Переосмысление заикания

Я уверен, что вы сделаете первый шаг.

Последнее замечание. Мне повезло познакомиться с довольно большим количеством людей, которые реально изменили свои коммуникационные возможности. Некоторые успешно прошли терапию. И все они, без исключения, уже многое изменили в своей жизни, чтобы закрепить более легкую и свободную речь.

Помните: если вы хотите, чтобы в вашем кольце был камень большего размера, вам нужно поменять оправу.

Когда ты не как все

В начале 70-х мы с женой провели две недели, полные приключений, в Марокко. На третий день поездки мы оказались в маленьком городке Чечауно, расположенном в горах. После завтрака мы отправились на экскурсию в медину – арабский квартал – с 12-летним мальчиком, который взял над нами шефство, став нашим «официальным» гидом. Когда мы шли по узким выбеленным улицам, мы увидели группу маленьких девочек, направлявшихся в школу. Какое-то время мы шли вместе с ними, и я получил прекрасную возможность попрактиковаться во французском языке. Для меня, как и всегда, пообщаться с людьми другой культуры и поговорить на их родном языке было очень интересным и полезным делом.

Оказалось, что мы с девочками легко понимаем друг друга, и я подумал, что неплохо было бы повеселиться, сыграв с ними в игру, которой я научился много лет назад у старого друга нашей семьи.

«У меня мышка в кармане», – сказал я им, засовывая руку в карман и вынимая ее слегка сжатой в кулак, как если бы у меня там действительно была мышь.

«Послушайте, она сейчас заговорит». В этот момент, так же как наш друг всегда и делал, я несколько раз сложил вместе и разъединил ладони, издавая тем самым писклявый звук. Затем я показал оба кулака. «В какой руке мышка?» – спросил я одну из девочек. Она показала на один из кулаков.

«Нет, – сказал я, – не там», – и раскрыл кулак, чтобы показать, что он пустой. Затем сжал оба кулака опять.

«Где мышка теперь?»

Маленькая девочка указала на другой кулак.

Я притворился, что перекладываю мышь из руки в руку, а затем открыл кулак, в котором как бы первоначально находилась мышь, чтобы показать, что и он пустой.

«Нет, ее там нет».

«Она в другой руке, – закричала маленькая девочка, – открой другую руку!»

Опять я показал это шоу с предполагаемым перекладыванием мыши и раскрыл кулак, из которого «переложил» мышь. «Нет, ее там нет», – сказал я, показывая девочкам пустую ладонь. Они подумали, что поймали меня. «Она в другой руке», – сказали они возбужденно.

В этот момент я развел обе руки и одновременно раскрыл их, чтобы показать, что они обе пусты.

«Она исчезла».

Девочки застыли. Мышки нет.

Наступил кульминационный момент моего трюка. Когда я был ребенком, наш друг в этот момент наклонялся к моему уху и говорил: «Вот она. Она была в твоем ухе». Он обхватывал мое ухо рукой и притворялся, что вытаскивает что-то оттуда. Затем складывал ладони вместе, чтобы показать, что мышь снова находится в его руках в полной безопасности.

«Ах, вот она где!» – сказал я и потянулся к уху ближайшей девочки. Она испуганно отскочила назад. Затем все дети бросились бежать от меня, и мгновенно я оказался один.

Их реакция изумила меня, и мое сердце бешено забилось. Люди, с которыми у меня только что был близкий контакт, в ужасе убежали от меня. Я почувствовал себя как прокаженный.

Стараясь изо всех сил не показать мое смущение, я продолжал игру и снова поскрипывал руками, показывая, что мышка снова спрятана у меня в ладонях.

Девочки продолжали наблюдать за мной, но с безопасного расстояния. Потом, одна за другой они направились в школу, а Дорис, я и наш маленький гид продолжили экскурсию по медине.

Я был расстроен случившимся и переживал по этому поводу несколько дней. Это не поддавалось разумному объяснению. Казалось, что само по себе событие не должно иметь такого значения. Однако я сильно мучился и не мог выйти из этого состояния. Отчего моя реакция оказалась такой продолжительной и острой? Какое вообще значение имел для меня этот случай?

Что-то меня заинтриговало. Чувства были знакомы. Я уже испытывал их раньше. Но где?

О да, я вспомнил. Я испытывал их всегда, когда у меня случался длинный речевой ступор и люди смотрели на меня удивленно. Я мог быть в школе или в любой другой речевой ситуации. Я зажимался, не мог говорить и после этого бывал расстроен по нескольку дней, потому что думал, что показал себя странным человеком. Те чувства были такие же. Однако тот случай в Чечауне был никак не связан с заиканием. Но если не заикание меня расстроило, то что?

Это было как озарение. Оно пришло ко мне, когда мы покупали безделушки в маленьком магазинчике.

Я боялся быть не как все. Быть другим означало то, что люди могут отвернуться от меня, что я потеряю с ними контакт.

Мой страх быть не как все имел очень важное значение в жизни. Пока мы ехали, наблюдая безлюдный марокканский пейзаж, к обширным рынкам Фезы, я по-всякому обыгрывал свою мысль. Я спрашивал самого себя: «Предположим, что все четыре миллиарда человек в мире заикаются. Предположим, что заикание – норма. Были бы тогда мои речевые ступоры проблемой?»

Конечно, нет.

Что я понял тогда, когда мы ехали по хайвэю, наблюдая застывший пейзаж, так это то, что мои отрицательные чувства по поводу того, что я – заика, никогда, даже в самые тяжелые мгновения не были связаны с заиканием. Я боялся быть другим, боялся выглядеть странным. Я хотел быть как все другие люди. Хотел, чтобы им было комфортно общаться со мной. Хотел принадлежать к их сообществу. Поэтому, стараясь ни в коей мере не расстраивать других людей, я постоянно менял и регулировал себя, создавая такой образ, который им понравился бы, потому что я считал, что нравиться людям – это единственное, что мне оставалось. К сожалению, за то, что я менял себя в угоду другим, мне пришлось заплатить – я потерял контакт с самим собой, с тем, кем я был на самом деле.

Это тяжело было принять. Но это было так. Годами я позволял контролировать себя другим людям, тем, кто, как я полагал, сделает меня нормальным, а по сути – всем. Я разрешал им определять мою жизнь просто потому, что считал, что мне от них что-то нужно. Я сделал бы что угодно, лишь бы не отличаться, и поэтому всегда сдерживал свои естественные порывы, если чувствовал, что могу быть за них осужден. Годами я ограничивал себя в речи, и это сдерживание энергии лишь усиливало мои речевые ступоры. Теперь я мог видеть совершенно ясно, что самоосуждение и сдерживание себя все еще присутствуют в моей жизни. Сказать по правде, я не допустил того, чтобы реакция девочек помешала мне контактировать с ними. Это было хорошо. Но внутренне я весь сжался от того, что они отпрыгнули от меня.

Я воспринял это на свой личный счет.

Со времени нашей поездки в Марокко прошло тридцать пять лет, но та неожиданная утренняя встреча в Чечауне во всех деталях до сих пор стоит у меня перед глазами. Я знаю, что всегда должен помнить об этой моей сверхчувствительности на реакцию других людей. Если я сдерживаюсь или извиняюсь за то, что такой, какой есть, или пытаюсь представить улучшенную версию себя, я начинаю думать о себе плохо. Если я делаю так слишком часто, то понимаю, что могу начать опускаться по спирали вниз. Если я позволю этому продолжаться слишком долго, то, кто знает… Возможно, я снова создам отношения, чувства и убеждения, которые создавали мое заикание. Вернутся ли тогда речевые ступоры? Теоретически, полагаю, что вполне возможно. Но тогда перед этим мне придется позабыть обо всем, что я узнал и попробовал.

Моя марокканская встреча была полезна, потому что показала мне, насколько я еще зависим от одобрения других людей. А как насчет вас? Позволяете вы людям реагировать так, как они хотят, даже если их реакции не совпадают с вашими желаниями? Или вы все принимаете на свой счет?

Вы сдерживаете себя только в речи или и в других жизненных ситуациях тоже?

Насколько большую часть самого себя вы готовы отдать для того, чтобы кто-то другой сказал, что вы нормальный?

Насколько сильно вы проклинаете свое заикание за неспособность делать то, что вы хотите делать, тогда как в реальности ваша проблема, возможно, лишь в том, что вы теряете свою энергию?

Ели вы постоянно тормозите и воюете при речи, готовы ли вы смотреть этой проблеме в лицо? Или вы вынуждены скрывать, что с вами происходит в реальности, только чтобы чувствовать, что ничем не отличаетесь от других?

Если вы боитесь оказаться не таким, как все, то как начать говорить и делать то, что важно для вас? И если вы не показываете нам реального себя, тогда как вы собираетесь покончить с тем защитным поведением, которое лежит в основе всех речевых ступоров?

Мое избавление от заикания началось тогда, когда я был готов отвечать за то, что думал и чувствовал, был готов не скрывать проблему. Я должен был не избегать рискованных ситуаций, испытывать дискомфорт, выходящий за привычные мне рамки, – и в то же время не скрывать, кто я такой и что я чувствую. Мне нужно было создать ситуацию, при которой мне было бы комфортно быть самим собой.

Покончить с этим защитным поведением мне помогло осознание того, что на самом деле мы все разные. Нельзя сказать, что отличие – это плохо или это хорошо. Мы такие, какие есть, несмотря на то что кто-то другой об этом думает. Понимая, кто мы такие и осознавая собственную уникальность, мы гораздо полнее можем использовать наши возможности, а это, в свою очередь, ведет к более легкой и выразительной речи. Когда мы высвобождаем эти наши возможности, люди относятся к нам позитивно, и не важно, заикаемся мы или нет – сказал однажды Рас Хиггс, член Национальной ассоциации заикающихся, когда выиграл Третий Региональный Конкурс юмористических Скетчей в борьбе с 30 000 членами клубов ведущих.

Для марокканских девочек, которые теперь совсем взрослые, тот американец с «мышкой в руках», возможно, остался просто приятным и забавным воспоминанием. Для меня – это напоминание того, что хотя заикание и ушло, мышление остается прежним и что впереди еще много работы.

Часть 3

Все зависит от точки зрения

Еще в школе мне стало очень любопытно, что же происходит с моей речью. Чем больше жизненного опыта накапливалось, тем больше я видел, насколько тесно речь связана с аспектами жизни, на которые я даже не обращал внимание.

Но наблюдение как таковое еще не гарантирует достижение истины. Это зависит и от того, как вы наблюдаете. Если вы видите только то, что хотите видеть, то у вас мало шансов вырваться «на свободу». Напротив, те, кто сможет наблюдать непредвзято, с открытым сердцем, имеют шанс выйти за рамки очевидного, открывая что-то новое, получая недоступные раньше возможности.

Что делает хороший наблюдатель?

Хороший наблюдатель не воздействует на положение вещей, чтобы придать им какую-то осмысленность, если на деле в этом нет никакой необходимости. Он в состоянии видеть без предубеждений. Это означает непредвзятость даже в том случае, если ответы не приходят. Величайший прорыв происходит, когда мы принимаем неизвестность, наблюдая с открытым к восприятию разумом и отказываясь от преждевременных выводов.

Части этого раздела книги так или иначе имеют дело с силой наблюдения. Некоторые наблюдения таковы, что в корне противоречат установкам разума. Другие привлекают внимание к тем сторонам речи, которые настолько очевидны, что мы просто не замечаем их. Еще какие-то показывают, насколько иначе выглядит мир, стоит взглянуть на него под другим углом зрения.