Голубая гортензия

– Ты забыл о старшей дочери.

– У нее своя семья.

– Думаешь, эта всю жизнь просидит у твоей постели? Шире раскрывай рот для ложки с кашей, которую она для тебя уже варит. Жаль, что только в твоих надеждах, Фред Колман.

Они смерили друг друга сердитыми взглядами и разошлись, оставшись каждый ни с чем. Кларисса вздохнула и принялась убирать со стола.

Чуть позже Моника заметила полоску света, крадущуюся по полу от спальни Регины. Кто-то был в комнате и даже не спрятал следы своего присутствия. Она уже подумала на горничную, которую девчонка наверняка измучила просьбами разложить все по местам, тихонько подобралась к приоткрытой двери и обомлела. В щелочку она увидела Фреда. Он сидел на идеально заправленной кровати, с упавшими плечами и головой, отчего локтями упирался в широко разведенные колени. Его всегда гладкие волосы были почему-то взъерошенными. Лицо брата скрывалось от взгляда Моники, но его в руках она угадала мягкие очертания женского пояса для чулок. Что-то кольнуло у нее под ребрами. Фред неторопливо поглаживал пальцами черную шелковую ткань. Все, что осталось ему от Регины, – чулки, пояса, бесчисленные кофточки и накидки… Монику обуял порыв разрушить его сакральное уединение, полное интимных воспоминаний о жене. Она уже схватилась за дверь, как вдруг догадалась, что если сейчас ворвется в спальню, то униженной третьей лишней окажется сама.

И также бесшумно испарилась, оставив Фреда не разоблаченным в своей печали.

Глава 8

Когда Фред заглянул в комнату дочери, он застал ее в совершенно непривычном состоянии. Патриция, их бесчувственная и бессердечная девчонка, сидела на измятой постели и горько рыдала. Кончиками пальцев она держалась за покрасневший лоб, наклонив голову над коленками. Фред удивился. Подрагивание плеч, сорванный голос – на этот раз истерика казалась настоящей. Неспешно он подошел ближе, поигрывая ремешком наручных часов, и Патриция затихла.

Он присел рядом с дочерью и заметил на ее коленях фотографию матери. Женщина с белыми накладными волосами и густо накрашенными ресницами смотрела со снимка пустым взглядом. Та, что совсем недавно была ему женой, теперь превратилась в урну с прахом по собственной глупости и неблагосклонности судьбы. И бог с ним, что страдает он, – ему не привыкать. Но она заставила страдать и их единственную дочь. Вот что непростительное зло в этой нелепой трагедии. Боль вгрызлась в сердце, на миг украв возможность дышать. Фред обнял Патрицию за плечо и прижал к себе ее растрепанную голову, пылающую нервным жаром.

– Я тоже скучаю по ней.

Патриция изо всех сил стиснула его шею. Родной запах отца, едва уловимый, но такой спокойный и чистый, как теплый вечер после захода солнца, вернул ее в детство.

– Почему так? Я просто хочу жить, как раньше. Только мы втроем, никакой Моники. Папа, почему?

– Как раньше уже никогда не будет, Патриция.

Она тяжело вздохнула, и тиски ее объятий стали слабее. В этом вздохе Фред ощутил всю ту безысходность человека, которого загнали в тупик. У нее нет сил сражаться и некуда бежать – остается лишь смириться.

– Дочка, что с тобой? Ты же раньше совсем не плакала. Я даже немного переживал, что тебе все равно.

– Я не знаю, – рыдая еще сильнее, она потерла грудь под самой шеей, – у меня болит… вот здесь. Я хочу к маме…

– Ты же взрослая девочка. Ты знаешь, что мертвые не возвращаются. Не рви себе сердце. Когда тебе плохо, плохо становится и мне.

– Я не могу поверить, что больше никогда не увижу ее. Это жестоко и нечестно!

– Мне сейчас тоже сложно. Но мы привыкнем. Со временем. Умерли мои родители, умерла мама Деборы, твоя… Смерть – больно и тяжело. Но в один момент просто станет легче.

Он взял фотографию жены и с тоской вновь взглянул на нее. Патриция тут же выхватила снимок из рук.

– Это моя фотография. Только попробуйте забрать ее отсюда: я слежу за каждым шагом Моники.

– И в мыслях не было, дочь.

Трясущимися пальцами она заботливо расправила уголки снимка.

– Скажи, а во второй раз – все так же, как и впервые?

Фред нахмурился.

– Что ты имеешь в виду?

– Влюбляться. Жениться. Заводить ребенка. Тосковать из-за смерти. Мама для тебя вторая жена, а я второй ребенок. Та первая, она ведь тоже умерла. Поэтому тебе уже не так больно из-за моей мамы? И я больше не особенная для тебя?

– О боже, Патриция, – он обнял ее крепче, только высоко поднял брови от недоумения, – иногда меня пугают мысли, которые рождаются в твоей головке. Как ты до такого додумалась? Это все чепуха, моя милая. Я любил твою маму, я всегда буду любить тебя, и все, что связано с вами, для меня очень ценно и значимо.

Его рубашка слегка намокла от ее слез.

– Я очень счастлив, что ты у меня есть. Мне не хочется, чтобы ты грустила. Как мне тебя порадовать?

– Отправь Монику домой и вонючую кошку вслед за ней.

Фред назидательно покачал головой.

– Так нельзя. Просто смирись с этим, как с данностью.

– Тогда мне ничего не нужно.

– Точно? Кажется, я знаю, что всегда поднимало тебе настроение. Давай, – он легонько похлопал ее по спине, – собирайся. Мы поедем в город.

– В город? – она подскочила к зеркалу. – Да я выгляжу отвратительно!

– Ничего не знаю, – он подошел к ней со спины и прижал к себе, – ты самая красивая девушка. Заплаканная и уставшая или счастливая и влюбленная – в любом случае ты лучше всех.

Фред поцеловал Патрицию в затылок, и ее пылающие краснотой губы дрогнули в улыбке.

«Она так похожа на меня, – думал он, рассматривая дочь в отражении зеркала, будто встретился с ней впервые, – внешне, даже характером. И в то же время будто совсем чужая. В ней живет что-то дикое и порой меняет ее до неузнаваемости. Хотел бы я знать, что это и откуда оно взялось».

Патриция тоже наблюдала за ним, позволяя себя тешить. Внутри она ликовала: ей удалось добиться внимания отца. Впервые за несколько месяцев он провел с ней время наедине и сказал столько приятных слов, греющих душу. И все же радость омрачала мысль о том, что она просто вынудила его. Слова – фантики; грош им цена. Она и без них знала, что лучше нее нет и не найдется ни одной девушки в Брэмфорде. Любовь? Люби он ее, как раньше, не впустил бы Монику в их дом. Он исчез и ускользнул, пропал, а вместо себя оставил чучело тетки в надежде хоть как-то оправдаться перед дочерью. Если бы не утренний скандал с Моникой, он бы даже не заговорил с ней во время завтрака. Вдруг ей стали противны руки отца, слабые, как желе. Патриция поежилась, стараясь скрыть отвращение.

– О чем ты задумался?

– Ни о чем. Собирайся. Я буду ждать тебя внизу.

Она несколько раз умылась ледяной водой, и лицо посвежело, но следы отеков все еще были заметны. Плакать так неприятно, думалось ей, – ты словно расписываешься в собственной никчемности, заливая ее солью из глаз, а потом еще и выглядишь ужасно. Патриция расчесала длинные волосы, подняла их, открывая высокий лоб, и завязала в низкий хвост. Из гардероба принесла легкое летнее платье: без рукавов, на широких бретелях с почти прямой горловиной и длиной до колен. Его нежно-голубой цвет идеально подходил к ее бледной коже и темным волосам. С удовольствием Патриция одевалась перед зеркалом, чувствуя волнующее прикосновение ткани к коже. Любовь к красивым дорогим вещам и милые ритуалы прихорашивания, поднимающие настроение, передались ей от матери. Регина была знатной модницей и считала, что любой плохой день можно исправить хорошим нарядом.

Со шляпкой в руках она побежала по лестнице, где навстречу ей уже поднималась Моника. Прижавшись к стене, Патриция пропустила тетку, но вздернутую голову и прищуренный взгляд, полный ненависти, бросила ей как вызов.

– Пат-ри-ци-я! – Моника развернулась на ступеньках. – Куда ты собралась в таком виде? Сейчас же воротись и надень колготки!

В ответ Патриция скорчила рожу и показала длинный язык, а следом скрылась, на бегу завязывая ленту шляпы под подбородком.

– Юным леди не положено ходить с голыми ногами, – договорила Моника уже самой себе, – эти девочки сейчас так и мечтают выглядеть как дешевки.

Еще недолго она возмущалась, но едва ли ругань слышали те, кому Моника ее адресовала.

Брэмфорд раскалился от жары, и грязная пыль покрыла его здания. Ветер гонял сухой воздух по кварталам, сбивал плоды с редких деревьев и поднимал юбки гуляющим девушкам. Фред вышел из машины и открыл дверь для Патриции. Она с воодушевлением выскочила, придерживая кончиками пальцев полы шляпы и рассматривая оживленную улицу.

«Бедный ребенок, – подумал Фред, – ей, наверное, так скучно дома».