Охота на мудрецов. Неизданное

– Мы с вами открываем бал, и от вальса никуда не деться, – тихо говорю под звенящие горными ручьями ноты арфы, – я не самый лучший танцор, поэтому желательно отрепетировать.

Переливы звучат чаще и сочнее. Как поток, разбившийся о камни на отдельные струи. Каждая со своим голосом и характером, но все одинаково холодные. Дэлия будто не слышит. Стоит и не решается подойти ближе. Терпение тает, я боюсь сорваться. Камера в кабинете одна, собью выстрелом из бластера, дверь стулом подопру, не войдет никто. А кричать мудрец не будет, я поцелуем ей не позволю.

Нет, нельзя так! Тьер, что происходит? Я качаюсь из стороны в сторону и прижимаю безымянный палец к ладони, пережидая вспышку. Голову потерял от желания, давно со мной такого не было.

– Я танцую совсем плохо, – Дэлия вздыхает и идет ко мне. – извините, если буду наступать на ноги.

Мудрец смотрит куда-то на пятый карман комбинезона, но руку мне на плечо кладет уверенно. Обнимаю и прижимаю к себе, чувствуя, как вздрагивает от смущения. Совсем юная, чистая, невинная. Не нужна история болезни, я и так знаю, что никто из мужчин не прикасался прежде. Я первым буду. Сознание снова плывет, кровь по венам бежит, гоняя волны жара, как от глотка Шуи. Я забываюсь и ладонь со спины Дэлии кладу на бедра.

– Наилий, – шепчет мудрец, – вы неправильно руки держите. Для вальса нужно вот так.

Смелеет и поправляет меня, а я прячу улыбку и бормочу извинения. Музыка вокруг плещется волнами степного ковыля, дышит и поет. Делаю шаг, увлекая за собой легкую, как пушинка, Дэлию. Кружу по кабинету, скорее чувствуя, чем замечая стулья, столы. Светило выходит из-за туч, проливаясь светом через высокие окна. Воздух чистый и прозрачный, а я как в тумане. Не вижу ее, нельзя смотреть в вальсе на партнершу, только нести бережно по паркету под мелодию арфы. Круг за кругом, шаг за шагом. Не боится, теперь знаю. Доверчиво прижимается и подстраивается под мои широкие движения. Словно не первый бал предстоит, а сотый. Так долго вместе, что ни слов, ни взглядов не нужно. Вечность на двоих, в которой мне осталось так мало. Я буду пить ее маленькими глотками, пока еще хожу по планетам. Десятки миров, тысячи лиц, а смотреть хочется на одно единственное. Запись кончается, планшет шипит тишиной. Замираю, все так же держа в объятия Дэлию. Нужно отпустить. Сейчас.

– Спасибо, прекрасный танец, – тихо говорю ей и отступаю на шаг назад.

– Вы строги к себе, как к танцору, – улыбается мудрец, – но я рада этой репетиции.

Мелодия еще тянется внутри, а на руках тепло девичьего тела. Теперь я пропах медикаментами и отчаяньем. Что мне сделать, чтобы забрать ее навсегда? Никакой больничной формы, врачей, санитаров. В бездну инструкции, коллегию, историю болезни. Но реальность держит крепко. Танец с бумагами и разрешениями нужно исполнить до конца. Хотя я могу позволить себе несколько лишних па:

– Я привез вам платье, Дэлия, – протягиваю ей пакет с подарком, – и мастер-ключ. Он открывает все двери в центре. Завтра после ужина собирайтесь и выходите на территорию. Оттуда вас заберут на бал.

Мудрец принимает пакет и удивленно смотрит на пластиковую карту ключа. Думает, наверное, что наглым генералам можно все. Увы, нет. Иначе не было бы осеннего бала весной, истории с поиском предателя и репетиций. Женщину можно взять, но очень тяжело завоевать.

– Я приду, – кивает мудрец, – до встречи, Ваше Превосходство.

– До встречи.

Я дарю ей поцелуй вежливости и ухожу. Скорее в холод коридоров, чтобы тонкий аромат девичьего тела не мучал так сильно. Нелегко прийти в себя. На парковку я добираюсь, не помня дороги. Падаю на кожаный ложемент катера и опускаю крышу. Гарнитура пищит. Всегда не вовремя.

– Слушаю.

– Наилий? Я узнал, что ты просил, – Публий всегда начинает без лишних вступлений. – Психиатрический диагноз Мотылька можно оспорить. Тем более симптомов мало и они слабо выраженные. Нет их почти.

Не спешу радоваться, хотя очень хочется. Если диагноз снять, то все проблемы исчезнут, но военврач продолжает.

– Однако голос в голове она слышит на самом деле. Вступает с ним в диалог и считает помощником. Даже имя ему дала. Юрао.

Рубашка прилипает к телу под комбинезоном. Индикаторы в салоне катера сливаются в цветное месиво и закручиваются каруселью.

– Я бы хотел сказать, что она здорова, но не могу, – припечатывает Публий. – Понимаешь, нельзя быть немножко беременной. Шизофрения либо есть, либо нет. У Мотылька есть.

Я понимаю, что это значит. Приступы, рецидивы, обострения, ремиссии. Зависимость от препаратов, настроения, погодных условий. Бесконечная пытка для себя и окружающих, а итог всегда один – полное разрушение личности. Смерть с открытыми глазами.

– Мне жаль, Наилий.

Уже не слышу, смотрю на тонкие контуры карты города на стекле. Линии сплетаются и расходятся. Целое распадается на части. Я разваливаюсь на куски.

– Наилий, мне не нравится, как ты молчишь…

– Сорок циклов разницы, Публий, – отвечаю ему, чувствуя как меня прорывает, – когда я под выстрелы лез от одиночества, она еще даже не родилась. Представляешь? Плевал я на диагноз, катитесь все в бездну! Отбой!

Швыряю гарнитуру в стекло. От ранений не кричу, а сейчас не сдержаться. Долго, протяжно, выливая боль. Чтобы не осталось ничего кроме видения хрупкой девушки в белой больничной форме.

Глава 5 . Побег

Дэлия

С утра хожу в платке, пряча накрученные на бумагу волосы. Поэтесса настаивает, что чем дольше ждать, тем крепче кудри. Не спорю. Раздражают уже приготовления, но я терплю. Не хочется выглядеть на балу чучелом рядом с генералом. Я поняла, насколько все серьезно, когда увидела платье из бирюзового шелка и туфли на высоком каблуке. На них стоять невозможно, не то что танцевать. Три раза обувала и ходила по карцеру, чуть не подвернула ногу и всерьез испугалась, что хромая на бал не дойду, а ведь еще работать нужно.

«Я бы помог, но ты решила обойтись без меня», – дуется паразит.

«С тобой тяжелее будет, я сама. Хорошо?»

Главное ничего не забыть. Несколько сотен офицеров с именами, званиями и привязками. Несуществующие боги, на что я согласилась? Но отступать поздно. Не могу я подвести генерала.

– Мотылек, – скребется в дверь карцера Поэтесса.

Его отремонтировали и нас с соседкой расселили. Места, конечно, стало больше, но и скучнее в разы. Кому я теперь буду изливать душу?

– Рано собираться, – ворчу я, открывая Поэтессе дверь. – Децим еще бродит где-то здесь.

– Занят твой надзиратель, – лукаво улыбается мудрец. – Я натравила на него Конспиролога. Не за просто так, разумеется. Обменяла страшную тайну на три часа беседы со старшим санитаром.

– Знаешь, чем его взять.

Соседка продолжает, но уже не так уверенно:

– Про твой побег на бал пришлось рассказать.

Проклятье! А вот на это я не рассчитывала!

– Конспиролог поклялся молчать, – частит Поэтесса, забивая мои возмущенные вздохи и слова не давая вставить, – а хранить секреты он умеет лучше, чем их взламывать.

На такое слепое доверие я не знаю, что сказать. Наши на то и наши, чтобы держаться друг за друга, но паника все равно разгорается. Если санитары схватят меня с мастер-ключом у дверей служебного выхода, то не будет ни бала, ни генерала, ни поиска предателя. Себя накажу и Наилия подставлю.

– Не переживай, Мотылек, – гладит по плечу Поэтесса, – все будет хорошо. Сейчас нарядим, причешем, накрасим, и сбежишь к своему генералу.

Уходить придется в платке и припрятанном заранее халате. Хорошо, что платье не слишком длинное, можно спрятать. Главное, по коридору мимо камер проскочить. Соседка шуршит прямо над ухом, разматывая бумажки и поправляя кудри. Мелкими получились. Оттягиваю пружинку и придирчиво рассматриваю.

– Да ровная она, аккуратная будет прическа, – шепчет Поэтесса, – понравишься генералу.

Еще неделю назад фыркнула бы возмущенно, а сейчас молчу. Бесстыдно прижималась к Наилию во время репетиции, до сих пор помню тонкий аромат парфюма. Что-то цветочное и свежее одновременно. Никак не угадаю. Думала, вспоминала, а перед глазами только белый горный цветок. Эдельвейс из легенды. Но Наилий не похож на безрассудного юношу. Он никогда не прыгнет в пропасть, чтобы завоевать чье-то сердце. Зачем? Любая женщина и так упадет в объятия, стоит поманить. Он сам, как горный пик. Одинокий и скованный льдом. Меня даже к подножию не подпустят. Не его уровня, не его круга. К тому же со страшным и позорным диагнозом. Зря размечталась, дурочка. Наслушалась переливов арфы и вообразила невесть что. Показалось на миг, что не безразлична хозяину сектора.

Он кружил меня в вальсе так легко, и с ним не страшно было сбиваться с шага. Знала, что не отпустит и не даст упасть. Я обнимала генерала и слушала, как бьется сердце. Ровно и размеренно. Музыка увлекала все дальше, вместо кабинета главврача чудилась поляна на холме, где пахло травами и луговыми цветами. Птицы клевали росу, а я вынимала сухие травинки из волос Наилия. Он смотрел в небо, я смотрела на него и тихо рассказывала про маленький дом у реки, сад, апельсины в зеленой листве. Было так легко и спокойно, будто не мы танцевали вальс, а кто-то другой, чью судьбу я просила у Вселенной.

– Ну, вот и готово, – радостно говорит Поэтесса, выдергивая меня из фантазий. Кудри падают на лицо, и я прячу улыбку с привкусом горечи.

– Спасибо, дорогая.