Линии Маннергейма. Письма и документы, тайны и открытия

Прощаясь, Его Величество поинтересовался моими планами. „Надеюсь вскоре получить командование полком, Ваше Величество; за время отсутствия обо мне забыли“, – был мой ответ. Император счел, что у меня нет причины печалиться по этому поводу. Полком командовать я еще успею, зато редко кому доводилось выполнять такое интересное задание, какое было у меня. Позднее я убедился в правоте Его Величества»[112 - Mannerheim G. Muistelmat. I. S. 143.].

Два года, проведенные в Средней Азии и Китае, настолько разнятся с предыдущей и последующей жизнью барона Маннергейма, что можно подумать – речь идет о совершенно другом человеке. Ему удалось так удачно войти в роль исследователя, что в Финляндии одно время гораздо охотнее вспоминали лишь об этой, в сущности, второстепенной стороне его путешествия, ибо служба Маннергейма в русской армии никогда особого энтузиазма у соотечественников не вызывала. Во многих работах только мельком упоминают о главной цели Маннергейма-разведчика, посланного Генеральным штабом русской армии с секретным заданием в тяжелую и опасную экспедицию. Между тем вторая часть его «Предварительного отчета», опубликованного в 1909 году Генштабом для внутреннего пользования, представляет собой стратегический план захвата двух северных провинций Китая в случае войны. При этом Маннергейм подчеркивает сложности продвижения и снабжения войск в этих труднопроходимых местностях и считает, что основное стратегическое значение в возможной войне будет все же иметь Маньчжурия. Завоевание вышеупомянутых областей, по его мнению, нужно лишь для того, чтобы по окончании войны имелись территории, которыми можно манипулировать, то есть для заключения мира на более выгодных для России условиях. Теми же соображениями он, похоже, руководствовался и в 1941 году, когда финские войска перешли на севере прежнюю государственную границу и оккупировали Петрозаводск[113 - По мнению английского исследователя. (См.: Screen J. E. O. Mannerheim. S. 82.)]. Впрочем, результаты военной разведки барона Маннергейма вскоре утратили актуальность, поскольку сфера политических интересов России переместилась с Востока на Запад.

Зато фотографии и экспонаты собранной им коллекции даже в наше время достойны украсить солидную этнографическую выставку[114 - Такая выставка, целиком посвященная коллекциям Маннергейма, была организована в Хельсинки в 1999 г.]. В собрании Национального музея Финляндии находится около 1200 купленных музеем у Маннергейма экспонатов: это одежда и предметы быта сартов, киргизов, калмыков, «желтых уйгуров»[115 - «Желтые уйгуры» (кит. «хуанг-фан» – желтые варвары) – народ, живущий на территории Китая. Делятся на 4 языковых группы: тибетоязычную, китаеязычную, тюркоязычную и монголоязычную. Маннергейм исследовал две последние группы. (Примеч. Гарри Галена.)], тибетцев и китайцев; это манускрипты, ритуальные предметы, музыкальные инструменты; это монеты и статуэтки, найденные при археологических раскопках. Он сделал 1350 мастерских фотоснимков; фотографией барон увлекался давно, а тут ему представился случай запечатлеть редкостные пейзажи, бытовые сцены, виды городов и деревень и облик населявших все эти места людей. (Но также горные перевалы, мосты, марширующие армейские подразделения и т. п.). К этому нужно присовокупить антропометрические замеры и фотографии в двух ракурсах представителей мужского пола восьми народностей – в общей сложности 165 человек.

Обширная статья Маннергейма о «желтых уйгурах» и двух их языках, включавшая составленный им небольшой словарь, была опубликована по-английски в журнале Финно-угорского общества уже в 1911 году. Через три десятка лет, в год своего семидесятилетия, Маннергейм подарил Обществу часть собственной коллекции (в основном – собрание манускриптов) вместе со своими дневниками и другими записями, сделанными в поездке. И лишь после обработки и редактирования, занявших три года, дневники вышли в свет.

Глава четвертая

«Витязь Скандинавский»

В январе 1909 года Густав Маннергейм получает долгожданное назначение. За пару месяцев до того он уклонился от командования полком близ польского местечка Виербаллен, «неприятной еврейской дыры», как он объяснил свой отказ брату Юхану[116 - Из письма брату Юхану Маннергейму от 4 декабря 1908 г. НАФ. Коллекция Grensholm. VAY 5624.]. Теперь ему предлагают Владимирский уланский полк его императорского высочества великого князя Михаила Николаевича, расквартированный тоже в Польше, в городке Ново-Минск. Это предложение он принимает сразу: Владимирские уланы издавна пользуются хорошей репутацией. Польша уже знакома Маннергейму, там почти двадцать лет тому назад в Александрийском драгунском полку начиналась его служебная карьера, бывал он там и позже. Через сорок лет старый маршал писал: «Еще и сегодня с удовольствием думаю о семи годах, проведенных мною в Польше. По службе я и до того посещал несколько конных заводов, принадлежавших польским землевладельцам, а также дважды был командирован в Варшаву для проверки хода приготовлений к приезду императора в Польшу. Мои знакомые по кавалергардскому полку и министерству двора свели меня со многими знатными поляками, проводившими зимний сезон в Петербурге. Таким образом, у меня было множество польских друзей уже до того, как я стал командиром 13 Владимирского уланского полка, и связей с Польшей более, чем я мог удержать в памяти»[117 - Mannerheim G. Muistelmat. I. S. 152.].

О Петербурге он не жалел: последние годы, проведенные там, были безрадостными. Жизнь в столице потеряла свою привлекательность еще и потому, что там финляндское происхождение ставило его в двусмысленное положение. Хотя Русско-японская война и революционные события 1905 года на время отодвинули финляндские проблемы, имперская Россия не сменила курса, и с приходом Столыпина вновь началось «закручивание гаек»: уничтожение автономии продолжалось. Финляндский парламент разгоняли, начиная с 1907 года, несколько раз. Все это Маннергейм, находясь в Петербурге, вынужден был наблюдать со стороны. Ни реагировать, ни тем более действовать он не мог. В общем, лучше было держаться подальше от столичных интриг, от политики, от друзей и недругов, поэтому он весьма охотно отправился к новому месту службы.

Владимирский полк должен был в случае войны сразу же участвовать в боевых действиях. Маннергейм, ознакомившись c положением дел, был весьма разочарован: «Полк, относившийся к войскам прикрытия, не принимал участия в Маньчжурской кампании, и никто из офицеров не потрудился сменить свою мирную жизнь на военные тяготы. Я удивлялся, что ход войны был здесь известен лишь в общих чертах, и тактическим представлениям, родившимся в Маньчжурии, не уделялось должного внимания. Это были прежде всего открытое поле боя и позиционная война, которые сделались необходимыми из-за применения пулеметов и скорострельных орудий. Правила обучения тоже не обновлялись, и в полку слегка дивились тому, что я придавал такое большое значение упражнениям в стрельбе и действиям спешенной кавалерии»[118 - Ibid. S. 149.].

Всего за полтора года командования полком Маннергейм привел его в образцовый порядок, дотошно вникая в мельчайшие детали – от закупки лошадей и поставок фуража до отношения офицеров к рядовым. Видимо, тогда и родился следующий анекдот: «О господи, боже мой! – вздыхает молодой поручик, прослуживший пару месяцев под командованием полковника Маннергейма. – Поначалу я удивлялся выносливости полковника, теперь же – своей!»[119 - Meid?n Marski. Kaskuja ja anekdootteja Suomen marsalkasta / Toim. M. Sinerma. Helsinki, 1997. S. 12.]

С самого начала службы в Польше возобновились дружеские отношения с теперешним непосредственным начальником Маннергейма, дивизионным генералом князем Георгием Тумановым, начавшиеся, как мы помним, во время Русско-японской кампании. Маннергейм часто бывал гостем в доме князя (позднее, уже во время Первой мировой войны, его младшая дочь Софи какое-то время жила у Тумановых в Варшаве и в сопровождении княгини благополучно добралась до Петербурга). Свидетельством этой дружбы, где ироническое подтрунивание смешивалось с восхищением, остались стихи Туманова, посвященные Маннергейму. Грузинский князь обладал незаурядным версификаторским даром и легким пером. Первое из стихотворений написано по случаю перевода Маннергейма в Варшаву.

НЕГЛАСНОЕ ДОБАВЛЕНИЕ К ПРИКАЗУ 13-й КАВАЛЕРИЙСКОЙ ДИВИЗИИ ОТ 5 ФЕВРАЛЯ 1911 г. № 14

Венчая блеска апогеем
Ряды Владимирских улан
Из Новоминска Маннергейм
Летит в Калишинский чулан.

И в снеговых ли плац заносах,
В песка ли нагнанных валах, —
Красноречив барон в разносах,
Косноязычен в похвалах.

Хоть камни старые блистали
В звезде Владимирских улан,
Я на клинке холодной стали
Прочел их новый алькоран.

Будильник бешеный Поставский
Не для владимирцев служил,
Их пыл наш витязь скандинавский
И без Поставы сторожил.

Я ничего не жду плохого,
Но продолжал чтоб полк блистать,
На след предместника лихого
Наследник твердо должен стать.

    Начальник 13-й кавалерийской дивизии Генерал-лейтенант Г. Туманов[120 - НАФ. Коллекция Маннергейма. К. 81.].
А вот и сам приказ, «добавлением» к которому явилось стихотворение.

ПРИКАЗ

13-й кавалерийской дивизии Февраля 5 дня 1911 г., гор. Варшава

№ 14

§ 1

Полковник Барон Маннергейм рапортом от 3-го февраля сего года за № 522 донес мне, что во исполнение моего предписания от того же числа сдал 13-й уланский Владимирский полк во временное командование Полковнику Юрьеву и отбыл к месту нового служения.

Объявляю Полковнику Барону Маннергейму от лица службы глубокую благодарность за безусловно во всех отношениях выдающееся по своим отличным результатам 2-летнее командование полком. Блестящее состояние полка как в строевом, так и в хозяйственном отношениях свидетельствует о правильной работе, требовательности и верном понимании Полковником Бароном Маннергеймом задач по обучению и воспитанию вверенной ему части.

…Не могу не отметить особо постоянной заботливости Полковника Барона Маннергейма о снабжении офицеров кровными верховыми лошадьми, – благодаря чему большинство офицеров полка в настоящее время сидит на чистокровных лошадях…

Начальник дивизии

Генерал-лейтенант

Князь Туманов

копия: с подлинным верно: нач. штаба Полковник Абрамов[121 - Там же.].

Итак, старания Маннергейма оценили: ровно через два года руководства Владимирским полком он получает блестящее назначение – командиром Лейб-гвардии уланского его императорского величества полка, расквартированного в Варшаве. Командование гвардейским полком предполагало звание генерал-майора, каковое Маннергейму и присвоили при вступлении в новую должность.

Следующее посвящение князя написано через год. В приграничной Польше предчувствие надвигающейся войны было особенно сильным, хотя в стихотворении Туманова оно и воплощается в расхожих риторических фигурах…

В ДНИ ОЖИДАНЬЯ БОЕВОЙ ГРОЗЫ

Сгустились тучи над Варшавой,
Пахнуvло бурей грозовой…
В волшебном блеске, величаво,
Стоит бессменный часовой:

То сквозь зловещие туманы,
Во мгле их серой пелены,
Его Величества уланы
В регальях блещут старины.

Отважный полк на марше к зоне
Исхода первых трех веков,
И в нашем старом гарнизоне
Он старше всех других полков.

И в этой рыцарской агеме[122 - Агема (от греч. agema) – у македонян отряд отборных воинов, гвардия.]
Ее почетный паладин,
Над ней царящий в диадеме
Своих чарующих седин.