– Она? – воскликнул рыцарь, в недоумении поворачиваясь вновь к окну.
В этот момент на площадке башни появилась женщина, в которой герцог узнал кормилицу своей невесты. Запыхавшаяся и взволнованная, она закричала на плохом французском языке, обращаясь к рыжему пареньку :
– Госпожа! Госпожа Доминик! Я ищу вас по всему замку, а вы здесь баловством занимаетесь, да еще и опять мальчиком оделись! Срам-то какой! Ох, опять попадет мне, грешнице, от батюшки вашего!.. Идемте! Ваша сестра, Мари-Флоранс, хочет немедленно говорить с вами!
И, подбежав к Дому, который отдал меч Жерару и стоял около Филиппа, вытирая рукавом вспотевшее лицо, она схватила так называемого сына графа за руку.
– Идемте быстрее!
Жан-Жак, с помощью друга, уже поднялся на ноги. Услышав слова служанки, оба оруженосца так и замерли с открытыми ртами; но внезапно парижанин, как бы что-то сообразив, собрав остатки сил, ринулся к Дому и сорвал с него шапочку. Рыжие мелко вьющиеся кудри рассыпались по плечам и спине победителя пажа Черной Розы; и Жан-Жак бессильно, со стоном опустился на землю, потрясенный до глубины души.
– Д-д-девчонка… – ошалело пробормотал Жерар, выпучивая свои маленькие водянистые глазки.
Так трагически начавшаяся сцена на площадке быстро превращалась в комедию.
Герцог, наблюдавший её из окна, не мог не улыбнуться на потрясенные лица своих оруженосцев и ярость разоблаченной Доминик, зашипевшей, как дикая кошка, когда Жан-Жак сорвал с неё шапку.
А, увидев смущенного донельзя, красного как рак графа, и вспомнив его недавние слова о доброте и кротости всех его дочерей, – Черная Роза не мог удержаться от смеха.
Он расхохотался, – и Мари-Доминик услышала это. Она подняла голову, и увидела в окне спальни сестер, – и тотчас узнала- того, кто вызывал в ней безудержную, неукротимую ненависть. И это мерзкое чудовище в маске, этот проклятый герцог смеялся… смеялся над нею!
О, если б у неё в руке оказался кинжал, и она могла метнуть его в эту наглую замаскированную физиономию, улыбающуюся ослепительно белыми зубами!
Но у Дом не было в руках ни кинжала, ни даже просто камня; и некогда было искать их: Элиза дергала девочку за рукав, она звала её к сестре.
Герцог увидел, как благородная графская дочь оглянулась вокруг себя, в бессильной ярости топнула ногой, – и вдруг, подняв голову и глядя ему в глаза, в прорези черной полумаски, плюнула, как деревенский мальчишка, смачным плевком, в его сторону, – только так могла Доминик выразить свои презрение и ненависть к гнусному мерзавцу в окне! Черная Роза расхохотался ещё сильнее.
…Вернувшись к себе, Мари-Флоранс не сразу пришла в себя. Элиза сварила своей госпоже успокаивающий настой и, выпив его, девушка приказала верной кормилице сейчас же найти и привести к ней Мари-Доминик.
Не найдя Дом в башне донжона, служанка выбежала во двор и увидела своего младшего сына, Пьера, который, как говорилось ранее, остался с герцогскими лошадьми.
Зная, что Пьер, молочный брат Мари-Доминик, обычно сопровождает девочку на прогулках, кормилица бросилась к нему.
Пьер готов был и графу Руссильону, и даже самой Черной Розе ответить, что не знает, куда ушли Доминик и оруженосцы герцога, – товарищ Дом не выдал бы этот секрет даже под пыткой; но – так порой насмехается над нами судьба! – этому юному стоику хватило всего лишь пары увесистых материнских оплеух, чтобы указать место, где происходил поединок.
Итак, Элиза нашла Доминик, и повлекла её за собой, не отвечая на расспросы девочки, в комнату Мари-Флоранс.
Когда Дом вошла туда, её старшая сестра стояла у окна, перебирая аметистовые четки. Комната Фло никогда не нравилась Дом; она больше напоминала монашескую келью, – была небольшая и темная, с узкой кроватью в алькове, над изголовьем которой висело большое распятие из черного дерева.
Мари-Флоранс была очень бледна, но внешне спокойна.
– Оставь нас, Элиза, – сказала графиня служанке.
– Что случилось, Фло? – спросила запыхавшаяся Доминик, присаживаясь на кровать.
Сестра, поджав губы, неодобрительно взирала на ее раскрасневшееся потное лицо и мальчишескую одежду. Дом привыкла, что, в отличие от отца, спускавшего своей любимице все, самые сумасбродные, выходки и лишь мягко журившего ее за ношение мужской одежды, Фло вечно пилила ее, грозя Господними карами и вечными муками, ожидающими грешную младшую сестру в аду. Но сейчас Мари-Флоранс, к удивлению Доминик, сдержалась и спросила абсолютно неожиданно:
– Ты знаешь, что к отцу приехал гость?
Дом вспыхнула и закусила губу, – она опять вспомнила смех Черной Розы.
– Да. Дьявол Лангедока… Я его видела, Фло! Это он!
– Но ты, наверное, ещё не знаешь, зачем он приехал?
– Нет. Он стоял у окна в спальне Анжель и Николь… и отец рядом с ним.
– Дело в том, сестра, что отец помирился с королем Людовиком…
– Что?!! – воскликнула не верящая своим ушам Дом. – Не может этого быть! Папа всегда говорил, что Лангедок стоит за правое дело! Наш отец не мог, не мог помириться с королем и с его мерзкими приспешниками – Монфором и Черной Розой!
– Однако, это так. И я одобряю поступок отца. Не по-христиански идти против помазанника Божьего. И сам Господь, я уверена, внушил папе эту благую мысль.
Дом злобно фыркнула. Религиозность сестры была ей чужда и непонятна и наводила на девочку тоску.
– Так вот, – мертвенно спокойным голосом продолжала Флоранс, – отец помирился с государем, и король в знак своего прощения решил сочетать браком Черную Розу и одну из дочерей нашего отца…
– Кровь Христова! – воскликнула в ужасе Доминик.
Сестра так сжала бусины четок, что побелели костяшки пальцев.
– Не богохульствуй, Мари-Доминик! Не добавляй к своим прегрешениям еще и это! Знай, что отец согласился на этот брак…
– Да как он мог?!! И за кого?!! За Черную Розу – этого убийцу, насильника, невесть откуда взявшегося проходимца!!!
– Боюсь, тут ты ошибаешься. Этот проходимец – двоюродный брат короля и высокородный герцог.
– Высокородный? – с глубочайшим презрением сказала младшая сестра. – Если бы в жилах его текла истинно благородная дворянская кровь, он не позволил бы себе и своим людям грабить, убивать и насиловать невинных!
– Дом, не будем об этом… Отец согласился на этот союз – и выбрал меня.
– И ты… и ты согласилась?
– Моего согласия никто и не спрашивал, – мрачно изрекла Флоранс. – Доминик, ты ещё ребенок, безмерно балованный и любимый, и не знаешь, что браки детей часто заключаются родителями в большинстве своем по политическим расчетам. Герцог не любит меня, он меня видел сегодня первый раз в жизни, – он, так же как и я, жертва обстоятельств… Но есть королевский рескрипт, и мы оба обязаны ему подчиниться.
– Обязаны?!! Черт меня побери, Мари-Флоранс! – крикнула Дом. – Ни я, ни ты не обязаны никому подчиняться! Мы – свободные люди, а не рабы! Я плюю на короля и его указы! О, почему, почему отец согласился? Лучше бы мы погибли, защищая стены Руссильона, с мечами в руках, чем согласиться на этот позорный союз!
Лицо Флоранс стало белее мела.
– Ты так горяча, и так еще мала, сестренка… Ты многого не понимаешь, и рассуждаешь сердцем, а не головой. Наш отец помирился с королем, потому что иначе Черная Роза взял бы замок приступом – и что бы с нами со всеми стало? Подумай об этом!
Доминик вздрогнула. О, сколько ужасных слухов о Черной Розе и Монфоре долетало до Руссильонского замка со всего Лангедока, – о казнях, насилиях, пытках!
– Отец спасал нас – не себя. Своих дочерей, своих слуг, свой замок.
– Всех, кроме тебя. Тебя он все-таки принес в жертву, – жестко ответила Дом.
– Поверь, я бы с радостью пошла на это, – гордо подняв голову, возразила Флоранс. – Я бы уподобилась первым христианским мученицам, которых сжигали на кострах и бросали в пасть хищным зверям. И я бы стала женой герцога Черная Роза! Но… но есть одно обстоятельство…