Прометей

Сержант молча кинул пару веток в костёр и когда их охватило пламя заговорил, не отрывая от него взгляда:

– Вроде же великая держава, всех всегда побеждала, поднимала республики из грязи, создала атомную бомбу, отправила Гагарина в космос, а у меня в деревне асфальта как не было, так и нет. То же и с газом. До сих пор сухостой в лесу рубил…

Он замолчал. Достал из кармана мятую пачку сигарет, закурил и продолжил:

– Я тоже думал, что тут всё по-другому. Сколько парадов видел по телевизору. Всё пышно, красиво, а по факту вши, грязь и кретины. Безмозглая, босоногая армия. Даже вон, – он указал взглядом на мой ремень, – до сих пор серп и молот на бляхе.

Я посмотрел на тусклую стальную звезду с символом ушедшей эпохи по центру.

– Представь сколько их наштамповали в Союзе. Давно развалился, а ремни такие всем призывникам дают.

Я молчал.

– Голодные солдаты, кругломордые офицеры… И те, и другие разбегутся в случае войны. Может лишь пара особо идейных останется…

– Ну почему же, – вяло запротестовал я.

– Макс! Вот скажи честно, ты бы отдал жизнь за эту страну?

Сержант пристально смотрел мне в глаза. Кривить душой было невозможно – он видел её насквозь.

– Свою единственную жизнь, которая больше никогда не повторится, – медленно произнёс он, выделяя каждое слово, будто принуждая меня быть честным с самим собой.

– За страну – нет, а за людей… возможно, – ответил я в том же тоне.

Он криво улыбнулся, удовлетворившись ответом.

– Вот и я нет, а почему другие поступили бы иначе?

У меня не было ответа и не было сил его искать. Сержант повернулся набок, собираясь спать. Я закрыл глаза. Ветер снова засвистел между деревьев, заползая под одежду.

– За людей ты бы тоже не отдал жизнь, – послышался сонный голос, – а за человека – возможно.

Нас нашли на следующий день. Вернее, мы сами нашлись.

Способность критики и честность к самому себе я обрёл ценой обморожения, а сержант лишился двух пальцев на ноге.

Не смотря на ампутацию он по своему желанию остался служить на севере – не хотел возвращаться домой сильнее, чем презирал Вооружённые Силы. Лютый. Мы так его звали. – закончил повествование Макс и раздавил окурок в пепельнице.

«Каждому гарантируется свобода литературного, художественного, научного, технического и других видов творчества, преподавания. Интеллектуальная собственность охраняется законом.»

    (Конституция РФ ст. 44, ч.1)

Глава II

«Макс»

Деревенская дорога пестрила выбоинами, на дне которых валялся щебень, покрытый въевшейся пылью. Тротуар заменяла притоптанная, местами пожелтевшая трава.

Дома по большей части были обшиты доской, густо выкрашенной либо насыщенно-зелёной, либо бледно-голубой краской. Порой дощатые строения сменялись домами из силикатного кирпича с дисками спутниковых тарелок, облепленными рыжим налётом ржавчины.

У домов в пыли копошились дети, шумно и увлечённо играя. Поблизости гоготали гуси, чьи крики сливались с жизнерадостным детским смехом.

На скамейках сидели старухи со сморщенными возрастом лицами, плотно укутанные ворохом одежды и несмотря на тёплую погоду головами, покрытыми платками. Старческие руки, обтянутые жёлтым пергаментом кожи с крапинками коричневых пигментных пятен, на удивление крепко держали отшлифованные годами палки, используемые в качестве тростей или аргументов в спорах с окружающими.

Некоторые сидели парами и о чём-то шушукаясь время от времени прикрикивали скрипучими голосами на заигравшихся детей, а кто-то сидел в одиночестве, смотря на происходящее безучастным взглядом.

В конце улицы показался силуэт не спеша идущего человека.

Когда он приблизился в нём можно было узнать Макса.

Старухи неприязненно смотрели на него близорукими глазами, чуждаясь всего малознакомого и непривычного.

Макс прошёл мимо, равнодушно взглянув на них. Многие ещё долго смотрели ему вслед, а дети, увлечённые игрой, даже не заметили случайного прохожего.

Он остановился у маленького одноэтажного магазина с шиферной крышей, потемневшей от времени и со звоном дверного колокольчика вошёл внутрь.

В магазине было душно. Аритмично гудели два холодильника, засиженные мухами, вентилятор шумно разрубал воздух, колыхая ценники на полках с бакалеей.

Продавец сидел, уныло подперев голову рукой и разгадывал сканворд.

– Тюрьма царских времён? – спросил он, не поднимая головы.

– Острог, – подсказал Макс. – Добрый день!

Услышав его голос, продавец встрепенулся и встал, уперев взгляд своих рыбьих глаз в Макса и собрав губы под жиденькими усами в заискивающую улыбку.

– Доброго дня, – повторил Макс и скинул с плеч рюкзак.

– Здрас-ти, – подобострастно произнёс продавец, придя в состояние алертности, – зачем пожаловали?

– Будьте добры, подайте пожалуйста, три бутылки подсолнечного масла, – продавец полез под прилавок, два килограмма муки, пять, хотя нет, десять килограммов сахара и пару упаковок спичек, – Макс замолчал задумавшись.

Стало слышно, как две мухи настойчиво бьются об оконное стекло.

– Почему вы не открываете окна в такую жару? – изумился он.

– А они заклеены, – отмахнулся продавец, попутно выкладывая продукты на прилавок.

– Дайте ещё соду, – вспомнил Макс.

– Вы, я смотрю, решили заняться выпечкой? – спросил бакалейщик, копошась в коробках в поиске соды.

– Почему бы и нет? – пожал плечами Макс. – К тому же наступает пора заготовок. Чувствуется мне, что зима будет долгой, так что сейчас не стоит жалеть сил.

– Кстати, насчёт заготовок, – продавец свесился через прилавок, – когда вы порадуете нас мёдом и козьим сыром? – и почему-то заговорчески подмигнул.

– Сыр обещать не буду, а за мёдом можете кого-нибудь пригласить. Так вы мне дадите соду? – напомнил Макс, укомплектовывая рюкзак маслом.