Грибница

Валентина Степановна, появившаяся в кабинете следом, заявление писать наотрез отказалась. А пришла посоветоваться, потому как пребывала в полном замешательстве.

Супруг Валентины Степановны – Григорий Федорович был заядлым рыбаком. В компании закадычного приятеля Федора Григорьевича он проводил на реке все свободное время. Невзирая на возражения супруги, что это свободное время вовсе даже не свободное, потому как есть домашние дела. Григорий Федорович в рыбачьей своей одержимости возражений не слушал. Накануне друзья – приятели убыли на реку с ночи дабы порыбачить на рассвете. Надо заметить, что дух соперничества между рыбаками присутствует всегда, невзирая на давнюю дружбу. Впрочем, как и некая зависть или даже ревность к успехам другого. В эту ловлю повезло Григорию Федоровичу.

Выловленный им на спиннинг таймень был настоящим чудовищем длинной с ногу человека. Это был тот самый случай, о котором слагают потом семейные легенды и рассказывают всем желающим десятилетиями. Ошалевший от внезапно свалившегося на него счастья Григорий Федорович рыбалку немедленно прекратил и от полноты нахлынувших чувств некоторое время мог издавать только нечленораздельные звуки. Федор Григорьевич дар речи тоже потерял. Но не от радости за собрата-рыбака, а от жгучей зависти и острого осознания того, что нет в мире справедливости.

Осчастливив уловом супругу, Григорий Федорович отправился на работу, предоставив, к большому неудовольствию Валентины Степановны, ей заниматься трофеем. И не успела еще раздосадованная Валентина Степановна решить, каким способом это чудище половчее разделать, как явился Федор Григорьевич и повел себя на удивление странно.

Усадив пораженную вторжением хозяйку на табурет, он шаловливо погрозил ей столовым ножом, а потом принялся ловко чистить и разделывать рыбину и тут же жарить ее, изваляв куски в муке. Жестяную банку и мукой, а также соль и перец он нашел, по-хозяйски порывшись в кухонных шкафчиках. Ножик Валентину Степановну не очень испугал. А вот фраза «кто поймал – то и съел, кто съел – тот и поймал» безостановочно напеваемая незваным гостем, наводила на мысль о легком сумасшествии незваного гостя.

Как человек, умудренный жизненным опытом, резких движений Валентина Степановна не делала, ведя с кулинаром светскую беседу о способах приготовления рыбы. Поднесенное ей угощение съела не без удовольствия. А когда Федор Григорьевич, совершив задуманное и даже помыв за собой посуду, удалился, поспешно закрыла дверь на задвижку и, ни на шутку испуганная, задумалась.

Позвонить в милицию? И что сказать? Зашел сосед и пожарил у нее на кухне рыбу? Это не преступление. А посуду помыл – вообще молодец. Позвонить в психушку? А им что сказать? Сосед жарил рыбу и напевал песенку? Это тоже не преступление. В конце концов надумала она наведаться за советом к участковому.

Замешательство Валентины Степановны Алексей вполне разделял. Записав фамилию и адрес Федора Григорьевича, обещал зайти, проверить.

Иннокентий Концевой обожал свою машину. Свою ласточку модели ВАЗ 2102 канареечно-желтого цвета он купил месяц назад и лично пригнал в Сибирь, ночуя по дороге в машине. Гаража у Кеши не было. Не заработал на него еще. Поэтому стояла его птичка прямо у дома, оживляя унылый осенний пейзаж своей яркостью.

Иннокентия же снедало постоянное беспокойство по поводу ее целости и сохранности. До десятка раз в день он выбегал из дома проверить все ли в порядке, смеша соседей своей бестолковой суетливостью. Не в силах налюбоваться на свое сокровище, Кеша без конца протирал зеркала или намывал резиновые коврики.

Мыл свою красавицу Иннокентий ежевечерне. И все бы ничего. Но грязная вода стекала аккурат на дорогу, замерзая там за ночь огромными лужами на радость детям, не упускающим случая прокатиться по льду, и к неудовольствию прочих прохожих, кататься не желающих. Один из них, поскользнувшись на льду, в сердцах чертыхнулся и плюнул на Кешину ласточку. С одной стороны, на редкость удачно – попал прямо на бампер, с другой стороны не очень, потому что произошло это на глазах гордого автовладельца. Кеша задохнулся от возмущения и коршуном налетел на обидчика. Схватившись за грудки, петухи покружили вокруг друг друга. Да и разошлись, так как силы оказались равны. Вызванный наряд констатировал, что заниматься такой мелочевкой им не резон и спустил это дело участковому.

Кеша и в участке продолжал собачиться с прохожим. Тот вяло отбрехивался, искренне не понимая, к чему такой шум без причины.

На десерт у участкового Балжуларского был и вовсе странный персонаж, с которым он не знал, что и делать. Такому в Школе милиции не учили.

Семушка Оладушкин – скромный сотрудник планово-экономического отдела разгуливал по улицам в женской одежде. У него было бежевое пальто с песцовым воротником, шапочка в тон, парик с каштановыми волосами до плеч и густо накрашенное лицо. На этом Оладушкин и погорел. Приличные женщины так не красятся. Доподлинно неизвестно сколько экономист разгуливал в непотребном виде по улицам. В конце концов Семушка имел наглость зайти в магазин. И там привлек к себе внимание одной из продавщиц – Родионовой Евгении. Присмотревшись к посетительнице повнимательней, Женька всплеснула руками: «Да это ж мужик! Ряженый!» Посмотреть на диковинку сбежались все: и продавцы, и покупатели. Заведующая магазином послала за участковым. Благо, далеко ходить не пришлось. Участок располагался за углом.

Умытый и разоблаченный в прямом и переносном смысле Семушка Оладушкин, скромно потупив глаза, вынимал из-за пазухи и выкладывал на стол мешочки с гречкой, изображавшие до сего момента внушительный бюст не менее, чем пятого размера. Извращенец потряс Алексея настолько, что на Ираиду Николаевну душевных сил уже не осталось.

Против ожидания, о пропавшей якобы Аньке она не вспоминала. Сегодня пенсионерка самозабвенно жаловалась на заведующую детским садом, где трудилась нянечкой. Та выперла ее на больничный в то время, как:

А) Ираида Николаевна чувствует себя здоровой как лошадь;

Б) У нее чрезвычайно много работы, ведь в садике царит полная антисанитария.

Участковый состава преступления в действиях заведующей не усмотрел и последовал ее примеру – выпер гражданку Никушину восвояси. Прикрыв филиал сумасшедшего дома, в который превратился его участок и уже запирая дверь, Алексей обнаружил анонимку, сунутую в дверную ручку. Сложенный пополам лист бумаги в клеточку, неровно вырванный из ученической тетради, содержал надпись печатными буквами: «Школу подожгла Родионова.»

Коротко и ясно.

Честолюбие участкового взыграло новыми красками.

***

Ксюха медленно приходила в себя после приступа безумия, заставившего ее спалить Нину Петровну вместе со школой. Поначалу в голове у нее был такой хаос, что, казалось, она сейчас лопнет, точно орех. Она и смеялась, и плакала, и ни на миг не могла сомкнуть глаз, а потом в ней что-то выключилось, словно перегорела лампочка, до той минуты ярко сиявшая, и погасла. Оксана отрубилась и надолго заснула. После чего на нее навалилась апатия. Бродя по квартире с отрешенным взглядом, поджигательница не думала ни о чем. То есть вообще ни о чем. Абсолютно. Совершенное убийство волновало ее не более, чем прошлогодний снег. Раскаяния не было и в помине. Угрызения совести не скрежетали гвоздем по стеклу. Неотвратимость наказания не пугала ничуть. Ксюха чувствовала себя выпотрошенной курицей, которая по какому-то нелепому недоразумению осталась жива после этой убийственной процедуры. Ей было все равно.

Оксана не могла вспомнить, когда последний раз умывалась или расчесывала волосы. Иногда ей хотелось есть, и она ела, если находила что-нибудь съедобное. Если нет – просто забывала об этом. Но в основном просто лежала в постели, уткнувшись носом в стену. Несколько раз в дверь стучали, и она слышала громкие голоса и гогот одноклассников, которых, вероятно, послал кто-нибудь из учителей, выяснить, почему она не ходит в школу. Дверь она не открывала. Зачем? Все домашние – отец и сестра пропадали где-то целыми днями. Болен со Шпингалетом тоже заглядывали пару раз. Оксана и им не открыла. Видеть не хотелось совсем никого. Если ребята что-то подозревают, то все равно будут молчать. А если и не будут, то ей без разницы. Рыло вообще вряд ли догадается, хотя идея и была его. Больше ее никто не беспокоил.

Однажды она почувствовала, что не может больше находиться дома, оделась и вышла на улицу. Был вечер. Снег крупными хлопьями планировал на землю, надолго зависая в свете фонарей в полном безветрии. Магазины уже закрылись, все, кто шел с работы домой – благополучно добрались, поэтому улицы были почти безлюдны. Оксана постояла под ближайшим фонарем задрав голову и прикрыв глаза. Снежинки мягко опускались на лицо и таяли. Капли воды стекали вниз, к подбородку, или к вискам. И не было на свете ничего прекраснее! Вот так бы вечно стоять с мокрым лицом, щурясь от яркого света фонаря.

Ксюха отерла лицо варежкой и пошла по улице. Такую погоду она любила больше всего. Когда еще не холодно, и ртутный столбик термометра колеблется около 0 С, но грязь под ногами уже замерзла. Именно в такие дни бывает самый красивый снег – слипшиеся хлопьями снежинки, медленно кружа, опускаются на землю, но уже не тают, превращаясь в грязное месиво под ногами, как было еще вчера, а прикрывают белым пухом серость и неприглядность вокруг.

Девушка остановилась у следующего фонаря, высвободила кисть руки из варежки и раскрыла ладонь навстречу снегу. Хлопья стали приземляться и немедленно таять. Оксана быстро-быстро, как собака, старалась их слизнуть, пока этого не произошло, чтобы почувствовать на зубах хруст снежинок.

«Девушка, простудитесь,» – насмешливо сказал кто-то из темноты. Молодой парень вступил под свет фонаря, дружелюбно улыбаясь.

Юрику тоже не сиделось дома. Теперь у него появилось много свободного времени. И на ночь глядя непременно тянуло проветриться.

***

«Я знаю, кто это сделал!» – безапелляционно заявила мадам Пухова, размещаясь на стуле, предназначенном для посетителей. Такие заявления слышит время от времени каждый милиционер. По большей части они являются совершеннейшим бредом, но иногда несут в себе зерно истины. Подчас бывает лучше прислушаться к ним, чем отмахнуться.

«Кто и что?» – невозмутимо поинтересовался Балжуларский.

«Молодой человек, Вы что меня не помните?» – искренне возмутилась посетительница. – «Я Пухова Клавдия Петровна. Из Дома Культуры буфетчица. У меня на рабочем месте устроили погром, перебили посуду и украли самовар.»

Алексей, у которого голова шла кругом от обилия виденных им за последнее время лиц драчунов, забияк, дебоширов и прочих правонарушителей, вспомнил. Да, разумеется, запертая в кладовке буфетчица, этакая мадам Грицацуева на современный лад.

«Слушаю вас внимательно, Клавдия Петровна,» – вежливо поощрил ее к диалогу Балжуларский.

«Это один мужчина. Он … Ну, понимаете, крутился вокруг меня некоторое время,» – заговорщицки понизила голос до шепота посетительница.

«Понимаю,» – согласился Алексей. – «Вокруг Вас или вокруг буфета?»

Уточняющий вопрос поставил Клавдию Петровну в тупик. А действительно, около кого или чего?

«Вокруг меня,» – решительно заявила она. – «Но и вокруг буфета тоже.»

«Почему Вы решили, что он причастен? Вы все же что-то видели, Клавдия Петровна?»

«Нет, нет. Но я это чувствую,» – проникновенно заглядывая в глаза участкового, заверила посетительница.

«Понятно. Чувства, гражданка Пухова, к делу, как говорится, не пришьешь. Сможете сообщить мне что-то конкретное, буду рад пообщаться. А пока, извините, у меня много дел,» – демонстративно уткнулся в документы участковый.

«Но это точно он – Родионов. Вот как у нас работает милиция, оказывается. Поэтому и преступники по улицам стадами бегают,» – возмущенно взревела мадам Пухова.

Оскорбительный пассаж про милицию Алексей начисто пропустил, уцепившись за фамилию Родионов.

«Родионов? Тот, что в школе ночным сторожем работает?» – быстро уточнил он.

«Да,» – язвительно подтвердила буфетчица.

«Ну что же, Клавдия Петровна, давайте с самого начала и поподробнее. Когда Вы впервые обратили внимание на этого человека?»

Мадам Пухова собралась с мыслями и начала обстоятельный рассказ, из которого Алексей заключил, что в любви она так же неудачлива, как и мадам Грицацуева.

***

Вероника весело смеялась, болтая ногами и поедая одну за другой конфеты из вазочки. Тапочки валялись под столом.