Разговоры с мёртвыми

Новая работа мне нравилась больше, чем прогулки по детству. Хотя мои новые приятели были далеко не ангелочки.

– Я у себя в классе почти всех баб перетрахал, – говорит Жека. – Только Аньку и Верку не отодрал. Но они никому не давали. Верка деревенская такая бабища. Я не знаю, какой болт нужен, удовлетворить её. А Анька тихоня, какая-то забитая, на неё и не встанет.

Жека смеётся, и при смехе у него из носа вылезают и вползают внутрь, извиваясь, словно червяки, зелёные струйки.

– У нас все друг с другом мутили, класс порнухи какой-то. Как-то раз было у нас чаепитие в одиннадцатом классе. Класснуха вышла куда-то, все типа чай пьют, танцуют. На самом деле, мы водку из-под стола глушили. А у нас два помещения было: где уроки проходят и где класснуха отдыхает. Так вот я Машку там на столе жарю, и тут Вера Олеговна заходит, прикинь? – Жека обращается ко мне с Архипом. Иваныч его не слушает.

– Работай давай, раскудахтался, – ворчит он.

Жека не откликается на его слова. У них с Иванычем взаимная нелюбовь.

– Молчун, заткни его, – Иваныч толкает меня в плечо.

Архип склабится.

– Я думал: кранты нам, – продолжает Жека. – А она, как ни в чём ни бывало, развернулась и ушла. Я аж кончил от неожиданности. Говорю Машке: «Давай ещё раз, не получилось». А она всё, ни в какую. Ну хоть так закончилось.

Иваныч из-под бровей поглядывает на Жеку, втыкает лопату в землю и надавливает на неё ногой.

– Патлатый, ты работать будешь? – голос у Иваныча хриплый, простуженный. Его щёки и подбородок покрыты неопрятной щетиной. Одет он в свитер с растянутыми рукавами и безвольные штаны.

У Жеки длинные, сальные волосы до плеч, за что его прозвали Патлатым. Он расчёсывает их на пробор, предварительно намочив расчёску в воде. Волосы его всегда гладко прилизаны.

Архип собирает землю совковой лопатой и отгребает её в сторону. Лицо его пересекает длинный шрам, под глазом свежий синяк. Его регулярно избивают подростки со двора. В былое время мальчишки не смели бы к нему приблизиться, но калека для них лёгкая добыча. Бывает, они отбирают у Архипа деньги.

– Что, Архип, снова получил? – спрашивает Иваныч.

Бывший шулер кивает, плечи напряжены.

– Опять они?

Ещё кивок.

– Дождутся у меня. – Иваныч слов на ветер не бросает. – Много?

– Пятеро.

Иваныч по пояс погружён в свежую яму. Чтобы не мешать друг другу, мы с Жекой ждём своей очереди. Кроме этой, сегодня нам предстоит сделать ещё три могилы. Отработать, говорим мы.

– Эту отработаем и ещё три на сегодня, – час назад объявил Иваныч.

Он у нас вроде бригадира.

– Собаку когда-нибудь ели? – спрашивает он.

Любителей такого деликатеса нет.

– Ну вы даёте. Значит, будете. Мне тут мужик один добермана отдаёт.

Иваныч откладывает в сторону лопату и протягивает вверх руку:

– Давай.

Я вытягиваю бригадира наверх и занимаю его место. Жека становится вместо Архипа.

Иваныч отряхивается.

– Он купил свиную тушу и в холодильник положил. Приходит с работы, а доберман холодильник открыл и жрёт её. И на кухню никого не пускает, кидается сразу. Так сутки на кухне и жил, пока свинью не сожрал.

Иваныч привёл себя в порядок.

– А теперь мы его съедим. Такая собака ни к чему в доме. И ребёнка страшно с ней оставлять: мало ли что у неё в голове. Где обитаю, все знают? – Иваныч разминает в пальцах «Беломорканал».

– Я у тебя бывал, – говорит Архип.

Мы с Жекой не отвечаем.

– Тогда слушайте внимательно. Тебя, Патлатый, тоже касается, – добавляет Иваныч.

Обитает он на территории бывшей колонии в двухэтажном брусовом доме. На участке в семь соток также сооружён сарай и баня.

Мы заходим в дом, разуваемся в прихожей и проходим в комнату. Перед нами – диван, справа стол и четыре стула, за ними – шкаф, напротив – телевизор на тумбочке. Пол закрывает старый ковёр.

Жека одет в серые брюки с тупыми стрелками и клетчатую рубашку. На Архипе деловой костюм, ткань стретч испещрена полосками. Иваныч в тех же безвольных штанах и застиранной майке. Мы не так уж плохо зарабатываем, но все мы, кроме Архипа, плохо одеваемся. Мне главное, чтобы одежда была чистой. Жека неряха сам по себе. А Иванычу не для кого одеваться. Он или на работе, или в своём доме на отшибе.

Мы садимся на диван, Иваныч располагается на одном из стульев.

– Сейчас привезти должны.

Жека чистит ногти пилочкой. Он одевается во что попало и никогда не гладит брюки, но тщательно следит за ногтями и причёской. Работает Жека только в перчатках, и в тот день, когда он возьмёт лопату голыми руками, точно грянет гром и молния расколет земной шар на части.

– Обещали с минуты на минуту, – Иваныч выглядывает в окно. Что он там собрался увидеть, непонятно: высокий сплошной забор окружает весь участок. Видимо, Иваныч настолько привык к изоляции, что и дома создал полный уют. – Что-то нет. Может, чайку пока?

Жека невозмутим.

Архип чешет живот, закинув ногу на ногу.

– Я бы не отказался.

Иваныч уходит в соседнюю комнату и гремит там посудой.

На улице ещё светло, а в доме полумрак. Тёмное дерево, старческий ковёр и скудная обстановка комнаты создают мрачный эффект. Я бы не удивился, если бы из углов зыркали крупные пауки и плели там свои уютные сети.

Жека отрывается от ногтей, встаёт и важным шагом направляется к стулу Иваныча. Дойдя до него, грохается на сиденье.

– А у нас такой случай был, – без предисловия начинает Патлатый. – Сидели мы в подвале. А у нас одна тёлка была, всё время с пацанами таскалась. Нам лет по тринадцать было. И вот она, девственница, конечно, нашего возраста, к нам пришла. Зачем припёрлась, чёрт знает. Она часто с нами в подвале зависала. Хи-хи да ха-ха. И мы сидим в карты играем, и тут Лысый говорит: «А давай Надьку разыграем?» А она: хи-хи, ха-ха, дура, думала мы шутим. Да мы и шутили. А потом что-то раз так, разыграли её, нас четверо было: я, Лысый, Клещ и Андрюха. И Андрюха – бац! – Надьку выигрывает. А мы говорим: «Ладно, оставим наедине вас, занимайтесь, чем хотите». Надька всё смеётся, смешно ей. Мы вышли из каморки, а сами стоим, метров на десять отошли, притаились, слушаем. Андрюха давай Надьку прикатывать: мол проиграли тебя, раздевайся. А она ни в какую. Видно, почувствовала, что жареным запахло. А метаться уже поздняки. Короче, Андрюха давай Надьку ломать, не бил, а так – бороться. Клещ говорит: «Пошли быстрей». Мы залетели, скрутили Надьку аккуратно, знаем, что за синяки и рваную одежду притянуть могут. Завалили её на стол. Андрюха, на правах первого, отдолбил её. Потом я. Потом пацаны. Потом по вторяку пошли. Надька сначала дёргалась, а потом успокоилась, лежит и даже не шевелится. Кровь, конечно, там, измарался. Да ладно. Потом ещё пацаны пришли, тоже Надьке засадили. А потом мы пошли на крыльце покурили, в киоск сходили, спирта взяли. Пузырь распили в другой каморке, в ту заходить неохота. Вернулись часа через три – Надька всё так же лежит. Вот дура! Лежит и в потолок смотрит. Вот дура, да?

Жека смеётся, зелёные змеи танцуют джигу у него под носом.