Обычное дело

Мучительный приступ лающего кашля сотрясал тело Давида несколько минут. Тяжело дыша, он с трудом сфокусировал взгляд на Ларионове и, изо всех сил вцепившись в его руку, прерывисто заговорил:

«Дурак я, Сережа, старый дурак. Не понял сразу. Не подумал. Это бомж нас заразил, Сережа. Он носитель вируса, но сам не болен. И ты, Сережа. Ты – носитель. Ты убьешь всех наших, кто прилетит.»

Ошеломленный Ларионов потрясенно уставился на старого врача. Ему это и в голову не приходило. Не считая смертельной усталости после почти двух суток, проведенных на ногах, он чувствовал себя хорошо: ни кашля, ни удушья. Собравшись с силами Давид продолжил:

«Спаси их, Сережа. Предупреди обо всем, а сам уходи. Уходи, прошу тебя. Там Сусанночка и Русланчик. Предупреди…»

Речь становилась все более бессвязной, силы оставили его. В последние минуты жизни старый врач думал только о единственной любимой дочери и внуке, остававшихся на острове. Отупевший от переживаний Ларионов вышел на улицу и сел на ступени крыльца. Придя в себя через несколько часов, Сергей так и не понял, как он умудрился отключиться и уснуть. В школе царила тишина. Ларионов добросовестно прошел по кабинетам и коридорам, проверяя пульс у всех без исключения. Для того, чтобы осуществить задуманное, следовало сначала убедиться, что все мертвы. Он долго стоял рядом с телом Наташи, но так и не смог заставить себя откинуть куртку и последний раз взглянуть в ее лицо. Оно и так стояло перед глазами: посиневшая кожа, выпученные глаза, оскаленный рот. Неужели он навсегда запомнит ее именно такой?

Ларионов решительно открутил крышку канистры и полил Наташино тело бензином. Затем снова обошел всю школу, методично поливая тела бензином. Остановившись на лестнице, он зашвырнул в дверной проем канистру и бросил зажигалку в бензиновую лужицу. Огоньки весело побежали по бензиновым дорожкам в разные стороны, запрыгнули на колышущиеся от сквозняка шторы, шустрыми змейками расползлись по деревянным стендам с объявлениями и стенгазетами, попробовали на зуб деревянную обрешетку радиаторов отопления, лизнули новенькие двери и, наконец, бодро затрещали всем и сразу. Получаса Сергею хватило убедиться, что здание школы полыхает неугасимо, как вечный огонь на День Победы. Он затоптал ногой окурок, поднялся и зашагал прочь. Дел предстояло много.

Двое суток Ларионов мотался по округе, подбирая подходящее место для поселения. Большая пригородная деревня, раскинувшаяся километрах в двух от широкой реки, вполне подошла. Шоссе делило населенный пункт надвое. С одной стороны дороги располагалась непосредственно деревня, довольно зажиточная, судя по двухэтажным кирпичным домам за непроницаемыми мощными заборами. С другой стороны – новенький коттеджный поселок с яркими, аккуратными, будто игрушечными домиками, перемежающимися детскими площадками и хоккейными коробками. Деревню предстояло очистить от человеческих останков, а вот коттеджный поселок был почти чист. Большинство домов не были заселены, похоже, с продажами возникли проблемы. Ларионов собрал в одно место останки шести человек, обнаруженных в поселке и сжег их. Теперь здесь можно было устроиться на первое время, пока не будет зачищена деревня. В сторону реки от деревни раскинулись широкие заливные луга, а в противоположную – обрабатываемые поля.

Ларионов старался измотать себя до изнеможения, чтобы ни о чем не думать и ничего не чувствовать. Он внимательно осмотрел всю сельскохозяйственную технику, складские и производственные помещения, поля, луга и составил план действий. Сергей сделал запас семян овощей для огородов, сельскохозяйственного инвентаря, мотоблоков, бензина и многого другого, помародерствовав в специализированных магазинах. В аэропорту он сложил запас продовольствия и медикаментов на первое время и припарковал в рядок все приведенные в порядок и заправленные машины. Но каждый раз, когда усталость заставляла его смежить веки, перед глазами вставало обезображенное Наташино лицо, со стекавшей из уголка рта струйкой слюны. Ларионов тут же подскакивал, как Ванька-встанька и принимался что-нибудь делать, лишь бы изгнать этот образ из своей головы.

Трое суток он мотался, как механический веник, пытаясь объять необъятное. Оставалось сделать только одно. Сергей потратил два часа, подробно описывая на бумаге все произошедшее, информацию о вирусе и рекомендации на будущее. Последние шесть часов он провел, валяясь в кузове грузовичка и бездумно глядя в небо. Временами усталость давала о себе знать, и он впадал в тревожное забытье, судорожно открывая глаза каждый раз, когда Наташино лицо всплывало в памяти. Проводив глазами заходящий на посадку долгожданный самолет, Сергей развернул машину и поехал куда глаза глядят.

Лето и зиму Ларионов прожил бирюком в небольшом городке километрах в пятидесяти от поселения островитян. Он окопался в частном доме, как медведь в берлоге, ему было все равно где жить, что есть, о чем думать. Только бы не о Наташе. Сергей совсем одичал и опустился, перестав бриться, мыться, следить за собой. Он поедал консервы ножом прямо из банки, когда был голоден, топил камин обломками мебели, когда замерзал. Одиночество его не тяготило. Привык.

Но с началом весны проснулась и жажда жизни. Вернувшееся беспокойство и нетерпение заставило его без сожаления сняться с насиженного места и податься в свободное плавание.

Глава 27.

«Товарищ полковник, Николай Петрович!» – заспешил вслед вышедшему из машины Матвиенко отец Владимир, подобрав рясу и перепрыгивая через весенние лужи. Полковник аж зубами заскрежетал от досады. Этот правдоискатель надоел ему хуже горькой редьки. Психотерапевт доморощенный. Куда угодно без мыла влезет.

«Слушаю Вас, отец Владимир,» – повернулся он к преследователю с невозмутимым лицом. Весь накопленный пыл и воодушевление отца Владимира немедленно разбились о его ледяную вежливость, как волна о волнорез. Тем не менее он продолжил:

«Николай Петрович, люди в поселке обеспокоены строительством, которое Вы затеяли и некоторыми из ваших приказов.»

«О чем идет речь, поясните, святой отец?» – педантично осведомился Матвиенко. Он явно не собирался облегчать задачу отцу Владимиру.

«Вы знаете. О приказе стрелять на поражение в случае, если к поселению приблизится чужак. Возможно стоило бы обсудить это с людьми и найти какое-то совместное решение,» – примирительным тоном продолжал отец Владимир.

«Святой отец, приказы обсуждению не подлежат, только исполнению. Все мои решения приняты с целью обеспечения нашей безопасности. Напоминаю Вам, что на мне лежит ответственность за жизни 2,5 тысяч человек.»

«Полковник, она лежит на всех нас. Мы вместе должны принимать решения. И это не только моя точка зрения. А стрелять без предупреждения в невиновных людей недопустимо. Николай Петрович,» – неожиданно сбавив напор и сменив тон продолжил он. – «Не хотите просто поговорить? Мне кажется, Вам это нужно.»

«Вам кажется, отец Владимир. Простите, я должен идти. Дел много.»

Разговор снова предсказуемо окончился ничем, как уже случалось ранее несколько раз. Достучаться до Николая Петровича никак не удавалось. Уже много месяцев с того момента, как они перебрались на материк, полковник был на грани, как натянутая струна. Казалось, тронь его пальцем, и случится ядерный взрыв. Титаническими усилиями Матвиенко удавалось держать себя в руках. Спасала работа и лежащий на нем груз ответственности. Дисциплинировала. А этот святоша так и норовил поковыряться в свежей ране. Боль потери уже немного утихла. Осталась бессильная ярость. Она клокотала и бушевала внутри, не находя выхода. Ведь он сам позволил Наташе лететь первым бортом. Умом он понимал, что ее смерть, как и всех прочих, – несчастный случай и винить в этом некого. Но он лишился единственной радости в жизни и не мог с этим смириться. Отец Владимир видел, что с полковником творится неладное, но понять причин его ожесточения не мог. Он несколько раз пытался пробиться через броню Николая Петровича. Но с таким же успехом можно было пытаться колоть грецкие орехи зубочисткой.

Жизнь в поселке была организована по-военному четко и рационально. Только что строем по улицам не ходили. В критической ситуации военная дисциплина была кстати, она не позволяла людям поддаться панике, давая ощущение стабильности. Однако жизнь постепенно налаживалась, а полковник продолжал закручивать гайки, не замечая или не обращая внимания на недовольство части населения, в основном, гражданского. Единоличное решение Матвиенко окружить поселок и большую часть используемых земель вокруг него непроницаемым забором со смотровыми вышками, на которых будут нести круглосуточное дежурство военнослужащие, чтобы не допустить приближение к поселку выживших после эпидемии (а, следовательно, заразных и смертельно опасных) и вовсе вызвало ропот среди населения. Отец Владимир тоже поддерживал эти протестные настроения и пытался в который уже раз донести их до полковника.

К великой радости отца Владимира в деревне оказалась церковь. Совсем небольшая, но яркая и нарядная, как хохломская игрушка потому, что отреставрирована была недавно и выкрашена в бело-синих тонах. Вполне закономерно, что во времена великих потрясений число прихожан значительно увеличивается. Люди пытаются осмыслить происходящее и примириться с ним, найти утешение и ответы на животрепещущие вопросы. Паства отца Владимира постепенно возросла до нескольких десятков человек по будням и нескольких сотен по праздникам. Это воодушевляло его необыкновенно. Пытаясь объять необъятное, отец Владимир старался уделить внимание всем, кто жаждал утешения или разговора по душам. И порой чувствовал себя совершенно опустошенным, словно сдувшийся воздушный шарик, но счастливым.

В деревне была небольшая школа и старенький фельдшерско-акушерский пункт, а также два магазина и придорожная кафешка. На этом блага цивилизации заканчивались. В общем и целом, Сергей выбрал удачное место для поселения. Руководствуясь его записями, прибывающие с каждым рейсом островитяне оперативно распахивали поля и засаживали огороды, чтобы не упустить благоприятное для посадки время. Параллельно зачищали деревню от останков умерших, устроив братские могилы подальше от поселения. Прилетевший последним рейсом полковник Матвиенко застал уже дружные зеленые всходы на полях и свежую редиску, выросшую в теплицах.

Особой изюминкой деревни была цепочка небольших заросших озер, тянущаяся вдоль реки на расстоянии нескольких километров друг от друга. Помимо диких уток, цапель и другой птицы, гнездившейся там, одно из них оказалось излюбленным местом водопоя разномастного стада лошадей. К большому изумлению людей две лошадки оказались мохнатыми пони – совсем ручными и с покладистым нравом. Людей они не опасались и позволяли себя гладить, охотно беря угощение прямо из рук. Лошадки моментально стали детскими любимцами и к озерцу гуськом потянулись дети с гостинцами для них. Скорее всего, в прошлой жизни лошадки катали детей в парках по выходным.

Через несколько дней вечером на огонек к полковнику Матвиенко забежала Вероника. Энергия из девушки, как всегда, била ключом и, казалось, заполняла все вокруг. Проведенная на острове полярная ночь, вопреки ожиданиям полковника, ничуть ее не изменила. От ее активности у Матвиенко немедленно начинала болеть голова.

«Здравствуйте, Николай Петрович,» – затараторила девушка с порога. – «Я хотела бы с Вами поговорить. Можно войти?»

Вероника была одной из тех городских девушек с активной жизненной позицией, которые все свободное время посвящают модному ныне волонтёрству и борьбе с социальной несправедливостью: убирают мусор в заповедных местах, выгуливают собак в приютах для животных, высаживают деревья на месте лесных пожаров, кормят бездомных, проверяют товары в магазинах на предмет «просрочки», ищут пропавших в лесах грибников и т.п. В общем, «моя хата с краю» – это не про нее. После вымирания большей части человечества дел у нее поубавилось. Такие мелочи, как изготовление кормушек для птиц, никоим образом не давали ей проявить себя. Вероника заскучала. И вот этот торнадо чистой энергии налетел на полковника Матвиенко. В отличии от отца Владимира, она не обращала внимания на его холодность и деликатности не проявляла. Уверенная в своей правоте Вероника шла напролом, как танк.

Не дожидаясь формального приглашения, возмутительница спокойствия вошла в маленькую прихожую, сняла мокрые сапоги, потоптавшись на скрипучих деревянных полах, пригладила растрепавшиеся волосы и прошествовала в комнату. Николаю Петровичу ничего не оставалось, как пойти следом. Вероника бодро вывалила на полковника заранее заготовленную речь о невозможности жить окруженными забором, как в концлагере. А уж убийство невинных людей и вовсе чудовищная идея. Ведь можно решить проблему цивилизованно, например, установить на всех дорогах таблички с просьбой не подходить ближе.

За все это время Матвиенко не проронил ни слова, внимательно глядя на девушку. Впрочем, ответа она и не требовала. Под этим пристальным взглядом запал у Вероники иссякал и к окончанию тирады она неожиданно для себя оробела. Вдруг в голову пришла мысль, что они с этим суровым мужиком здесь наедине. Холодок пробежал по спине, и девушка невольно поежилась под его изучающим взглядом. Засмущавшись, Вероника отвела глаза и с притворным интересом начала осматривать аскетичную обстановку. Молчание затянулось.

Николай Петрович жил один в маленьком деревянном домике из двух комнат, где до него доживала свой век одинокая старушка, почившая на той самой старинной железной кровати, в которую и уперся теперь взгляд девушки. Перехватив его, полковник развеселился, а Вероника окончательно смутилась.

«Я пойду,» – пискнула она с какой-то просительной интонацией.

«Конечно, я обдумаю Ваше предложение, Вероника Сергеевна,» – едва сохраняя серьезность уверил ее Николай Петрович.

Когда раскрасневшаяся девушка пулей вылетела из его дома, он расхохотался. Впервые после возвращения на материк. Оказывается, и на эту активистку есть управа. А ведь она очень даже хорошенькая, когда не напускает на себя этот менторский тон. И так забавно краснеет.

Над словами Вероники действительно стоило подумать. И она, и отец Владимир выражают мнение довольно большой части населения, которая пока проявляет свое недовольство лишь на кухонных посиделках. Однако недооценивать ее не стоило. Сам виноват. Нельзя было прекращать практику импровизированных совещаний с людьми, имеющими авторитет среди населения.

Тем временем весна надвигалась неумолимо, как грозовая туча. Придорожные сугробы поникли, скособочились и растеклись ручейками во все стороны. Земля всплакнула лужицами талой воды и глубоко вздохнула полной грудью. В кристально прозрачном воздухе поднимались вверх испарения, искажая окружающий мир, как кривое зеркало. И, наконец, разлилась река. Вода вплотную подобралась к возвышенности, на которой стояла деревня, залив сараи и огороды в низинах вокруг нее. Матвиенко частенько сидел на сухом пригорке позади огорода, примыкавшего к его дому, и любовался закатом. Огромное пространство, залитое водой, ограничивалось шоссе на высокой насыпи с одной стороны и совершенно ничем с другой. Лишь вереница поникших прибрежных ив виднелась в паре километров впереди, обозначая обычное русло реки.

Созерцательное настроение полковника было нарушено повизгиванием и возней на крыше одного из полузатопленных сараев внизу. Средних размеров тощая собака, суетясь и радостно поскуливая, бегала в нетерпении по крыше сарая, скрутив колечком облезлый хвост. Волновалась она не напрасно. Рваными рывками к сараю продвигалась лодка, в которой стояла Вероника. Неумело тыча шестом по дну, она медленно двигалась, стараясь не промахнуться мимо цели. Все ясно, рванула спасать собаку. Полковник аж застонал от досады. Глупая девчонка! Неужели нельзя было попросить о помощи кого-нибудь, кто хоть с лодкой управляться умеет. Конечно нет. Сама полезла.

Тем временем лодка благополучно ткнулась в стену сарая. Но глупая собака вместо того, чтобы немедленно в нее прыгнуть, отбежала на другую сторону крыши, недоверчиво глядя на спасительницу. Вероника и так, и этак пыталась подманить пугливую псину, но та не шла на контакт. В конце концов девушка выбралась на крышу, сняла куртку и, растянув ее двумя руками на манер рыболовной сети, стала подталкивать собаку к лодке. Матвиенко напряженно вглядывался в ее маневры. Предприятие увенчалось успехом. Вот только за то время, пока Вероника ловила собаку, лодка успела отчалить и дрейфовала на расстоянии около метра от сарая. Собака с легкостью перемахнула это расстояние. Девушке было сложнее. Помедлив пару минут, она сделала два шага назад для разбега, оттолкнулась, прыгнула и, стукнувшись ногами о нос лодки, шумно свалилась в воду.

Пока Вероника барахталась и в напрасных попытках взобраться в лодку лишь раскачивала ее, Матвиенко уже лавиной скатился с пригорка, скидывая на бегу куртку и тяжелые ботинки. Ледяная вода стаей голодных пираний укусила его сначала за щиколотки, потом за колени и бедра. Когда укушенные яички обиженно сморщились и втянулись куда-то внутрь, как черепаха в панцирь, стало уже не страшно. Полковник то плыл, то пытался бежать по дну потому, что глубина не превышала полутора метров. Он подхватил Веронику за бедра, закинул в лодку, забрался сам и, со всей силы отталкиваясь шестом, погнал ее к берегу, пока адреналин бушевал в его крови. Окоченевшая девушка свернулась калачиком на дне, ее колотила так, что испуганная собака сочла за благо спрятаться под лавкой. В конечном итоге только она и вышла сухой из воды, сиганув на землю и шустро припустив прочь, как только лодка плотно села на брюхо у берега.

Приведя Веронику к себе, полковник принялся быстро ее раздевать. Вынужденное моржевание сделало девушку на редкость покладистой и молчаливой. Еще никогда Матвиенко не укладывал женщину в свою постель с такой рекордной скоростью. Укутав свернувшуюся клубочком Веронику потеплее, он переоделся в сухую одежду и, чувствуя, что у него самого зуб на зуб не попадает, махнул залпом полстакана коньяка. Потом влил столько же в почти не сопротивляющуюся девушку и забрался к ней под одеяло как был, в джинсах и свитере.

Проснулся он оттого, что теплая ладошка забралась к нему под свитер и шаловливые пальчики теребили сосок. Черепаха немедленно высунула голову из панциря и потянулась вверх. Между тем пальчики нащупали второй сосок и потихоньку стали спускаться вниз, забуксовав на пуговице джинсов. Матвиенко совершенно справедливо воспринял происходящее, как приглашение и не замедлил им воспользоваться. Утром оба чувствовали неловкость, пока не закрепили достигнутый результат еще разок. Потом Вероника убежала домой привести себя в порядок перед работой.

Они встретились еще раз до того вечера, когда полковник Матвиенко собрал импровизированное совещание, на котором признал неудачной свою идею окружить поселок забором. По залу пробежал гул одобрения. Вместо этого он решил создать резервацию для всех выживших, кого удастся найти. Таковой может послужить территория какой-нибудь колонии или следственного изолятора, чтобы они не могли покинуть ее. Безопаснее будет собрать в одном месте всех, кто представляет смертельную опасность для них, чем вечно прятаться самим. Ошеломленно-гневно-презрительный взгляд Вероники поставил точку в их непродолжительном романе.

Глава 28.

Егор едва начал погружаться в сон, когда услышал с улицы тявканье Сониной любимицы – рыжей собачонки с лисьей мордочкой. Ночи были уже по-летнему теплые, и Егор спал с открытым окном. Ох, Соня, опять забыла запустить собаку на ночь домой. Высокомерная породистая псинка считала себя девушкой из высшего общества и на улице ночевать категорически отказывалась, невзирая на хорошую погоду. В этот момент с улицы послышался резко оборвавшийся собачий визг. Егор резко открыл глаза и сел на диване. Чертова собачонка! Что с ней опять случилось? Стараясь не шуметь, парень босиком добрался до входной двери и вышел на крыльцо.

«Алиска, ты где? Ко мне,» – шепотом позвал он. Тишина. В голове немного шумело. Самогонка у Борисовичей вышла что надо. Егор присел на ступеньки, всматриваясь в темноту. Как на грех ночь была безлунная. Наконец, услышав возню за разросшимися кустами смородины, парень поднялся и направился туда.

Инопланетянин в ярко-желтом скафандре ловко зажал ему нос и рот вонючей тряпкой и, придерживая под мышки, тихо и аккуратно положил на землю. Внутривенной инъекции Егор уже не почувствовал. Тем временем другие инопланетяне бесшумно проникли в дом и разошлись по комнатам. Когда все обитатели улицы погрузились в глубокий неестественный сон, подъехали несколько вполне земных автомобилей. В два погрузили спящих аборигенов, и они немедля тронулись в путь. Инопланетяне, не снимая скафандров и уже не соблюдая режим абсолютной тишины, принялись за дела. Все они вызвались добровольцами на эту акцию и по возвращении их ждал карантин. Это было самое большое поселение аборигенов из тех, что они находили до сих пор. Здесь было много детей, в том числе новорожденный малыш, которого с гордостью таскал чернокожий молодой человек. (Откуда только он здесь взялся?) Прежде чем забрать, за ними наблюдали в течении нескольких дней. И двух собак планировали отключить первыми, но мелкая оказалась слишком шустрой и чуть было не испортила все дело. Эта колония аборигенов процветала: обрабатываемые поля, множество домашнего скота, который решено было забрать с собой. Немигающим взглядом желтых глаз сопровождал их передвижения только толстый рыжий кот, предусмотрительно спрятавшийся за поленницей дров. Несколько часов назад он с остервенением вцепился в кого-то большого, шуршащего, пахнущего резко и незнакомо. Это существо тянуло к нему, мирно спящему на хозяйской постели, свои лапы, собираясь напасть. Оценив размеры и количество противников, котяра благоразумно счел за благо ретироваться из дома и наблюдать за ними с безопасного расстояния. Высунув из-за поленницы ровно половину наглой рыжей морды и одно рыжее ухо, котяра флегматично смотрел, как суетятся шуршащие существа, помечая своим едким запахом все вокруг. Только Снежинке удалось удрать, встав на дыбы и изрядно испугав всех своими крепкими копытами. Знал бы кот, какую панику вызвали следы от его когтей, обнаруженные позже. Прореха на защитном костюме одного из существ нашлась, когда рассвело. Вот уж тут они забегали, будто вожжа под хвост попала, потом замахали руками, собравшись в кружок. Затем они потыкали в несчастного черными палками, отогнав его от машин и закончили погрузку. К рассвету мычаще-кудахтающе-хрюкающий кортеж не спеша тронулся в путь, оставив одного из своих на произвол судьбы. Кот забрался повыше, запрыгнув на поленницу дров, по-прежнему не сводя желтых глаз с оставшегося чудовища. Оно долго стояло в растерянности посреди дороги, потом открутило голову и в ярости швырнуло ее вслед кортежу. Впрочем, у него оказалась еще одна. Когда оно скинуло шуршащую шкуру, то вид и запах у него оказались вполне человеческими. Незнакомец так дико выл, катаясь по дороге, что коту стало не по себе. Да и завтракать давно пора было. Кот соскользнул вниз, смахнув роскошным лисьим хвостом паутину и исчез в кустах. Он еще не понял, что теперь ему предстояло научиться жить самостоятельно.

Когда Егор очнулся, голова болела нестерпимо. Попытка поднять ее заставила парня застонать, в голове будто граната взорвалась. Глаза заволокло черным дымом. Егор попробовал разобраться, что происходит, не шевелясь и не открывая глаз. Итак, его везут на машине. На грузовой машине. Он лежит на полу, вытянувшись во весь рост. Егор пошарил рядом с собой и нащупал человеческую руку. Холодную. В ужасе он дернулся вверх, но в голове тут же взорвалась уже противопехотная мина. Парень застонал и откинулся назад. Превозмогая пульсирующую боль, Егор все же приподнялся на локте, дождался, пока зрение прояснится, и осмотрелся вокруг. Ледяная рука принадлежала Светлане. Но она была жива, просто спала. Михаил, Даша, Антошка, Соня и Сашенька – все они лежали на полу или деревянных лавках и, кажется, тоже спали. Егор тормошил всех, до кого смог дотянуться. Очнувшийся первым Антошка посмотрел на него непонимающим взглядом, перевернулся на бок и вновь уснул.

Спустя некоторое время приходить в себя стали все разом. Вслед за стонами градом посыпались вопросы: «Что случилось? Все живы? Где мы?»

«Я знаю где,» – всем и сразу ответил Михаил. – «В автозаке».

«Что-о-о?»