Элизиум. Рассвет

Они препирались еще несколько минут, задавали непонятные вопросы, показывали что-то на пальцах, спорили между собой.

Судя по тому, что деньги ему не возвращали, было понятно, что он, все-таки, плывет.

Евгений пытался выяснить, в какую страну направляется судно, но языковой порог был непреодолим. Азиаты отвечали ему все громче, переходили на крик, хотя лица их, при этом, не выказывали ни малейшего раздражения.

Евгений вдруг понял:

«Они кричат не со зла, а потому, что наивно думают, что если говорить громче, то до меня дойдет смысл их слов. Они не понимают, что такое другой язык!»

Он прикидывал, кто из них капитан. Очевидно, им был самый молчаливый и спокойный азиат, с вытатуированным тигром на груди и обвислыми, на китайский манер, рачьими усами.

По крайней мере, все доллары уже перекочевали ему в руки.

Спустя четверть часа Евгению показали его место в трюме с подвесным мешком для сна и дали поесть жареной рыбы. Капитан молча похлопал его по плечу.

Евгений понятия не имел, кто эти люди, но на злодеев они похожи не были. Стоявшая на видном месте статуэтка Будды также не внушала дурных мыслей.

«Может, какие-нибудь контрабандисты?»

Поутру корабль отчалил.

«В домике»

Рейнеке озадаченно следил за корабликом, на котором плыл Евгений.

– А ведь он всерьез решил от нас убежать! А-я-яй, что же ты делаешь, малыш!

– То есть? – фыркнул полковник.

– Корабль направляется туда, где мы не сможем его достать. Есть на земном шаре уголки, куда не дотягиваются известные мне чары. Возможно, из-за малой концентрации торсионных полей или… из-за необычайной мощи тамошних Восьми Благих Эмблем? Аштамангала… Этот буддизм даже для меня полон загадок!

– Хотите сказать, он знает, куда и зачем плывет? – скривила рот леди Хантингтон. – Это на него не похоже! Откуда ему вообще знать…

– Муравей понятия не имеет о географии кухни, когда бежит к куску сахара на столе. Он просто следует своим инстинктам! Евгений что-то учуял. Он мог бы вернуться в Бомбей и расшибать себе лоб о двери учреждений, в надежде на помощь от белых людей. В конце концов, его, вероятно, пригрели бы. Но… он все сделал правильно!

– Этих азиатов ждет беда! Они исполнили его прось… – заговорил Синклер и осекся. – Ах да, он же им заплатил…

– А что игра? – насторожилась мадам Бонно.

– Игра обиделась на нас и временно самоустранилась, – вздохнул Рейнеке. – Мы сохранили за собой инициативу за счет очень грубого хода, на грани шулерства. Так что теперь она нам не союзник.

– И нет никакого способа развернуть его назад? – спросил Гиббс.

– Мог бы быть. Сохрани хоть один из нас достаточный капитал для второго капкана. Но капитала нет. И кредита нет. А кораблик все плывет-плывет-плывет…

– Так, что… игра проиграна? – прошептал епископ. – И все было зря?!

– Кто вам сказал, что игра проиграна? Надо подождать. К счастью, мы имеем дело с иррациональным идиотом.

– И с-сколько придется ждать? – насупился Берни, нервно дергая щекой.

Хозяин пожал плечами.

– Я правильно понимаю, Рейнеке, что вы абсолютно… – начала леди Хантингтон.

Рейнеке поднял бровь:

– Да, графиня?

– Что вы н-не вполне владеете ситуацией? – чуть приструнив себя, закончила та.

– Да, не вполне. Я же, не господь бог, чтобы контролировать поведение каждого одноклеточного и читать его мысли.

– В таком случае с меня хватит! – Хантингтон резко встала. – Дайте мне знать, когда выманите эту тварь из щели! Мне… нужно отдохнуть и восстановить душевные силы!

Она, стуча каблуками, стремительно вышла из зала. Рейнеке поцокал языком.

– Кстати, а куда девался наш Вайпер? – вспомнил он вдруг.

Все зашептались

– Ни о каком отпуске для него речи пока что, вроде бы, не шло. Так-так-так… Ба, да он в Канзасе! Ностальгия замучила? Ну что ж…

Все разглядели черную фигурку Вайпера, беспечно, словно школьник, швыряющего камешки в пруд.

– Хм-м! – Рейнеке криво оскалился и воодушевленно устремил взгляд к темному потолку. – У меня появилась идея, как нам выманить нашего любимца. Правда, для этого необходимо подготовить почву… В любом случае, нам придется взять довольно долгий перерыв.

– Миссис Портер? – догадался Синклер.

– Теперь уже снова мисс Бернгардт, – меланхолично улыбнулся Рейнеке.

Никто из них не знал, что покинув комнату, леди Хантингтон вызвала по телефону из Вустера свой автомобиль и, возвратившись к себе в отель, два часа к ряду, с остервенением, мылась в ванне: она все еще казалась себе грязной.

Потом ее охватил нервный припадок. Она вдруг ясно поняла, что это лицо и тело, которые она беззаветно любила, которыми восхищалась и на заботу о которых не жалела денег и сил, скоро могут обратиться в тлен.

Она машинально оделась, выпила полбутылки вина.

В приступе сентиментальности попробовала составить завещание, но вместо него написала странную патетически-злобную исповедь, которую, тут же скомкав, сожгла в пепельнице.

Потом она лежала на застеленной кровати, вспоминая всех, в кого когда-то влюблялась, и кого потом возненавидела. Вспомнила, что у нее замечательный голос (леденящее сердце меццо-сопрано, как говорил учитель), что она могла бы петь на сцене и сниматься в кино. Что она прекрасно танцует, играет на фортепьяно и знает наизусть почти всего Байрона. Что нежно любит попугаев, кошек и лошадей… и своего сына. И что она слишком мало работала в этой жизни, чтобы стать чем-то большим, чем обворожительной титулованной ценительницей меховых горжеток и тонких сигарет.

– Проклятый ублюдок! – выплюнула графиня в адрес Евгения.

Ей следовало сразу понять, что от таких исключительных негодяев, как от чумных крыс, надо держаться как можно дальше… Но она не поняла.

– Спрятался «в домике»? Вот и оставайся там. Слышишь, дрянь! Господи, запри его там… пожалуйста!

На следующий день одиннадцатилетний ученик школы-интерната Реджинальд Хантингтон, по пути в столовую, увидел стоявшую в холле мать.