они провели в ашраме сфинкса-отшельника столько времени, что во всем безлюдном мире должна была наступить глухая ночь. И все же солнце продолжало по-прежнему светить в Шикхирском ущелье, когда царь Джанапутра и Пурусинх, одетые в теплые шкуры и меха, ступили на шаткий перекидной мост над скалистой бездной.

– Прощай, сфинкс Самадхана, – поклонился старец крылатому барсу, – не знаю, увидимся ли еще.

– Кто знает, может, увидимся, – ответил сфинкс. – Но это будет уже совсем другое время, ты ведь знаешь.

– Да, совсем другое время… Береги зеркала, Самадхана, но не жди нас обратно!

Царь Джанапутра и седовласый Пурусинх в облике старца, хватаясь за канаты, стали переходить по мосту.

– И все же я буду ждать, слышишь, я буду ждать тебя, человек! – напутствовал сфинкс Джанапутру.

Не оборачиваясь назад, Пурусинх поднял руку. Ветер то поднимал, то раскачивал из стороны в сторону перекидной мост над ущельем. Под ним, насколько хватало глаз, виднелась каменная стена, припорошенная кое-где снегом. Она казалась бесконечной.

На самом краю этой бесконечной пропасти стояло последнее пристанище сфинкса, но еще более бесконечной казалась белоснежная высь Сахасра-ширы, нависавшая над всем подлунным миром. По тонкой ниточке, соединявшей и навсегда разъединявшей путников с аджана-локой, переходили две крохотных точки, они почти скрылись, затерялись в потоках тумана, полностью исчезли из вида, а сфинкс все так же продолжал глядеть на них.

– Пурусинх, я постоянно думаю о Падмавати, – через какое-то время сказал Джанапутра, тяжело дыша в разряженном воздухе. – Не могу ни о чем думать, кроме нее. Мне кажется, еще немного – и я сойду с ума.

– Нет, Джанапутра, пары дней еще недостаточно, чтобы по-настоящему сойти с ума от любви, – отозвался Пурусинх, осторожными шагами передвигаясь по хрустящему снежному насту. – Такое состояние может длиться годами, и чем дольше оно длится, тем больше убеждаешься в том, что на самом деле безумны те, кто думает о чем-то другом, кроме любви.

– Прости, но что может знать старик, вроде тебя, о любви? Твое сердце давно бы разорвалось от чувств, которые я испытываю! Оно бы не выдержало моих безумных страданий.

– Каждый хочет любить, не испытывая страданий. Ведь и всякое существо ищет избавления от чувства жажды и голода, чтобы жить, а не для того, чтобы снова и снова их испытывать. Но можешь ли ты вообразить себе, царь Джанапутра, такое ненасытное существо, которое могло бы только питаться, не зная чувства меры? Только питаясь и увеличиваясь в размерах, оно бы съело всех других существ, оно бы выпило океан, стало бы питаться землей и добралось бы до солнца, а затем оно бы проглотило все сварги вселенной. Однажды оно разрослось бы до таких размеров, что стало бы питаться пространством, не замечая, что вместе с ним оно начинает поглощать самое себя. Его алчность привела бы в конце концов к тому, что оно разорвало бы и съело само себя полностью.

– Ты говоришь о времени?