Охота на мудрецов. Неизданное

Конспиролог растерян и зол. Что мы можем без оружия?

– Спрятаться хочу.

– Где? И так спрятаны дальше некуда.

Четыре, пять, шесть. Крики все громче и ближе.

– Поздно уже, – тихо говорит Маятник. – За нами пришли, разве не понятно?

– Ликвидация? – мрачно спрашивает Конспиролог. – Но почему стреляют? Зачем? Вкололи бы яд и все. Спокойно, организовано, без лишней суеты.

Маятник молчит. Мы давно покорны судьбе и столько раз рассуждали о смерти, что ждем ее в гости, как старую знакомую. Наша не-жизнь все равно когда-нибудь оборвется. Почему не сейчас?

Семь, восемь. Каждый ли выстрел попадает в цель? Может быть, зря считаю? Снова тихо, да так, что дышать страшно. Будто унесло комнату в открытый космос, и за стенами ничего нет. А воздуха один глоток. Плотно сжимаю губы, чтобы не потерять его. Уже в легких больно, а я упрямо сижу и не двигаюсь.

Дверь распахивается от пинка, вздрагиваю, судорожно вдыхая, но на пороге Децим.

– По палатам все, – грозно приказывает старший санитар. – Поэтесса, за мной.

Без освещения по коридору можно идти только держась за стену. Узкий луч от фонарика старшего санитара мечется в панике, но на пути чисто. Жду, что каждая тень обернется мертвым телом и рада, что никого нет. Кажется, что пахнет гарью, но у меня бывают обонятельные галлюцинации. Мотылек зовет их фантомными запахами и пытается объяснить, что это нормально и полезно. Жаль ее. Вроде бы лучше других приняла свое безумие, но, на самом деле, как никто мечтает быть нормальной.

– Лейтенант Вар, – тихо зову Децима, – а где Мотылек с Создателем?

– Выясняем, – зло шипит старший санитар и отмахивается от меня.

Уговариваю себя, что «выясняем» лучше, чем «убиты», но помогает плохо. От страха озноб и слабость в ногах. Каждый шаг, как подвиг, или ступенька к нему. Впотьмах лейтенант нащупывает ручку двери и тянет на себя. Свет из кабинета главного врача черно-белым снимком высвечивает профиль Децима. Глубокие тени под глазами, заостренный нос, кожа белая и грубая, как смятая бумага. Пятно черной туши, размазанное кистью.

– Капитан Дар, разрешите?

Внутри целый консилиум. Три психиатра чинно сидят на стульях, за столом нервно водит пальцем по планшету главный врач, а рядом с ним встает старший санитар.

– Поэтесса, проходи, – доброжелательно улыбается мой лечащий врач, – садись, рассказывай.

Теперь просит рассказать, а полчаса назад слушать не хотел, но я привыкла. Сбывшиеся предсказания должны терять ценность, но вместо этого только их и берут в расчет.

– Мне нечего добавить к тому, что зарифмовано.

Мой голос, будто не мой вовсе, а диктора из телевизионной панели. Холодный и строгий. Главный врач поджимает губы и сутулится, остальные смотрят в упор, не моргая. Впервые вижу нервных психиатров, того и гляди сорвутся. Вот бы кого-нибудь посадили в карцер хотя бы на день за банальную истерику. Но что можно здоровым, нам категорически запрещено, поэтому я разжимаю кулаки и переношу вес на другую ногу. Так поза выглядит расслабленной.

– Капитан Дар, тогда я прочитаю предсказание, – заявляет Луций и цитирует меня с листа:

В спину нож больней от друга, от соседа за границей

Сталь дождем и выстрел громом

Десять жизней оборвутся, улетят бескрылой птицей

Черных, белых рядом с домом

Луций замолкает, а я не дышу. Короткое предсказание и слишком размытое. Я истолковала, как смогла, но что произошло на самом деле? Не скажут, пока сама не повторю. Проверка такая.

– Мой дом здесь, – начинаю с конца, – поэтому я указала на центр. Выстрелы слышала с мудрецами в общей комнате. Сколько жертв? Ровно десять, так ведь? Среди погибших есть те, кто носит черный военный комбинезон и белую больничную форму?

– Один носил белую, – перебивает главврач, – санитар погиб. Застрелен. Кто напал, ты можешь сказать?

Выдыхаю, услышав про санитара. Стыдно, некрасиво, но я так боялась, что речь о мудрецах. На втором этаже нас пятеро, могли погибнуть все.

– Не могу. Друзья, соседи. Пророчества должны касаться меня хотя бы косвенно, поэтому я и решила, что речь о цзы’дарийцах. Никаких других планет. Здесь. Дома.

Шепот психиатров прибоем разбивается о мое молчание. Обсуждают, прикидывают, строят гипотезы. Столько слов и сплошь медицинские термины. Я понимаю, наслушалась за то время, что здесь. Догадываюсь, что мое пророчество – единственная зацепка, иначе я бы сидела в палате, как другие. Слишком велика честь озвучивать свой бред во всеуслышание.

У Летума Дара пищит планшет, а потом гарнитура:

– Слушаю, да. Кто? Пропусти. Не осматривай его, так пусть идет. Стоп. Тулий, проводи его до моего кабинета, мы все здесь.

Тихо становится, как после гневного окрика. Теперь все ждут пояснений от главного врача, а он читает планшет. Луций не выдерживает первым:

– Генерал приехал?

– Нет, – дергается Летум, – капитан Назо.

Психиатры хмыкают, кивают и ерзают на стульях, а я не понимаю, кто это? Никогда не слышала прежде, даже в случайно подслушанных разговорах персонала центра. Но раз все его знают и не переспрашивают, значит, крупная фигура. У медиков почти нет майоров. Капитан – уже очень много. Отхожу к стене и стараюсь стать незаметной. Забыли меня отпустить и вопросов больше не задают. Специально оставили, чтобы второй раз не звать, а донести информацию этому Назо из первоисточника?

Ходит он быстро, особенно, если вспомнить, что электричества до сих пор нет. Дверь открывает резко и без предупреждения. Высок, зол и внушителен. Комбинезон черный, военный, значит, не медик.

– Капитан Назо, – приветствуют его собравшиеся, и я тоже делаю шаг от стены. Напрасно. Мажет по мне взглядом с безразличием зеваки в зверинце. Правильно, кто я такая? Женщина, да еще и пациентка психиатра. Но все равно очень и очень обидно. Будто походя букашку раздавил и не заметил.

– Капитан Дар, – гость кивком головы приветствует старшего по званию среди присутствующих.

Голос звенящий, напитанный раздражением. Еще бы, такое происшествие. Дернули его, важного и занятого, от других срочных дел, сюда заставили ехать, да через посты охраны проходить.

Чувствую, как закипаю и отвлекаюсь на иронию. Весь страх яростью выходит. Словно только и ждал появления сердитого капитана со странной фамилией Назо. Придумают же.

– Раненым оказывают первую помощь, – скороговоркой докладывает главврач. Точно очень важный гость, – убитых идентифицировали, отправили запрос…

– Знаю, – обрывает Назо, – подтвердил уже. Жди спецбригаду, я здесь по другому поводу. Приказ генерала видел?

На холеном лице Летума расцветает недоумение, увеличивая глаза и оттягивая нижнюю челюсть. Насладиться бы зрелищем, но мешает спазм в животе. Капитан Назо оборачивается ко мне и склоняет голову на бок. В серых глазах нет ничего, кроме отражения напряженного мыслительного процесса. А мне кажется, что насквозь видит. И холодно от него, как от дождливого дня.

– Нет, пока, – неуверенно тянет Летум.

– Я подожду.

Гость уверенно садится на стул и кладет ногу на ногу. Психиатры переглядываются с главным врачом, но тот пожимает плечами. И мне непонятно, чего он ждать собрался? Да еще и молча. Заговорить при нем никто не решается, про меня забывают окончательно, а Летум демонстративно утыкается в планшет. Срастаюсь со стеной. Впечатываюсь лопатками и задеваю пятками плинтус. Одежда у меня под цвет штукатурки, еще бы кудри прикрыть платком и точно никто не разглядит. Тянет развернуться и тихо уйти, но такой наглости мне не простят. Приходится стоять и, вместо переживаний о состоявшейся бойне, забивать голову образом капитана Назо. На военном комбинезоне ничего примечательного, разве что эмблема на плече. Все-таки медицинская служба, надо же. Одно из высоких должностных лиц, которые из кабинета выбираются только по особым случаям или чтобы доехать на служебной машине домой. Прическа тоже слишком свободная. Крупные волны оттенка светила в зените, а должен быть подстрижен коротко. Редко офицеры позволяют себе подобные вольности. Обычно стригутся молча, не зацикливаясь на внешнем виде, но у капитана Назо привилегия или протест.

Планшет Летума дважды издает протяжный вопль, и все мужчины вздрагивают. Главврач изучает сообщение под ритмичный стук ботинка Луция об пол. Мне бы тоже куда-нибудь деть руки и не скрипеть зубами.

– Пришел приказ о распределении мудрецов-двоек, – медленно выговаривает Летум.