Кремовый ручей

В ледниковый период ледник, сползавший по этим землям, немного подправил рельеф. Он стёсывал под своим весом крупные скалы и части образовавшихся складок, протаскивая их на юг. Когда он таял, и его мощь слабела, он оставлял крупные горы и обломки, которые тащил за собой. Как ты можешь видеть, формирование рельефа, пускай и не в таких масштабах, происходит и сейчас. В зимнее время на вершинах сопок спрессовываются ледяные шапки, которые примерзают к камням. Весной снег тает, и эта шапка сползает в долину, увлекая за собой камни с вершин, образуя там и тут свежие осыпи на склонах. Наиболее крепкие, монолитные столбы пород всё же остаются стоять на месте, с каждым годом возвышаясь всё больше над осыпающимися вокруг обломками. Такие столбы, которые остаются стоять на склонах и вершинах гор, называются останцами.

– Расскажи, как вообще определяют участки, перспективные для геологической разведки?

– С помощью аэросъемки. Если простыми словами, то на самолёт крепят датчики. Те же магнитометры, электроразведочные приборы. Так же делят территорию на профили, но по площади на гораздо большие, чем у нас, и летают над ними, делая замеры через определённые расстояния. Затем данные интерпретируют и строят карты изолиний, на которых видны аномалии – участки, где под землей могут быть руды. Так как этот способ съёмки очень неточный, то на самые ярко выраженные участки аномалий посылают геофизиков, которые замеряют перспективные территории уже более подробно, на земле. После они так же интерпретируют данные в более точную картину и говорят, надо ли копать, и где.

В России данные аэросъёмки уже старые, их делали ещё в СССР, когда решили провести аэромагнитную съёмку всей территории советского союза. Просто так, на всякий случай. На этой магнитной карте видны все аномалии и месторождения, которые есть у нас в России. Например, Курская магнитная аномалия, либо железорудные месторождения Урала. Они очень сильно выделяются.

Но может быть и по-другому. Так было, по крайней мере, раньше. Набирает, допустим, какой-нибудь чукча воду в реке и видит – на дне что-то золотое блестит. И разносится слух, что в таком-то ручье нашли золото. Геологи приезжают его найти. Просто так золото в реке оказаться не может – его вымывает водой из пород в сопках, находящихся вверх по течению. Проводят геологоразведочные съёмки, чтобы найти эти вмещающие золото породы. Определяют площадь этих пород, примерное количество золота в них, и решают, перспективно ли производить здесь добычу. И если мы, так сказать, сканируем землю приборами, ищем косвенные признаки присутствия под землей руды, то вот у геохимиков, например, другая задача. Тот метод, с помощью которого они проводят разведку, называется литогеохимическое опробование по вторичным ореолам рассеивания. Сейчас объясню.

Под землей находится рудная жила, в которой рассеяно золото. Это первичный ореол его рассеивания. Но химическое вещество способно мигрировать из одной среды в другую. То есть, со временем это золото вымывается из породы подземными водными потоками и выносится на поверхность земли – это и есть вторичный ореол рассеивания вещества. У геохимиков, так же как и у нас, исследуемая территория разбита на профили – линии, по которым проходит маршрут, и пикеты – точки замеров на профилях. В каждой такой точке они собирают в мешочки образцы пород. Эти образцы нумеруются и заносятся в каталог, чтобы ничего не перепутать. Затем, уже при камеральной обработке в лаборатории, породы сначала измельчают в пыль, а после делают химический анализ, по результатам которого определяют процентное соотношение золота в образцах. После, геохимики строят карты, прикрепляя к каждой соответствующей точке данные с процентным содержанием золота соответствующего образца. По такой карте видно аномалию – обособленную группу пород, у которой процентное содержание золота высоко. Именно под такой аномалией и может находиться рудная жила.

– Кроме золота ведется ли на Чукотке добыча ещё каких-нибудь полезных ископаемых?

– Конечно. Полиметаллы: олово, вольфрам, серебро. Мой отец работал здесь, на Чукотке, на прииске. Добывал олово в посёлке Иультин.

На вершине одной из каменистых сопок я заметил железную треногу. Такую треногу я уже видел в Анадыре, когда забирался на вершину горы Верблюжьей. Я спросил у Саши, зачем их ставят здесь.

– Это – тригопункт, – ответил он. – Жёстко привязанный на местности геодезический знак. Его ставят на таких точках, которые очень устойчивы, и их невозможно передвинуть, убрать, или снести. На нём написаны географические координаты точки, по которым можно узнать, где ты находишься сейчас. Такие знаки, как правило, бетонируются, либо вбиваются на два-три метра вглубь земли, чтобы ни при каких обстоятельствах его не могли снести.

Стемнело. Часы дороги меня утомили, хотелось спать. Едва синеющее чистое небо на горизонте всё же не давало окружающему миру погрузиться в полнейшую тьму и продолжало освещать нам дорогу в густых сумерках. К 11 вечера среди гор начала вырисовываться длинная вереница деревянных бараков, уходящих дальше по долине и теряющихся во тьме. На самой окраине заброшенного поселения стояло двухэтажное квартирное здание – похоже, самое крупное сооружение в этом поселке. У здания в круг выстроились обитые металлом балки, стоящие на сваренных из широких железных труб санях. Из балков вышло шесть человек, чтобы встретить нас – четыре парня и две девушки. Мы спрыгнули с вездехода и поздоровались со всеми. Лёва подозвал к себе одного из парней – с виду щуплого, невысокого роста с большими бегающими глазами. Его лицо показалось мне ужасно знакомым. Только потом я вспомнил, что видел его пару раз на военной кафедре нашего университета. Он тоже учился на геологическом факультете. Скорее всего, на курс или два старше. Лёва сказал ему:

– Игорь, у тебя в балке места много?

– Четыре человека без проблем влезут, – отвечал тот спокойным голосом, стреляя взглядом то на нас, то на Лёву.

– А если шесть?

– Ну посмотрим.

– Посмотри. Если не влезут – в другие балки поселим.

Мы пошли за Игорем и поднялись в балок, в котором жил лишь он один. Внутри, у входа, стояла буржуйка. В противоположной стене прорублено окно. У окна столик, там же, в углу, кровать.

– Значит так, парни, – сказал Игорь, как мне показалось, немного настороженным голосом, после того как все вошли. – Нужно постараться уместиться всем в одном балке, потому что этот самый лучший. Все остальные гораздо хуже. Тут полнейшая реорганизация. Главный тут Лёва, который ехал с вами, и ему на всё плевать. Он не следит за складом, оттуда можно вообще брать что угодно. Как по мне, это неплохо, но минус и в том, что не организована ни кухня, ни туалет. Так что готовим на костре. Просто радиатор отопительный на кирпичи поставили, и всё. Там сейчас макароны. Накладывайте, ешьте. Если в туалет по-большому, то вон в том бараке двухэтажном выбираете любую комнату и делаете дела.

Из дальнейшего диалога с Игорем выяснилось, что этот заброшенный посёлок называется Быстрым. Раньше здесь имелся большой отряд карьерной техники и человек двести рабочих для добычи и промывки золота. В начале девяностых этот прииск был оставлен, и вот сейчас здесь снова проводится разведка, но только геохимическая. Для нашей бригады это лишь перевалочный пункт, и завтра нас повезут дальше, ещё севернее, на другую территорию.

Я вышел из балка осмотреться получше. Вокруг царила всё та же унылая картина разрухи и запустения. Огромные груды строительного мусора и металлолома. Под боком балочного лагеря теснились покосившиеся деревянные лачуги, фоном для которых служили стоявшие поодаль высокие исполины пологих сопок, цепляющие своими вершинами спустившиеся тучи.

Рядом с двухэтажным бараком находилось огромное несвежее пепелище сгоревшего здания, которое, судя по оставшемуся ржавому остову водопровода, тоже имело два этажа. На пепелище горел разведенный костёр. Костёр обложен вокруг отопительными батареями, на которых стоит большая разогретая кастрюля с ужином.

После ужина пошёл с парнями на берег реки в полевую баню, до которой от лагеря около ста метров. На каменистом побережье стояла двухкамерная современная палатка – это и была баня. Все её именовали Мобибой – по названию кампании, которая специализировалась на производстве портативных походных бань. Само её название расшифровывалось как мобильная баня. В Мобибе было уже натоплено и тепло. Впереди предбанник, где раздевались, дальше парилка – маленькая комнатка с жестяной печкой. Печка с бортами, на которые можно положить несколько камней, либо поставить греться ведро с водой. Рядом – лавка. На лавке железные тазы. Мы снова растопили печь докрасна. Внутри стало невыносимо жарко, как в настоящей парилке. Парни, не жалея, плеснули из таза на печку воды. От непривычки и очень горячего пара я начал задыхаться. Уж очень давно я не был в парильне.

Внутри нечем было дышать, в то время как на улице поднялся холодный сильный ветер. Спустились тучи, по крыше забарабанил частый дождь. Я не стал долго сидеть и париться, поэтому быстро помылся и сразу пошёл в балок.

День восьмой. 26.07. Среда.

Восемь утра. С отъездом не затягивали, снова загрузили вездеход. Поели, умылись. Лёва дал нам пенки, немного провизии, электрогенератор, двухсотлитровую бочку солярки, две большие палатки.

– Грузите всего побольше, ребята, под завязку, – сказал нам водитель Влад. – Чем больше загрузите, тем лучше будет проходимость.

Мы попрощались с нашим геохимиком Димой, который должен был остаться здесь, и тронулись в путь в 9:30 утра. Проезжая мимо деревни, я более детально смог рассмотреть множество деревянных построек, оббитых толем, огромное кладбище разбитой техники и железные остовы огромных ангаров неизвестного назначения. У реки, на протяжении всей деревни, лежали небольших размеров намытые горы гальки и песка. Я спросил у Саши, как здесь происходил процесс просеивания золота.

– Драгами, – ответил он. – Это такой ленточный экскаватор на плавучей платформе, который ковшами черпает с речного дна породу и высыпает её на конвейер для просейки. В конвейере есть несколько этапов сортировки. Сначала там под потоком воды отсеиваются крупные камни, потом маленькие, потом песок. Так до тех пор, пока после просеивания не остаётся шлих – тяжелая золотоносная порода. Она оседает на губчатый материал и остаётся там вместе с золотом, а дальше уже перерабатывается на горно-обогатительных комбинатах. Вообще не зря всю эту местность вдоль этой реки называют Золотогорьем. Вон сколько гор намыли, и все они были полны золота. Слышал я, что эта местность уже давно славится своими золотыми и серебряными залежами. Это одно из первых мест на Чукотке, где начали добывать эти металлы. Ещё в конце девятнадцатого века предприимчивые американцы покупали лицензии на добычу у Российской империи и строили в этих местах поселения в стиле дикого запада. Ну знаешь, типичные городки в пустынях, которые в вестернах показывают.

Метров через пятьсот деревня закончилась, но прииски и намытые горы вдоль реки ещё простирались около трёх километров вверх по течению. Вдоль реки и по полям, по всему нашему пути, тянулись деревянные ЛЭП с толстыми алюминиевыми кабелями. Сначала возле них изредка встречались ржавые трансформаторные будки, потом перестали. Из деревянных столбов уцелели лишь единицы, и то, в основном вблизи приисков. Дальше и тех почти не сыскать; многие упали в траву, об их присутствии напоминали лишь тянувшиеся вдоль реки провода, лежащие на земле с кусками железных штырей и керамическими изоляциями.

По пути нам встречалось всё так же много горных речушек. Одна из них была мелкой, как и все, но довольно широкой. В ней копошилось огромное количество рыб. Когда мы проезжали по ней, рыбы выпрыгивали из реки, сбивались в стаи, обнажали свои спины и бока, выпрыгивая на сушу. В паре этих рыб я узнал морских горбуш. А может, и все они были горбушами.

В пути вездеход заглох. Пришлось задержаться минут на двадцать, хотя поездка и без того ужасно медленная. Спасал лишь завораживающий окружающий мир. Ярко светит и подпекает солнце, а вездесущие обширные территории зеленых степей приятно радуют глаз. Исчезли деревянные опоры ЛЭП и теперь девственно чистые и безмятежные поля казались совсем не тронутыми человеком, успокаивающими.

На нужное место мы приехали в час дня. Это была открытая и хорошо просматриваемая плоская равнина. С одной стороны сопки находились очень далеко, почти вне поля нашей видимости. С другой, до них около трех километров ходьбы. Под боком текла всё та же богатая на золото река. Вдалеке, на другом её берегу, стоял деревянный, покосившийся сарай.

– Кто-нибудь, поехали со мной, – сказал Влад после того, как мы выгрузили все вещи. – Доедем до того сарайчика. Может, разберём его на дрова.

Когда мы подъехали, этот сарайчик оказался большим деревянным балком. Одинокий владелец давно его покинул. Вокруг разбросано много досок, большая печка, пружинная сетка от кровати, несколько пустых топливных бочек. Эти бочки валялись здесь повсюду. Прошерстив по окрестностям, можно набрать десятка три. Они старые, тяжелые, из толстого металла, ещё не сильно проржавевшие.

Мы достали топоры и пилы, начали разбирать ветхий балок, закидывать доски в кабину вездехода. Ветер приятно обдувал тело своей прохладой и не давал сильно вспотеть. По небу то и дело разносились скрипящие стоны неведомых нам птиц. Их крик напоминал мне скрип плохо смазанной дверцы старого комода. Было в нём что-то немного раздражающее. Влад козырьком приложил ко лбу ладонь и посмотрел вверх.

– Косяк журавлей летает. Видать, гнездовье у них рядом, – заключил он, сильно щурясь от яркой голубизны неба, и с досадой добавил, – мясо у них жесткое, жильное, тяжело жевать…

Мы забили досками едва ли не всю кабину вездехода и поехали обратно. Парни, оставшиеся в лагере, в это время уже развели костёр из щепок, которые привезли с собой из Быстрого и накипятили воду. Пригласили водителя отобедать. Он перекусил и тронулся в путь.

И вот теперь мы остались впятером. Пятеро однокурсников-геофизиков, посреди тундры, рядом с кучей выгруженных вещей. Мне это напомнило какое-то несрежиссированное реалити-шоу, в котором нам предстояло выживать в этой дикой природе, вдали от цивилизации в течение, как минимум, двух ближайших месяцев. Эта внезапно пришедшая в голову мысль навивала чувство тревоги и печали. Но думать об этом особо некогда. Нам предстояло обустроить лагерь до наступления темноты. Сперва поставили большую восьмиместную палатку. У неё был жесткий каркас из круглых железных перекладин. На вторую палатку перекладин не было. Мы хотели сколотить каркас из тех реек, которые взяли из Быстрого, но тут вспомнили, что забыли пилы у развалившегося балка, который разбирали на дрова. Я с Колей пошёл за ними.

Чтобы не месить болотную жижу в полях, отправились по-над рекой, перескакивая с камня на камень. На участке с мелкой дресвой, больше напоминающей крупнозернистый песок, я увидел пару хорошо отпечатавшихся медвежьих следов. Я растопырил пальцы на руке и приложил пятерню к следу. След был немного больше. Он слегка размыт и уже староват, однако это не помешало мне начать паниковать. Я немедля сообщил о своей находке Коле, на что тот только махнул рукой:

– Был в прошлом году на практике в Приморье. Там, в лесах, медвежьих следов этих полно. Сначала тоже боялся, а потом привык и вовсе внимания не обращал.

Его рассказ не очень меня успокоил. Я ещё долгое время постоянно прислушивался к любому шороху и то и дело оглядывался по сторонам.

Мы принесли пилы в лагерь и начали строительство деревянного каркаса под вторую палатку. Пока одни строили каркас, другие копали яму под туалет, таскали лежавшие вдали брёвна деревянных ЛЭП, чтобы не сидеть у костра на голой земле. Притащили с округи металлолом. Нашли железные электрические щитки и использовали их в качестве кирпичей для костра. Была здесь и тренога для чайника, и пара железных штырей, которые могли бы пригодиться в качестве кольев для палатки. Из-за скрывавшихся в траве куч мусора, который валялся везде, тундра теперь не виделась мне такой уж дикой и необжитой. Здесь, среди этой мнимой пустоты, вполне можно было найти достаточно подручных материалов для обустройства простенького летнего лагеря.

К вечеру, наконец, всё было готово. Мы натянули брезент на достроенный деревянный каркас второй палатки и отвели её под склад – сложили туда провизию, инструменты и прочее. Во второй большой палатке разложили и застелили раскладушки; распаковали личные вещи, устроились поудобнее. Раскладушки нам дали просто ужасные. Они сделаны из очень тонкого и хрупкого алюминиевого каркаса и легко ломались. У моей отломана ножка. Вместо неё я подставил под перекладину железный щиток. У кого-то одной пары ножек не было вообще. Раскладушки сильно прогибались, ужасно скрипели при любом движении, грозясь развалиться в любой момент. Под этой крышей мы разложили свои личные вещи, развесили одежду и измерительную аппаратуру.

Смеркалось. Мы наспех приготовили ужин и начали готовиться ко сну. Спать не особо хотелось, и я бы ещё посидел в тишине у костра, но в палатку меня прогнали огромные полчища комаров, которых к вечеру собралось вокруг нас великое множество. Из-за них спокойно сидеть на улице просто невозможно. Средства от насекомых помогали слабо. Эти твари всё равно садились на руки, прокусывали тонкую инцефалитку.

Перед сном снова подумал о медведе. Закрывая глаза, я представлял, как ночью огромный разъяренный хищник врывается к нам в палатку и всех загрызает. Я уж было начал думать над планом бегства при таком случае, но потом вспомнил, что бегством от медведя не спасёшься – он всё равно намного быстрее – и от безысходности уснул.

День девятый. 27.07. Четверг.

Утро выдалось холодным. Если в палатке ещё можно было спать, то на улице дул хоть и не сильный, но очень холодный ветер. Всё небо заволокло тучами. С ближних сопок опускался белый, как молоко, туман. Он надвигался очень медленно, на вид был густой, тягучий и белоснежный, словно творожная масса. Через полчаса он полностью спустился с гор со всех сторон и заслонил собой пространство так, что более-менее могла просматриваться лишь одна равнинная сторона. Наблюдать за этим волшебством одно удовольствие. Где-то надо мной, в этой густой туманной мгле, пролетали с криком журавли. В этом месте их крики не умолкают почти никогда.

Ещё вчера вечером я на ночь поставил стираться свои трусы с носками. Сделал я это очень просто – положил грязное бельё в реку, под проточную воду, и придавил тяжелым камнем. Утром пошёл проверить, не унесло ли их течением. На месте. Главное – придавить одежду камнем потяжелее, чтобы не унесло. Портки после такой стирки оказалась ещё грязнее. Все камни под водой обросли тиной, и одежда после такой стирки и сама стала зелёной. Но проблема эта легко устранима: достаточно просто прополоскать бельё несколько раз в проточной воде. Сойдёт. Самое главное, что не воняет. Вода в реке была холодной, но не ледяной, как из подземного ключа. Мы черпали её прямо из этой мелкой речушки. Пили сырой, варили чай и готовили еду. Сырая вода на вкус не отдавала ни тиной, ни рыбой, – чистая, вкусная.

После того как мы все проснулись и позавтракали, снова было небольшое затишье. Поднявшийся ветер пригонял к нам туман. Отдельные его клубы, оторванные от общей массы, пролетали мимо. Это было похоже скорее на пожар, охвативший тундру, и нас окружил дым тлеющих мшаников.

К одиннадцати часам начали настройку аппаратуры. Наш опытный товарищ Саша с самого утра изучал инструкции, затем вытащил приборы и позвал нас. У нас имеется два отечественных магнитометра «Минимаг-М» и электроразведочный аппарат «БИКС». С их помощью нам предстояло провести съёмку местности. «Минимаг» состоял из мягкого подобия рюкзака, который вешался на спину. На спинке два крепления для аккумулятора и самого измерительного элемента с поляризующейся жидкостью внутри, похожего на кувалду, с набалдашником вверху. К руке крепится датчик управления с дисплеем и кнопками для настройки.