Мертвая топь

Рогдар присел напротив.

– Дай мне руку.

Малка застыла, изумленно, испуганно глядя на него. Отрицательно помотала головой, отсела в сторону и зажалась. Лицо ее отливало нездоровой бледнотой.

– Малка, я просто хочу помочь.

– Почему?

Благообразие казалось ей дикостью, а дикость – благообразием.

– Не глупи и не трогай рану. Я тебе просто помогу.

Она не шелохнулась. Рогдар приблизился и силой взял ее за раненую руку. Она вздрогнула, застыла, напряглась, словно струна, но уже не сопротивлялась. Смотрела на него, как на диковинку.

Рогдар осторожно убрал от раны изодранный рукав, внимательно осмотрел поперечные порезы, подложил под сгиб локтя вытянутый камушек и согнул ее руку, чтобы замедлить ток крови.

– Держи и не опускай, – велел он и стал рыться в своей поясной сумке. – Пальцами шевелить можешь?

Она быстро закивала.

– Зачем ты меня спас?

– Тупой вопрос.

– Я целилась в тебя. Хотела убить.

– Чушь. Ничего ты не хотела.

– Нет-нет, послушай. Ты мог бы просто остаться в стороне. Отомстить. Но не сделал этого.

– Я не мстительный.

Опустила замутненный от боли взгляд.

– Подумать только. Если бы ты не подстрелил этого кошака… Зар-р-раза.

– Многое, что случилось, могло не произойти.

– Я сделала, как ты говорил.

Он достал связку из сухого белого мха. Заранее собирал его, высушивал и, уходя на охоту, всегда брал с собой немного. Размотал свернутую полоску льняной ткани, оторвал небольшой кусок.

– Что я говорил?

– Говорил горло закрывать.

– Ты всё правильно сделала. – Улыбнулся, но не взглянул на нее. – Иначе рука была бы меньшей из проблем. Пришлось бы тебя волочить на спине.

Она тихонько засмеялась – впервые за несколько лет. Воспользовался этим, полил на рану воду, смывая кровь. Малка напряглась, стиснув зубы, зашипела и затряслась, пытаясь скрыть боль. Рогдар промокнул воду, наложил сухой мох на рану и плотно перевязал тканью вокруг предплечья.

– До свадьбы заживет, – сказал он и подмигнул ей. – Белый мох будет впитывать кровь и обеззаразит рану.

– Знаю. У меня бабка травницей была. Это мне тебя впору лечить, а не тебе меня.

– Хорошо. В следующий раз твоя очередь.

– Договорились.

Малка испуганно вздрогнула. Рогдар свалил обе туши рядом с ней, достал нож и принялся снимать шкуры. Работал долго, вдумчиво, усердно. Всё то время Малка неотрывно наблюдала за ним, изучала его движения, его рабочие руки, его задумчивое лицо. На ее губах промелькнула тонкая улыбка.

Под сенью нежных крон парила хрупкая тишина осеннего вечера.

– Рогдар? Как там у вас принято благодарить?

– Так же, как и у вас.

– Давно это было. Не помню.

– Вспомни. Говорят, человек становится добрее, когда вспоминает былое.

– Не хочу я ничего вспоминать, – тихо проговорила она, отвернувшись.

– Я не настаиваю.

– Знаешь – что? Я тут подумала и решила… Бери-ка ты обе шкуры себе.

– Мы договорились: половина твоя. Так принято.

– Не умничай. Бери всё. Должна же я тебя как-то отблагодарить.

– Скажи «спасибо».

– Ну, спасибо. И что?

– Шкура твоя.

Ночь втекла в сосновый лес черной смолью. Пламя костра изящно извивалось гибкими язычками, которые облизывали шипящие ветки, вознося к затихшим кронам ворохи мелких искр. Они свободно вздымались в прохладную высь, мгновение парили в невесомости воздушного простора и умиротворенно угасали.

Они отражались в блестящих глазах Малки, лежащей возле костра. Рогдар лежал напротив, всматриваясь в алое зарево раскаленных углей, что запекались под горящими ветвями.

Тепло навевало сон. Рогдар плавно закрыл уставшие глаза, и вдалеке звонким эхом забряцал смех мальчишки, который догоняет Рогдара, и тот поддается, подхватывает его, и на лице сына мелькает яркая отрада. Каля стоит на крыльце дома, из которого тянется душистый аромат еды. Она зовет их, держа ладонь на беременном животе:

– Рогдар! Радим! Ужинать!

Во двор с треском вваливаются варяги, ощетинившись топорами. Они вырывают из рук Рогдара сына, волокут за волосы Калю, она кричит, отчаянно бьется, умоляет защитить их, но Рогдар не двигается с места, словно скованный цепями.

– Рогдар? Рогдар?!