Так говорил Ихтиандр

А я им не скажу, что я курю, сижу,

И, что на них я не гляжу!

В темном коридоре Боба Шутов разговаривает по телефону:

– Да, в девять на кладбище, потом банкет…

Тусклый вечер, искусственная тишина, молчат телевизоры и музыкальный центр. Столы на кухне заставлены кастрюлями без крышек, в них еще не перемешанные салаты. Бабушка Настя и соседка тетя Галя смотрят в духовку.

– Работает, а то я уж испугалась.

– Свинину давай в раковину, пусть тает, и водку спрячь, сейчас Герка проснется. Картошку завтра поставь варить часов в десять, пока то, да се, фарш накрутишь сразу с молоком и хлебом, яйцо добавишь, приправу. Майонезу в салат больше клади, за мясом поглядывай, поливай жирком, сочнее будет, духовка мне не нравится…

– Компоту кастрюли хватит?

– До компоту им будет-то.

Дядя Гера спит на детской кроватке, длинные ноги на полу, кисть руки ладонью вверх тоже на полу, рядом, аккуратно друг к дружке, пара кроссовок «HERO WAY». Маленький Андрейка ткнул пальцем в усы спящего:

– Это для детей комната!

Я включил свет. Дышать нечем от перегара и кроссовок «Героический путь»

– Пошли на кухню посидим.

– Там жарко.

Раздался грохот в прихожей, стихи в большой комнате оборвались.

– Столы принесли…

Народ на цыпочках высыпал в коридор. Тихо расставляли тарелки, рюмки, бабушка Настя считала людей, последние помощники ушли далеко за полночь.

Кладбище, поздняя осень, равнодушный водитель автобуса, воронье и жирные кладбищенские коты. Подъехали Шутовы – Боба и Полина, не торопясь вылезли из теплой машины, у Полины сноп гвоздик, шепотом поздоровались, и все колонной двинулись между могил на Южную сторону.

Поп долго переодевался, долго разжигал кадило, долго читал. Катя, вдова, стараясь не шуршать пакетами, разворачивала закуску, достала водку, стопку пластиковых стаканчиков. Запахло свежими огурцами. После «аминь», батюшка скомандовал:

– А теперь помянем усопшего.

Все перекрестились, полезли за сигаретами. Старухи загалдели:

– Гере, Гере…

Дядя Гера дрожащими руками принял полный стакан, залпом выпил.

– Боба, Сережа! Берите, давайте.

Шутов с Катей едва не чокнулись, быстро опомнились. Вдруг завыла мать, ее усадили на скамейку, в руках опытных старух замелькали пузырьки с лекарствами, все снова притихли.

В автобусе Гера подсел к водителю:

– Да я нах, двадцать тонн, бу-бу-бу, бригадир бу-бу-бу двадцать тонн, я говрю, пошел нах…

Во дворе уже стояла машина Шутовых. Последний перекур у подъезда, кто-то спросил:

– В магазин надо?

– Не, все есть.

Соседка Галя на кладбище не ездила, накрывала на стол. Андрейка округлил глаза:

– У кого день рождения?

Хлопнула последний раз дверь в ванную, отскрипели стулья, все уперлись глазами в тарелки, мать почему-то улыбалась. Все поглядывали на Бобу Шутова.

– Друзья. Вот уже сорок дней нет с нами нашего друга и великого поэта…

Полина обняла Катю, я закусил кулак и отвернулся к окну.

Дяде Гере не повезло, он по запарке уселся между бабушкой и соседкой тетей Галей, которой «нельзя».

– Тамара Сергеевна, я предлагаю выпить… спасибо вам за вашего сына!

За Катей ухаживал Боба, братья Высоцкие шипели друг на друга. Замелькали тарелки, вазы с салатами. Полчаса пролетели в неловкой тишине, лишь стук вилок и шепот по углам.

Бабушка Настя поставила еще несколько бутылок.

– Ребята, если курить хотите, на кухне можно.

Народ, покашливая в кулаки, высыпал в коридор. После перекура стол разделился пополам на мужскую и женскую половину. Женщины отвлекали Тамару Сергеевну от воспоминаний, что бы опять не завыла.

– Как Таня?

– Плохо. Вышла замуж за старого, думали богатый, еще и орет по ночам.

– Орет?

– Ну, да. Вот так, спит, спит, а потом как заорет!

– Воевал, наверное…

– Наверное. А, может, идиот. Скоро третьего родят.

– А мне героину!

Сказала бабушка.

– Героину, героину, – поддержали соседки, – и медаль.