Герцог Чёрная Роза (I)

– Будьте осторожны в выражениях, монсеньор, – переходя на «вы», тревожно промолвил молодой граф. – Не забывайте: инквизиция не дремлет! А Монфор, как вам известно, послан в Лангедок не Людовиком, как вы, а самим Папой, освятившим его миссию как Крестовый поход против еретиков. Вспомните и о позорной участи графа Раймонда Тулузского, обвиненного в пособничестве альбигойцам и распространении ереси; в Сен-Жиле его, обнаженного по пояс, били плетьми на городской площади, как жалкого раба. Я боюсь за вас; боюсь, что и ваш кузен, король Людовик, не сможет защитить вас, если обнаружатся ваши мысли… и, что еще опаснее – ваши деяния!

Доминик затаила дыхание. О чем говорит этот Анри? Какие такие деяния совершил Черная Роза?

Но герцог решил сменить тему разговора.

– Не будем об этом сейчас. У нас впереди куда более радостное событие – моя свадьба. Так поговорим лучше о моей невесте. Как ты думаешь – она тоже ненавидит меня, как та девчонка?

– Что тут можно сказать, монсеньор? Она выглядит тихой, кроткой и застенчивой; к тому же это Евангелие и крест на груди… Я бы не хотел иметь такую набожную жену, клянусь честью! Конечно, моя Розамонда тоже скромна и тиха; но эта – просто настоящая монашка!

– Что ж, возможно, ей удастся замолить мои грехи? Я вижу в приказе короля и в выборе графа Руссильона божественный промысел, Анри! Неужели за все, что я перенес, я не заслужил, наконец, тихого семейного счастья? С этой девушкой меня соединяет сам Господь! И, если даже сейчас она ненавидит меня, – клянусь, я сделаю все, что в моих силах, чтобы растопить эту ненависть, сделаю все, чтобы она меня полюбила!

– У тебя впереди всего одна ночь… а потом вы расстанетесь и, может быть, надолго…

– Но не навсегда! И даже одна эта ночь должна изменить мнение моей невесты обо мне. Кем она меня считает? Дьяволом во плоти, чудовищем без души и сердца? Она вся сжимается от страха, когда думает, что ночью ей придется остаться со мной наедине. Но она увидит, что я не таков, как говорят! Я буду нежен, буду ласков и осторожен…

– Она, конечно, девственница. Тебе будет нелегко преодолеть её страх, робость, стыдливость.

– Я не буду торопиться, Анри! Я никогда не брал женщин силой; а ведь это моя жена, и если я поспешу или причиню ей слишком сильную боль, то и потеряю её доверие, и у неё может возникнуть отвращение к таинству любви.

– Что же ты сделаешь? – поинтересовался де Брие.

– Пусть это останется моей тайной… и тайной моей жены.

– Конечно. Но я уверен, что вам все удастся, монсеньор! Кто посмеет усомниться в вашем знании искусства любви, так же как и в искусстве владения мечом?

– Иди, Анри. Я через минуту присоединюсь к тебе, – промолвил, рассмеявшись, Черная Роза.

Дом услышала шаги графа и прижалась к стене. Де Брие вышел из комнаты и направился к лестнице. Девочка сжала стилет. Не воспользоваться ли наступившим моментом?.. Но проклятый герцог уже на ногах… И, даже если он безоружен, – наверняка этот дьявол всегда наготове!

«Я могла бы как-нибудь обмануть его, – лихорадочно соображала Доминик. – Но как?.. Как?..»

И тут она услышала голос герцога. Он разговаривал сам с собою, как делают иногда люди глубоко задумавшиеся. Как бы отвечая на вопрос друга, он произнес:

– Ты хотел знать, как бы я поступил, Анри?.. Когда-то мы с принцем Людовиком ездили на Кипр. Там, в горах Троодоса, я познакомился с одним отшельником-монахом, который в молодости был большим знатоком женщин и великолепным любовником. Он сказал мне следующее: «Женщина подобна сосуду, в котором не видно дна. Если ты будешь тороплив, вливая в неё свою страсть, то вся вода вытечет из неё, как из Пифагоровой чаши, и ты не сможешь напиться.. Но, если ты будешь осторожен и будешь наполнять её влагой медленно и постепенно, то наградою тебе послужит полный сосуд, из которого ты сможешь утолять свою жажду долгие-долгие годы». Поэтому за ужином я дам моей жене выпить немного вина, -чтобы у неё чуть-чуть закружилась голова. Когда мы войдем в спальню, мы начнем раздевать друг друга – очень медленно, чтобы не испугать её и дать ей привыкнуть к виду моего обнаженного тела. Затем я положу её на постель – и начну целовать. Я начну целовать её с кончиков пальцев на ногах, постепенно поднимаясь все выше по её нагому телу; я исследую языком и губами каждую ложбинку и впадинку. Сначала она замрет в испуге и оцепенении, но постепенно тело её расслабится и начнет отвечать на мои ласки, с изумлением и восторгом, по-новому ощущая себя; и мы пустимся вместе в это сладостное путешествие. Я буду как первооткрыватель неизведанной земли, исследующий самые затаенные её уголки… и, когда я доберусь до груди, а затем до шеи, и прильну к жилке на ней, моя жена уже будет извиваться подо мной, дрожа от неведомых для неё ощущений. Я хочу, чтоб её бледные щеки раскраснелись, а опущенные долу глаза широко открылись – и засияли, словно две синие звезды. Чтобы она изгибалась и трепетала, как цветок, попавший под сильный, но живительный дождь. Чтобы её руки сами притянули мою голову к её голове, мои губы – к её полуоткрытым устам, с которых будут срываться сладострастные стоны. И – только когда она сама взмолится: возьми меня! – я сделаю это…

Доминик не понимала, что с ней. Возможно, виною всему был его голос – низкий и чувственный; но, слушая Черную Розу, она так ясно представляла себе всё то, что он описывал, – как будто все это он проделывал с ней самой. Её сознание раздвоилось, словно она была с ним, в спальне, и лежала обнаженная, а он целовал и ласкал её. И, когда она очнулась, то обнаружила, что стоит, бессильно прислонившись к стене, тяжело дыша, и щеки её горят, как в лихорадке…

Ее вывели из этого странного состояния шаги Черной Розы. Он направлялся к двери.

Дом вжалась в стену. Мужчина вышел из комнаты и, захлопнув дверь, направился по коридору к выходу, не заметив её.

6. Свадьба Черной Розы

Доминик постепенно пришла в себя. «Он, действительно, дьявол! – думала она. – Дьявол-искуситель.» Как могла она так постыдно быстро поддаться его чарам?

«Но нет, – сказала она себе, встряхивая рыжими кудрями, – тебе не завладеть мною!»

Ей было пора уходить. Наверное, Мари-Флоранс и Элиза заждались её. Но в руке Дом все ещё был ключ от комнаты, и не было сил воспротивиться искушению и не заглянуть туда. Таинственный и ужасный герцог Черная Роза интриговал и завораживал.

«Папа наверняка знает его настоящее имя. Но откроет ли он его нам, своим дочерям?»

А этот подслушанный ею разговор? В нем тоже было много загадочного и непонятного… Как странно герцог говорил! Совсем непохоже на Черную Розу, жуткие легенды о котором ходят по всему Лангедоку! Он говорил о мире, о спокойствии, о любви… И это тот самый монстр, который насиловал, жег, пытал, распарывал животы?

«Я должна войти и посмотреть! Может быть, он оставил в комнате какие-нибудь бумаги… письмо… хоть что-нибудь, что приподнимет покров тайны!»

Доминик вставила ключ в замочную скважину и повернула его. Дверь отворилась.

Это была все та же знакомая с детства голубая спаленка Николь и Анжель. Только сейчас у стены, на стуле лежали шлем и латы, а в изножье кровати – пояс с мечом и белый плащ с горностаевой опушкой и черной розой в центре. Да – и еще около окна стояла большая, до половины заполненная водой, ванна из чистого серебра, – драгоценный трофей, привезенный прадедом Доминик из Крестового похода. На краю ванны висел большой мокрый кусок мягкого полотна; а около нее стоял маленький, но сразу приковавший внимание девочки предмет. Это был золотой флакончик с пробкой из цельного ограненного рубина.

Доминик подошла, наклонилась и подняла его. Хоть она и была равнодушна к драгоценностям, эта вещица сразу пленила её. Флакончик был квадратной формы, и на всех его четырех сторонах были чудесные эмалевые миниатюры, изображающие весьма откровенные любовные сцены.

Дом долго разглядывала их, завороженная скорее не самими изображениями, а искусной тонкой работой художника, а затем осторожно потянула за рубиновую пробку. Флакон открылся, и густой насыщенный аромат заставил расшириться и затрепетать её ноздри. Что-то волнующее, неуловимо чувственное было в этом странном запахе. Он обволакивал и заставлял вдыхать его вновь и вновь. Девочка быстро вставила пробку обратно и положила вещицу на пол. Опять наваждение! Колдовское восточное снадобье! Теперь Дом почувствовала, что и от воды в ванне исходит этот же, слабый, но необыкновенно приятный аромат.

Девочка даже перекрестилась, чего давно уже не делала. Тут явно не обошлось без козней сатаны!..

Но тут Доминик заметила на столике для рукоделий свиток с печатью. Наконец-то! Она поспешно развернула его. Это было послание короля, которое её заклятый враг показывал графу Руссильону. Девочка прочла его и разочарованно вздохнула. «Наш кузен, именуемый Черной Розой…» И ничего более! Однако, от неё не ускользнула ирония, звучавшая в королевском рескрипте. «Похоже, его величество не слишком жалует своего двоюродного брата», – подумала она.

Итак, оставались доспехи, шлем, меч и плащ. Естественно, Дом выбрала меч. Она взялась за рукоять и вытащила клинок из ножен. Это был настоящий боевой меч, безо всяких украшений, с зазубренным и исцарапанным лезвием, явно часто обнажавшийся и побывавший не в одном бою. Дом взвесила его в руке. Он был гораздо тяжелее того меча, которым она недавно сражалась с Жан-Жаком.

Внимание девочки привлекла полустертая гравировка около гарды. Доминик подошла к окну, чтобы лучше разглядеть её, и при свете уже заходящего солнца увидела две буквы – N и R, сплетенные в вензель, увенчанный герцогской короной. Увы! Буквы тоже ничего не давали, конечно, если они не были настоящими инициалами имени и фамилии заклятого врага Доминик. Но, похоже, гравировка означала именно «RoseNoire», то есть «Черная Роза».

Она пришла в эту комнату напрасно! Тайна герцога осталась нераскрытой. Ни на шлеме, ни на латах не было гравировок.

Дом топнула ногой. Во внезапном приступе ярости девочка выхватила cвой стилет и срезала черные перья на шлеме герцога. «Вот так ему!» Какое-то темное чувство, желание что-нибудь сломать, исковеркать, разбить овладело вдруг ею. Она оглядывалась вокруг себя с налитыми кровью глазами. «Плащ! Прекрасно!»

Бархатный плащ Черной Розы, белый с горностаевой оторочкой, был, действительно, богат и красив. Дом набросилась на него и попыталась изрезать стилетом, но это плохо получалось. Тогда она достала из шкатулки для рукоделий сестрички Николь золотые ножницы – и принялась за дело, с неистовой радостью, даже хихикая от охватившего её возбуждения. На ковры на полу полетели клочки белого бархата, туда же отправилась изрезанная черная роза… И вот уже Дом кромсала драгоценный черно-белый горностаевый мех, протестующе-жалобно скрипящий под её проворными ножницами. Расправляясь с герцогским плащом, девочка даже не подозревала, что тем самым спасает жизнь его владельцу…

Наконец, с плащом было покончено. Еще раз оглядевшись и тяжело дыша, Дом покинула ненавистное теперь для неё место. Она вышла из спальни сестер, закрыла дверь и побежала к Мари-Флоранс.

Через полтора часа Дом была одета в свадебное платье и готова к выходу, а Мари-Флоранс надежно спрятана.

Когда встал вопрос, где именно укрыться её старшей сестре, Фло сказала:

– Я знаю место, где никто не станет меня искать – в маминой спальне, где она умерла.

– Фло! – вскричала тогда изумленная младшая сестра. – Но ты же до ужаса боялась всегда этой комнаты!

– Именно поэтому там и самое надежное место, Доминик. И, поверь, я совсем теперь его не боюсь… Когда я согласилась, без ведома батюшки, стать женою Гийома Савиньи, я решила испросить благословение хотя бы у нашей матушки… вернее, у распятия, висящего в её спальне. И мы пошли туда вдвоем с Гийомом, и преклонили колени перед Христом, и молились оба, чтобы Он и матушка благословили наш союз. И, мне кажется, в тот миг нас осенила благодать… И вот тогда, сестричка, я поняла, что все мои страхи перед маминой комнатой были напрасны, ведь душа её на небесах, и она смотрит на нас оттуда и защищает, так же как наш Спаситель.

– Что ж, – сказала Дом, – в таком случае, это действительно идеальное место для твоего укрытия! Отец помнит, что ты всегда тряслась от страха, проходя мимо маминых комнат, и туда он точно не пошлёт искать тебя.

– Доминик, – напомнила ей сестра, – не забудь, Бога ради, что ты должна двигаться плавно и неторопливо. Не делай больших шагов и резких движений, и упаси тебя Господь произнести какое-нибудь богохульство!

Таким образом, Флоранс спряталась, а Элиза одела Доминик, набелила ей, на всякий случай, лицо и спрятала её непокорные кудри под тугую сетку, расшитую жемчужинами. Также Дом натянула алые перчатки, доходившие почти до середины локтя; они должны были скрыть загорелые руки мнимой невесты. Наконец, на голову Доминик кормилица накинула серебристую вуаль, такую густую, что не только лица невесты было не разглядеть под ней, но и, к досаде девочки, она сама почти ничего не видела.

Повертевшись перед зеркалом и покашляв, чтобы голос был пониже и больше походил на голос Флоранс, Доминик позволила войти в комнату младшим сестрам, в нетерпении топчущимся за дверью. Присев и наклонив голову, она дала девочкам возможность самим надеть ей на голову флердоранжевый венок. Вошел граф де Руссильон, взял за руку мнимую Флоранс, Анжель и Николь подхватили длинный алый шлейф, и процессия, замыкаемая Элизой, двинулась к выходу.

Капелла, где должен был состояться обряд венчания, находилась на другой стороне двора замка. Когда Дом в сопровождении отца, сестер и кормилицы вышла из дверей донжона, то увидела, что во дворе почти никого нет. Несмотря на приглашение Черной Розы всем желающим принять участие в церемонии, страх перед Дьяволом Лангедока был так велик, что никто не захотел остаться в замке Руссильона. Даже верные слуги графа попрятались кто куда; Доминик увидела лишь управляющего Бастьена, Роже Ришара, начальника небольшого замкового гарнизона, да, конечно, своих любопытных приятелей, Пьера и Филиппа. Это и были все свидетели со стороны невесты.