Солнце и Замок

Возглавляемые Сидеро, Пурн с Идасом поволокли изловленное создание прочь. Я поднялся на ноги.

– Боюсь, надо мной давненько никто не смеялся. Отвык.

– А было дело, смеялись? С виду и не подумаешь.

– В ученичестве. Над младшими из учеников насмехаются все до единого, особенно старшие.

Гунни пожала плечами.

– Если вдуматься, любой нередко выглядит глупо. Например, заснув с разинутым ртом. Конечно, если ты квартирмейстер, смеяться никто не подумает. Но если нет, лучший друг сунет тебе в рот комок пыли… Оставь, не трогай!

Остатки черных шнуров прилипли к ворсу бархатной рубашки, и я ковырнул один ногтем.

– Надо, пожалуй, при себе носить нож, – сказал я.

Во взгляде Гунни мелькнуло сострадание. Глаза ее были огромны, темны, безмятежны, будто коровьи.

– А ты, что же, не носишь? Нож ведь у каждого должен быть.

– Когда-то я носил меч, – ответил я. – Но со временем изменил этой привычке и начал брать его с собой только на церемонии. А сейчас, уходя из каюты, подумал, что пистолетом вполне обойдусь.

– Для боя – да. Но часто ли такому, как ты, приходится драться? – Отступив на шаг, она сделала вид, будто оценивает мою внешность. – Вряд ли с тобой многим охота связываться.

На самом-то деле в матросских башмаках на толстой подошве она нисколько не уступала мне в росте, а там, где люди что-либо весят, в весе не уступала бы тоже: под кожей были видны настоящие мускулы, прикрытые добрым слоем жирка.

Я, рассмеявшись, согласился: да, когда Сидеро сталкивал меня с помоста, нож пришелся бы очень кстати.

– О, нет, – осклабившись, возразила Гунни, – этого ножом даже не оцарапаешь, как сказал хозяин борделя, увидев входящего моряка.

Я вновь рассмеялся, и она подхватила меня под локоть.

– И вообще, нож – он обычно не для драки. Нож – для работы, для самой разной работы. Как без ножа сплеснить канат или открыть коробку с пайком? Пока идем, поглядывай по сторонам. В этих грузовых отсеках чего только не найдешь.

– Мы идем не в ту сторону, – заметил я.

– Я знаю другой путь, а если пойдем тем же, которым пришли, найти ничего не успеешь. Слишком он короток.

– А что, если Сидеро погасит свет?

– Не погасит. Разбуженные, светильники светятся, пока рядом остается хоть кто-нибудь. О, уже кое-что вижу. Взгляни-ка.

Сам не знаю отчего, я сразу же проникся уверенностью, что Гунни заметила этот нож еще во время охоты за косматым созданием, но притворяется, будто нашла его только сейчас. Из груды хлама торчала наружу только костяная рукоять.

– Не стесняйся. Возьмешь себе – никто слова против не скажет.

– Нет, я думал совсем не о том.

Нож оказался охотничьим, суженным к острию, длиной около двух пядей, с широким, зазубренным обухом.

«Как раз для черной работы», – подумалось мне.

– И ножны тоже возьми. Не станешь же его в руке носить целый день.

Ножны, хоть и сшитые из простой черной кожи, были снабжены кармашком, где некогда хранился какой-то небольшой инструмент, живо напомнившим мне кармашек для точильного камня на великолепных, человечьей кожи, ножнах «Терминус Эст». Нож понравился мне с первого взгляда, а при виде этого кармашка я полюбил его всей душой.

– Повесь на пояс.

Я послушно прицепил ножны к поясу, слева, уравновесив ножом тяжесть пистолета.

– Я думал, на таком большом корабле грузовые трюмы гораздо больше.

– Да это на самом деле не груз, – пожав плечами, объяснила Гунни. – Так, барахло. Всякая всячина. Знаешь, как устроен этот корабль?

– Понятия не имею.

Гунни негромко рассмеялась.

– И никто другой не знает, по-моему. Соображения есть у каждого, и каждый делится ими с товарищами, но в итоге все эти догадки обычно не подтверждаются. По крайней мере, в самое яблочко еще никто не попал.

– А я думал, уж вы-то в своем корабле разбираетесь от и до…

– Он слишком велик, а еще здесь уйма таких мест, куда нас не водят, а самим их не найти или не попасть внутрь. Однако точно известно: бортов у него семь, чтоб парусов нес побольше, понимаешь?

– Да, понимаю.

– Под некоторыми палубами – по-моему, под тремя – трюмы, огромные, не чета этому. Там и хранится основная часть груза. Отсеки под четырьмя другими оставлены клиновидными. Некоторые, как этот, заняты всякой рухлядью. Некоторые отведены под каюты и кубрики для команды… да, кстати, о кубриках: возвращаться пора.

С этим она отвела меня еще к одному трапу, ведущему на еще один решетчатый помост.

– Мне почему-то казалось, что нам нужно будет пройти сквозь потайную дверь за панелью… а может, по пути назад все это, как ты выразилась, барахло превратится в чудесный сад.

Гунни, покачав головой, широко улыбнулась.

– Похоже, кое-что на борту ты уже повидал. А еще ты поэт, верно? И, бьюсь об заклад, приврать мастер.

– Я был Автархом Урд, а на такой должности, видишь ли, без вранья не обойтись. Только мы называли его дипломатией.

– Ну, так позволь тебе сообщить: это обычный грузовой, рабочий корабль, и построен людьми, только не такими, как мы с тобой. Автарх… то есть ты правил всей Урд?

– Нет, правил я лишь небольшой ее частью, хотя считался законным правителем всей Урд целиком. И уже в самом начале путешествия знал, что, если добьюсь успеха, Автархом назад не вернусь. Но на тебя это, похоже, впечатления не произвело совершенно.

– Миров, – пояснила Гунни, – их ведь так много…

Внезапно она присела на корточки, прыгнула и взмыла в воздух, словно огромная синяя птица. Конечно, подобное я уже не раз проделывал сам, однако от женщины такого прыжка почему-то не ожидал. В прыжке она взвилась над помостом примерно на кубит, а то и меньше, и медленно, плавно опустилась прямиком на него.

Кубрики для команды я неосознанно представлял себе помещением длинным и узким, тесным, как кубрик под полубаком «Самру». На деле они оказались многоярусным муравейником из множества просторных кают, выходящих дверями на галереи, одна над другой опоясывавшие ствол общей вентиляционной шахты. Здесь Гунни, сказав, что ей пора возвращаться на вахту, предложила мне поискать свободную каюту самому.

Я едва не ответил, что каюта, причем покинутая всего стражу назад, у меня уже есть, однако что-то мне помешало. Вместо этого я согласно кивнул и спросил, где лучше расположиться, имея в виду (и намек она поняла), какая каюта окажется ближе всего к ее. Гунни показала мне свою дверь, и на этом мы распрощались.