Герцог Чёрная Роза (I)

– За Черную Розу, – прошептала, оглядываясь по сторонам, Анжель. – Сестрица! Мы его видели! Представляешь – у него нет рогов… и копыт тоже… Только черная маска. И он говорит по-окситански так же хорошо, как мы!

– Но вы ведь не испугались его, мои ангелочки?

– Я – нет, – с достоинством сказала Николь. – И он совсем не такой страшный! Наоборот, у него добрая улыбка и такие красивые светлые глаза.

Доминик, скривив губы, посмотрела на неё. У Николь всегда было свое мнение, хоть она и была ещё так мала.

– Дом, мы сегодня спим в твоей комнате, – проговорила Анжель. – А нашу спальню папа отдал Черной Розе…

«Вот почему он был там во время нашего боя!» – мелькнуло в голове Дом.

– А нам Мюзетта принесла хлеб, и сказала, чтоб мы сидели тихо, как мышки. А сама она и толстуха Клэр носили воду в нашу комнату, потому что Черная Роза захотел принять ванну!

– Вот как? – спросила Доминик. И вдруг – последняя фраза младших сестричек как будто сдернула с её глаз некий покров!

«Принимает ванну! Один!»

– Девочки, – быстро сказала Дом, – у вас ведь есть ключи от вашей спальни?

– Один взяла домоправительница, – ответила Николь. – А второй – у меня.

– Дай его мне.

– Зачем?

– Давай, давай! А теперь вы должны пойти и нарвать померанцевых цветов для венка Мари-Флоранс. И скажите папе, что меня на венчании не будет!

– Но ведь это же свадьба Фло! – в один голос воскликнули Николь и Анжель.

– Да, но за кого она выходит, вы забыли? За это гнусное чудовище, за Дьявола Лангедока! Нет уж, ноги моей, черт меня побери, не будет в часовне! Ну, а вы, ангелочки, конечно, будете подружками невесты, обещаю! – она ласково потрепала сестричек по белокурым локонам. – Мамино платье такое красивое, с длинным шлейфом… Вы его понесете, девочки! А сейчас бегите, нарвите побольше цветов! И пусть за ворота с вами пойдут Пьер и Филипп, а то там рыщут люди Черной Розы, и я не хочу, чтобы с вами что-то случилось!

Сестрички Дом с веселыми криками выбежали прочь. Она же горько усмехнулась, глядя им вслед. Бедняжки, для них свадьба Мари-Флоранс просто забава, развлечение, и они не понимают ужасной действительности, – того, что старшую сестру вынуждают выйти за самого дьявола в человеческом обличье!

Оставшись одна, девочка бросилась к коллекции оружия и сорвала со стены небольшой итальянский стилет с серебряной рукоятью и тонким лезвием. Спрятав его за поясом под рубашкой и сжимая в руке ключ, она вышла из своей комнаты и направилась к спальне Анжель и Николь.

Как ей раньше не пришло это в голову! Она придумывала, хитрила, строила коварные планы… А самое простое решение лежало как на ладони.

Ведь хотела же она бежать из замка со всеми своими сестрами. Нет невест – нет свадьбы! «А нет жениха – и свадьбы тоже не будет, – думала Дом, целеустремленно шагая по коридору. – Если Черная Роза умрет – мы, все четверо, будем свободны!»

Конечно, он – кузен короля… и вряд ли Людовик посмотрит на это убийство сквозь пальцы. Но его величество далеко на севере, в Париже; пока эта весть дойдет до него, может многое случиться. В Руссильон приедут барон Дюваль и граф де Монсегюр… и отцу, волей-неволей, после убийства герцога, придется вновь встать на сторону правого дела!

Дом постаралась холодно и ясно представить себе, как убьет Черную Розу.

«Он лежит в ванне. Я тихо открою дверь, прошмыгну в спальню, подкрадусь сзади… Я схвачу его за волосы, запрокину ему голову назад – и полосну по горлу! Кровь, наверное, ударит фонтаном до потолка. Его тело забьется в предсмертных судорогах. Но я сорву с него его проклятую маску, – если, конечно, он её не снял, – буду смотреть, как тускнеют и закатываются его глаза, – и сердце мое не дрогнет жалостью, как было с его оруженосцем! Я не облегчу его муки, не вонжу кинжал ему в сердце! Это чудовище не заслужило «укола милосердия»!

Но, как ни настраивала себя Доминик, когда она подошла к комнате сестер, ноги у неё подкашивались, сердце трепыхалось, как птичка, попавшая в сеть, а кулачок, сжимавший ключ, стал мокрым от пота. Правда, к чести Дом, все это было следствием скорее не страха, а волнения.

Она уже протянула руку с ключом, чтобы вставить его в замочную скважину, – но дверь вдруг приоткрылась изнутри, и до девочки донеслись голоса. Дом застыла на мгновение, а затем метнулась в темный проем между дверью и стеной… Проклятье! Она опоздала! Герцог был не один!

Мужской голос – это был де Брие, он стоял по ту сторону двери, в двух шагах от Доминик, – произнес, продолжая начатый разговор:

– …Извини, что не дал тебе понежиться в ванне. Но ты должен сам посмотреть на них и выбрать…

– Подожди, Анри, – отвечал второй голос, гораздо более низкий и глубокий, и Доминик поняла, что он принадлежит её заклятому врагу Черной Розе, – эти застежки… Я отвык носить такую одежду, черт возьми!

– Да, это тебе не рубашка, а сверху кольчуга, – отвечал граф. – Но придется привыкать. Скоро войне конец! А что касается этого наряда, – и пусть это послужит тебе утешением, – сегодня вечером его будет снимать с тебя твоя молодая жена.

Дом криво улыбнулась. Не дождетесь, монсеньор!

Послышался звон шпор, и де Брие, не закрыв плотно дверь, отошел в глубину комнаты.

Но у Доминик был тонкий слух и, хотя мужчины говорили негромко, она слышала каждое их слово.

– Что мои оруженосцы? – продолжая одеваться, спросил Черная Роза.

– Граф разместил их в нижней комнате донжона. Жан-Жака осмотрел капеллан Руссильона, – кажется, священник у них в замке и за врача, – и сказал, что ничего серьезного нет, правда, крови вытекло порядком.

– Кровопускание Жан-Жаку полезно; уж слишком он горяч и задирист, этот юный парижский петушок!

– Он страдает, похоже, не от боли в ране, а от смертельно уязвленного самолюбия. Над ним одержала верх девчонка! Для сына графа де Сю это страшное унижение! А Жерар де Парди трясется от страха из-за твоего знамени, которое растоптала эта же девица!.. Вот, наверное, было зрелище! – весело сказал де Брие.

Доминик ожидала, что сейчас Черная Роза разъярится, заскрежещет зубами или разразится страшными проклятьями в её адрес, – ведь рыцарское знамя было символом доблести и чести, и почиталось как святыня, – но вместо всего этого герцог искренне расхохотался.

– Анри! Я давно уже так не смеялся! Эта девочка – просто ураган! За какие-нибудь полчаса она умудрилась растоптать мой стяг, ранить моего оруженосца и, наконец, плюнуть мне самому чуть не в лицо! Кровь Христова! Если бы это был мужчина – он не прожил бы и трех минут! Рыжая бестия!.. А как она сражалась! Как ускользнула из-под венецианского удара! А ведь Жан-Жак неплохой мастер, и я сам кое-чему его научил… Чтобы какая—то девчонка так владела мечом!..

Дом вся обратилась в слух. Похвала герцога её воинскому мастерству, помимо ее воли, приятным теплом разлилась по телу.

– Хотел бы я это видеть, – промолвил граф. – Вот с такой женой ты бы точно не соскучился!

– Что ты говоришь, Анри? Она меня ненавидит – так, что даже не пытается скрыть это! От такой чертовки можно ждать чего угодно: яд в кубок с вином или кинжал в грудь в первую брачную ночь!

«Да, ты прав», – подумала Дом, невольно сжав рукоять стилета.

– О, такая женщина, монсеньор, умеет и ненавидеть, и любить! Надо только суметь разгадать её и направить чувство в нужное русло, – и самая жгучая неприязнь превратится в столь же пылкую любовь!

– Или наоборот, – мрачно произнес Черная Роза.

– Ты о Бланш?

– Да. Разве её необузданная и дикая страсть не истерзала меня? Она как пожар, оставивший за собой мертвое пепелище…

«Кто такая эта Бланш? Наверное, одна из его мерзких женщин», – скривившись, с отвращением решила Доминик. Хотя она легко могла незаметно покинуть свое укрытие и убежать, – тем более, что уже поняла, что не сможет совершить задуманное ею, – она не собиралась делать этого. Конечно, знала Дом и то, что подслушивать очень нехорошо, но разговор за дверью становился все интереснее.

– Но там, где по земле прошел огонь, трава вырастает ещё гуще и сочнее, чем прежде, – сказал де Брие. – Так и ты возродишься к новой жизни!

– Надеюсь. Но мне не хочется больше ни пылких страстей, ни юношеских безумств. Сейчас я предпочитаю ровную привязанность, уважение, взаимопонимание. Я хочу мира и спокойствия, Анри! Война бесконечно утомила меня, мне надоело спать и есть в седле, неделями не снимая с себя лат; мне осточертели ханжеские проповеди отцов-инквизиторов, оправдывающие пытки и сожжение еретиков-катаров… А больше всего мне ненавистен Монфор, эта бездушная жадная скотина, похваляющаяся своими насилиями и грабежами, как самыми блистательными победами!

«Он лжет даже своему другу», – с презрением сказала себе Дом.