Затемнение

Она опять попыталась раствориться в поцелуе, мысленно отмахнуться и убежать от старухи. От возни с перекатами стал покряхтывать диван, издавать прерывистый пилящий звук, кое-как подлаживаясь то под клацанье настенных часов, то под басовитый морок трип-хопа.

В коридоре тяжело зашаркали. Маша замерла, расширенными глазами глядя на дверь.

– Да нет там никого, – тихим, неуверенным голосом проговорил Костя и попытался улыбнуться.

– Нет, ты проверь, – сжавшись в комок, прошептала Маша.

Сутулясь, он вышел в коридор. Там вспыхнул свет.

– Я же говорил! – обрадовался Костя и, приободренный, вернулся в комнату на диван.– Продолжим?

И они продолжили. В Машиной голове туман сгущался до сумбура. Плакатный трубач расплывался и покачивался. Рано или поздно это случится, – утешала себя Маша. Опять же будет, что рассказать любопытной Кристи.

Кто-то звонил. Смартфон гундосил жуком: вжик-вжик… Кристи, что ли легка на помине? Оттолкнув перевозбужденного Костю, Маша схватилась за смартфон, словно за последнюю соломинку… Номера не было. Но было нечто вроде шелеста ветра, хлопанья крыльев, а еще звук глухого удара и визг тормозов. Связь оборвалась одновременно с сердцем. Машу подхватила ледяная волна.

– Я ухожу, – Маша вскочила с дивана и стала лихорадочно оправляться.

– И это все? – разочарованно усмехаясь, Костя покачал головой.

Маша хотела что-то объяснить, но осеклась и, кусая губы, направилась к двери.

– Лучше бы не приходила, – с обидой бросил ей вслед Костя.

– Лучше бы заткнулся, придурок озабоченный – не оборачиваясь, парировала Маша, под ногой хрустнул картофельный ломтик.

6

Встревоженная Маша вышла из Костиного подъезда и побрела по тротуару, испещренному трещинами-морщинами. Что это было? Кто-то прикололся что ли? Может, это Кристина? Ведь она сохнет по Косте. А Косте хоть бы хны. Но уж больно все как по-настоящему. Это отвратный голос, этот звук удара и хлопанье крыльев. Все это было слишком. Лучше не думать об этом… Так быстро стемнело и похолодало, словно солнце взяли и выключили. Днем осень искусно прикидывалась летом. А ночью расслаблялась и становилась сама собой. Эти перевоплощения сбивали с толку и разочаровывали.

Ее склоненное лицо выбеливал свет смартфона. Последние прохожие уплощались до оживших мертвецов из старого фильма. Желтоглазые светофоры подмигивали машинам, изредка шнырявшие мимо. Березы застыли черными водопадами.

Маша не ответила на шесть пропущенных вызовов от матери. Уже семь… Маша знала, что и как скажет ей мать. Конечно, можно было сослаться на беззвучный режим и севший аккумулятор. Еще что-нибудь наплести. Но разве та успокоится? Сама же все время врет и чего-то не договаривает. А если ей не так ответишь, или обижается или руки распускает. С ней совершенно невозможно разговаривать. Только и ждешь от нее или слез или оплеухи. Истеричка. Кстати, надо поменять сетевые пароли. А то, кажется, она опять читает мою переписку.

Как же не хочется возвращаться и в очередной раз собачиться с матерью. Может переночевать у подруги? Или зависнуть на съемной квартире, где приятель закатил чумовую вечеринку?

Маша нигде не чувствовала себя дома. Что у матери в ежовых рукавицах, что у папани Маша жила, как в гостинице или как у хаоса за пазухой. В ее комнате царил беспорядок переезда. Но вот только куда? Маша давно мечтала снять квартиру, жить отдельно, подальше от контроля и загонов матери. Но мать уверяла, что Маша одна пропадет, ведь она даже в комнате не может убраться. Почему Маша не летает? Почему у нее нет крыльев? Сейчас бы взмахнула ими и улетела. Только бы ее здесь и видели.

Прохватывал холод. Пух чертополоха выглядел как первый снег. Стряхнув оцепенение, березы шумели быстрой водой и опять затихали…

От Кости:

«Извини. Первый блин в коме» – виноватый смайлик.

Вспомнив рвущийся из телефона голос и звук удара, Маша прибавила шаг.

А вот и сообщение от Кристины:

«Ну что? Это случилось? Колись!»

«Настроения нет», – на ходу ответила Маша.

«Так все плохо?»

«Так плохо, что даже…» – похолодевшие Машины пальцы замерли над экраном с незаконченным сообщением.

Машу остановил тот самый скребущийся голос. Она оторвалась от смартфона, но холодный отсвет так и остался на лице, словно въевшись в кожу. Пустынная улица таращилась на Машу мертвыми витринами и окнами. Все обмерло, как в песни или в кошмаре, в котором ровным счетом ничего не происходит кроме бесконечного ожидания. Зарываясь в холодный свет, Маша уткнулась в смартфон и поспешила прочь.

«Ау!» – напомнила о себе Кристина.

«Кто-то преследует…» – Маша не успела дописать. Экран моргнул и погас так же, как фонари, светофоры и последние окна. Улицу прихлопнула темень и превратила в книжку-раскладушку. Панельные коробки прикинулись плоскими поделками из картона. Но вот смартфон мигнул и ожил, за ним последовали огни городской окраины, вернувшие глубину и объем.

Маша перевела дыхание. В этот момент налетела хлопающая темень. Маша пригнулась и, словно защищаясь от слепящего света, прикрыла лицо рукой, в которой был смартфон. Длинные когти, похожие на узловатые пальцы, вырвали из Машиной руки смартфон, и хлопающие черные крылья рванули вверх и в сторону. Птица стала удаляться, ныряя из тени в тень, словно штопая пустынный ландшафт. Кинувшись за воровкой, Маша споткнулась о бетонную полусферу, и брусчатка с размаху треснула по лбу, оглушила и стала переваривать, втягивать в хлопающую черноту.

7

Очнувшись, Маша увидела смартфон, который подергивался над ней. Маша попыталась схватить его, но птица, сжимавшая смартфон в заскорузлых когтях, тут же отлетела. Маша бросилась за птицей вдогонку. Воровка то удалялась, то приближалась, словно дразня или ведя за собой. За Машей гнались тени, но не могли настигнуть ее так же, как Маша не могла нагнать черную птицу.

Под ногами прошуршала разлинованная рельсами насыпь. Маша видела только проклятую птицу и больше ничего. Птицу обливал снизу холодный свет смартфона. Она как будто горела синеватым пламенем. Ветки так и норовили исцарапать Машино лицо. Фонари слились в яркий диск, который взмыл вверх. Птица летела под темным шелестящим сводом. А вдруг эта тварь разожмет когти? Разве мать поверит, что это не я ухайдакала смартфон?

Птица исчезла в дверном проеме, Маша – за ней. Только тогда Шумилина опомнилась, точно проснувшись, и остановилась, пытаясь отдышаться и оглядеться. Коленки в рваных джинсах и сердце ходили ходуном от холодрыги и смятения.

Маша оказалась в пустой полутемной комнате. Голые стены испещряли странные письмена, иероглифы, символы и рисунки, похожие на татуировки. Пол покрывали черные перья и ветошь. Что-то еле слышно шуршало, скрипело и бормотало, словно дом пересыпал и просеивал фантомные звуки. На вытянутом столе стояли антропоморфная глиняная фигурка и пиала со сколом на ободке. С потолка в пиалу мерно капала вода. Маша почувствовала жажду и облизнула пересохшие губы.

– Выпей, – дул в ухо полумрак.

– Не мучай себя, – выстукивали капли.

Не выдержав, Маша взяла пиалу и припала к ней. Из глубины комнаты вырвался детский плач и ледяной иглой прошил сердце. Ах, нет. Это же смартфон. Он валялся в дальнем углу на куче тряпья рядом с остовом настенных часов. Все вопил и вопил. Надо ответить. Наверняка, это мать.

– Берг ерцук чемурк мааром, – выскреб смартфон.

Готическая вязь на стенах и глиняная фигурка на столе шевельнулись. Маша – не Маша выронила смартфон и бросилась к выходу, к выдоху, но не нашла ни того, ни другого. Стена преградила дорогу, воздух встал поперек горла. Задыхаясь, она зашарила по шершавой стене, нащупала скобу, рванула ее на себя, от себя, отталкивая дверь, заброшенный дом, косматую темень леса. Беспомощно улыбавшаяся луна силилась выпростаться из ветвей и потому все сильней запутывалась.

– Берг ерцук чемурк мааром – шамкали черные деревья, тесня друг друга и обступая бегущую сломя голову Машу.

– Нет, не надо, нет… – умоляла Маша, заткнув ладонями уши. Но заклинание уже забралось в голову и прикинулось внутренним голосом:

– Нович сопо яседе манабра.

Маша закричала, пытаясь заглушить эту вездесущую тарабарщину. Не помогло. Заклинание продолжало звучать, как ни в чем не бывало.

И тогда отчаявшаяся, затравленная Маша увидела старое дерево, которое словно для объятья распахивало свои черные руки – сучья. Маша с разбегу воткнулась в него головой, наконец-то заклинание оборвалось, и хлынула тишина.

8

8—1

Проснувшись, Маша с облегчением признала свою душную комнату. Закрытое окно прикрывалось шторой. Все тело чесалось, словно под кожей тлел огонь. Особенно доставало левое запястье. Маша поскребла руку ногтями, отчего зуд только усилился. Казалось, что вся комната чесалась.