Охота на мудрецов. Неизданное

На самом деле я боюсь ночных кошмаров после глотка напитка из наркотической ягоды, но Его Превосходству о таких особенностях знать нельзя. Хватит диагноза.

Наилий хмурится, но уговаривать не спешит. Забираю фужер с водой и жадно выпиваю залпом, даря блаженство пересохшему горлу. От духоты спасает климат-система, а от усталости ничего.

– А пробовала когда-нибудь? – спрашивает Наилий и делает глоток напитка. Представляю, как сейчас первая волна жара от Шуи течет по его венам, разливаясь приятным туманом в голове, и успокаивает расшатанные нервы. Завидую, ощущая фантомный привкус. Терпкий с легкой кислинкой.

– Да, конечно, – отвечаю, не подумав и сразу жалею, что проговорилась.

– Уже неплохо, – улыбается генерал, и я не могу понять почему.

Женщине не к лицу признаваться в подобном. Опьянение нас не красит. Я мудрец, мне плевать на некоторые условности, а генерал старого воспитания. Должен был возмутиться, покривиться или промолчать, но не радоваться.

– Вторую волну мне лучше переждать на открытом воздухе, – говорит Наилий, – здесь есть балкон, пойдешь со мной?

Голос звучит уверенно, мимика не меняется, а в глазах генерала нет тумана. Все то же холодное и сосредоточенное выражение. Хотела бы я так выглядеть после глотка Шуи. Но на счет второй волны он совершенно прав. Жарко будет в наглухо застегнутом парадном кителе.

– Пойдем, – беспечно отвечаю я и беру полководца под руку.

Так вжилась в роль, что иду сквозь толпу и не замечаю любопытных взглядов. Усердствуют в основном женщины, намеренно не уходя с дороги, чтобы задеть плечом и заглянуть мне в лицо. Чувствую аромат парфюма, цепляю шлейф эмоций от сдержанного интереса до острого возмущения. Ныряю в таких любопытных и вижу зеленые привязки к Наилию. Женская ревность опаснее бритвы, но мне все равно.

Наилий толкает рукой дверь, выпуская в зал воздух вечерней Равэнны с ароматом цветущей яблони. Я выхожу на балкон и замираю в нерешительности. Под украшенным звездами небом в мягком золотом свете из окон генерального штаба, забыв про смущение, целуются пары.

– Что-то не так? – невозмутимо спрашивает полководец.

Опускаю глаза и понимаю, что покраснела. Глупо и наивно. Не целоваться же он сюда позвал.

– Нет, все в порядке.

Минуты до второй волны проходят, Наилий облокачивается на каменные перила балкона и смотрит вперед на вырастающую в небо из-за деревьев городского парка Равэнну. Уставший и, как мне кажется, безразличный. Зябко на балконе, закутаться не во что и я обнимаю руками голые плечи. Парочки перешептываются, я краснею сильнее и мысленно подгоняю жар от Шуи. Быстрее, пожалуйста, и мы уйдем отсюда.

– Ты когда-нибудь прыгала со скалы?

Настороженно качаю головой, пытаясь угадать настроение генерала. Серьезен, собран, будто гнетет что-то.

– Когда внизу ровная гладь озера, черная, как бездна, – продолжает он, не заметив, что я промолчала, – остался последний шаг, а ты медлишь. Смотришь на озеро и представляешь его покрытым коркой льда. Рухнешь с головой и разобьешь вдребезги.

О предателе так сильно переживает? Неприятно, понимаю, и хочу помочь, но не увидела сегодня ничего похожего на заговор. Старалась изо всех сил и не смогла. Логике не поддается, я в собственные способности перестаю верить и стыдно так, что озноб пробирает.

– Может быть, я не всех посмотрела? – осторожно спрашиваю. Наилий оборачивается, и хмурая складка на переносице становится жестче. – Сколько еще офицеров?

– Мы закончили, – сухо отвечает он, – я поздоровался с каждым.

Кусаю губы и опускаю руки. Столько усилий и все впустую. Мудрец? В самом деле? Моль бесполезная. Наклоняю голову, и завитые локоны падают на лицо, пряча меня от внимательного взгляда генерала. Тону в отчаянье и презрении к себе, а он подходит ближе. Хочет что-то сказать, но закрывает глаза и тянется к воротнику кителя, чтобы расстегнуть верхнюю пуговицу. Догадываюсь про вторую волну и чувствую жар от его тела. Кажется, будто Наилий качается вперед. Бросаюсь ловить, не думая, как удержу. Порывисто обнимаю, а он слабеет и замирает, ища во мне опору. Ледяная гладь озера разбивается вдребезги, а под ней вместо черной бездны утонувшее светило, пульсирующее ударами сердца. Жар передается мне, обволакивает теплом, и я бесстыдно обнимаю еще крепче. Мысли уходят вместе с тревогой, дышу ароматом эдельвейса. Тонким, ускользающим, невероятным. Как счастливый финал красивой легенды, в который так хочется верить.

– Дэлия, – шепчет генерал мое имя, а я слышу, как изменился его голос. Вместо перезвона кристаллов льда легкий весенний ветер. Он касается моей щеки, ласково скользит дыханием, задерживаясь на губах. Поцелуй генерала терпкий на вкус, с легкой ноткой Шуи на кончике языка. Забываю о прохладном ночном воздухе, ледяных каменных перилах и обнимаю Наилия за шею, вздрагивая в его руках. Теперь я знаю, что есть что-то ярче звезд и выше этого неба.

Публий и Поэтесса

Глава 1. Сбывшееся пророчество

Поэтесса

Дозволено ли мне менять реальность? Вмешиваться предсказаниями в череду событий, ломать чьи-то судьбы и стряхивать жизни, как соринки с рукава? Замахнулась, правда? Мои стихи – мое личное безумие. Ни рифмы, ни слога, ни стиля, ни глубокой мысли, а только описание грядущего. Иногда настолько примитивное, что стыдно показывать. Краснею, видя, как лечащий врач вчитывается в строки. От напряженной работы мысли на его гладком лбу собираются складками морщины. Я считаю их. Ровно три. Забавно, Мотылек сделала бы точно так же, а потом долго рассуждала, почему их три, а не две иди четыре. У каждого цзы’дарийца не зависимо от пола и возраста. Не важно, что одинаково, интересно, почему именно три?

– Значит, на центр нападут, – хмыкает Луций Квинт, – когда?

– Не знаю, там не указано.

Глупый вопрос и слышу я его не в первый раз. Предсказания составлены так, что сбывается ровно то, что в них написано. А время, место и другие подробности могут меняться. Вселенная, приоткрывая тайны, всегда оставляет для себя лазейку.

– Вооруженное нападение на Дарии невозможно, – вздыхает психиатр, – ты ведь понимаешь, верно? Мы дома, здесь нет войн и конфликтов, наши солдаты не воюют друг с другом. Кто будет в них стрелять? Целых десять погибших, немыслимо! Ладно бы падение метеорита, землетрясение, хотя откуда ему взяться на равнине, но атака? Нет.

Будет атака, я уверена. Стих, не просто стих, а предсказание. Когда информация идет из-за потенциального барьера, превращаясь в рифмованные строчки, у меня всегда немеют пальцы ног, будто я ходила в легких тапочках по морозу. Странный симптом и очень глупо звучит в качестве оправдания. «Ты уверена, что десять цзы’дарийцев умрут?» Да, конечно, у меня пальцы ног онемели.

– Поэтесса, – ласково говорит Луций, – возвращайся в общую комнату, а я схожу к капитану Дару и покажу ему предсказание, хорошо?

– Хорошо.

А что мне остается делать? Не доказывать же с фанатичным блеском в глазах, что охрану нужно усилить прямо сейчас, и ждать нападения в любой момент. Вся боль предсказаний в том, что они сбываются. Всегда. Как бы громко я не кричала и не пыталась их предотвратить.

Выхожу из ординаторской и плотно притворяю за собой дверь. Никуда Луций не пошел, конечно же. Убрал листок в стол и занялся другими делами. Знаю, что желает добра и не хочет выставлять меня идиоткой. Потому и прячет такие невозможные предсказания. Горько и солоно.

Иду по коридору закрытого военного центра и ловлю взглядом каждого проходящего мимо. Встревоженный санитар, пасмурный врач, кто из них? Чью жизнь я посчитала среди тех десяти? Не отгадаю никогда и уже не предскажу. Не умею задавать вопросы о будущем, только слушать и записывать, то, что мне сообщают. Как телефон, настроенный на мир за потенциальным барьером. Кто диктует мне предсказания? С какой целью? Марионеткой себя чувствую в ловких руках высших сил. Слишком часто записав предсказание, думаю, а что было бы если… не расскажу, не покажу, порву лист и забуду? Тогда вмешательство станет минимальным, и? Ничего. Все равно сбудется.

В общей комнате только Маятник с Конспирологом. Выпуск новостей давно закончен, телевизионная панель выключена, а мудрецы вяло переговариваются, перебирая варианты конца света. Замучили меня спрашивать, не предсказалось ли что-нибудь эдакое? Нет. Обещала предупредить. Всем обещала рассказать. Каждый хочет знать, что его ждет и когда. А потом, услышав, кусают губы и чуть не плачут. Надоело!

– А где Создатель? – спрашиваю, усаживаясь за стол.

– Не вернулся еще, – отвечает Конспиролог, на всякий случай, оглядывая комнату. Странно. С Мотыльком остался? Довело ее до слез мое дурное предсказание, не иначе. Жив генерал, но как объяснить это насмерть перепуганной влюбленной? Виновата я опять и не знаю, как оправдываться. Кто меня заставлял показывать стих? Зачем? Но сходить к ней надо, доведет себя до карцера.

Над выключателями гаснут красные индикаторы, и раздается пронзительный писк источника бесперебойного питания.

– Опять электричество отключили? – крутит головой Конспиролог.

– Да, это заговор, чтобы ты пропустил следующий выпуск новостей, – едко отвечает Маятник.

– Катись в бездну, – отзывается увечный мудрец, но вяло и без злобы.

Поднимается на ноги, прислушиваясь к тишине. Закрываю глаза и стараюсь не слышать выстрелов бластера из пророчества, не считать в уме падающие тела с прожженными в них дырами, не чувствовать запаха обугленной плоти. И тогда, может быть, война не придет в мой дом.

– Что это? – спрашивает Маятник, услышав первый оглушительный хлопок.

– Огнестрел, – чеканит Конспиролог и делает шаг в сторону от закрытой двери.

Сбылось. Слишком быстро на этот раз. Сдаюсь, покоряюсь и в уме отсчитываю «один». Не успела подумать, есть ли в списке я? Обреченно смотрю на мужчин. Бывшие военные должны знать, что делать, но они только переглядываются и молчат. Раздаются еще два выстрела. Три. В коридоре топот ног и отрывистые команды.

– Так и будем сидеть? – спрашиваю я.

– Хочешь под пули броситься?