Красавица и чудовище

– Убийство – вещь серьезная, вот он и скрывается, – сказал Блум. Подумав несколько секунд, он продолжал: – Пожалуй, вот что сделаю, Мэттью: в сообщении для прессы, радио и телевидения не стану упоминать о том, что в ночь на воскресенье ее жестоко избили. Я тебя очень прошу тоже никому не говорить об этом. Муж ее убил или кто-то другой – ему не следует знать о том, что в ночь накануне убийства ее избили. Об этом будет знать только тот, кто ее изувечил. Не хотелось бы, чтобы он заранее позаботился об алиби, а он его себе обеспечит, если узнает, что нам известно об этом. На время убийства у него будет алиби, можешь не сомневаться. А на ту ночь, когда ее избили, может, и нет, – если только мы не проболтаемся. Так что давай держать язык за зубами, ладно? Никому ни слова о том, что в ночь на воскресенье Мишель избили до полусмерти.

– Буду нем как рыба, – пообещал я.

– Вот и хорошо, – сказал Блум.

* * *

Он позвонил мне в четыре часа дня, когда мы с моим партнером Фрэнком принимали посетителей. Некоторые находят, что мы с Фрэнком похожи. Несомненно, это те самые люди, которые уверяют, что муж с женой приобретают необыкновенное сходство, прожив бок о бок достаточно солидный отрезок времени. Не верю, что похож на свою бывшую супругу, с которой состоял в браке четырнадцать лет, как не верю и тому, что мы с Фрэнком хоть чуточку похожи.

Рост у меня 6 футов, а вес – 190 фунтов. Фрэнк на два с половиной дюйма ниже меня и на тридцать фунтов легче. Правда, оба мы темноволосые, с карими глазами, но лицо у Фрэнка более округлое. Фрэнк утверждает, что на всем белом свете имеется только два типа лиц: свиные рыла и лисьи морды. Себя он относит к свиным рылам, а меня – к лисьим мордам. Определения эти не имеют ничего общего ни с характером, ни с личностью; они служат исключительно только для описания внешности. Но мне казалось, что в этот день Фрэнк ведет себя решительно по-свински. Вышагивая по кабинету, он рассуждал о том, что одно дело – пойти с молодой женщиной в полицейский участок и помочь ей составить жалобу, и совсем другое дело – оказаться замешанным в дело об убийстве; и Фрэнка тревожило, что сегодня я уделял этому слишком много времени.

– Зачем это Блуму понадобилось звонить утром именно тебе? – допрашивал он меня, вышагивая по комнате. – Почему он захотел, чтобы ты увидел это тело? Наш долг – вести обычные житейские дела любого клиента, которому понадобится наша помощь. И вдруг я узнаю, что ты – в Центральной больнице, любуешься трупом.

– Ты что думаешь, мне очень хотелось разглядывать этот труп?

– Тогда с какой стати ты отправился глазеть на него?

– Потому что Мишель Харпер была моей клиенткой…

– Одной из клиенток, – прервал меня Фрэнк, закатив глаза. – Еще парочка таких клиенток, как Мишель Харпер, – и придется закрывать контору. У нормальных людей все наоборот, Мэттью. Главное, Мэттью, – это дело, которым мы с тобой занимаемся, и твое время – деньги. Если ты предпочитаешь попусту тратить время, носиться сломя голову по городу и разглядывать мертвецов…

В этот момент из приемной раздался звонок Синтии.

Синтия Хьюлен – уроженка Флориды, у нее длинные белокурые волосы и великолепный загар, над поддержанием которого она трудится с упорством фанатика. Каждый уик-энд Синтия или на пляже, или в море на лодке. Несомненно, она – самый красивый сотрудник адвокатской конторы «Саммервилл и Хоуп».

Ей двадцать пять лет, и она работает у нас секретарем. У нее уже есть степень бакалавра гуманитарных наук и если бы она сдала экзамен на адвоката, мы в ту же минуту взяли бы ее к себе в контору. Но каждый раз, как мы заговариваем на эту тему, Синтия со смехом уверяет нас, что не может думать без содрогания об учебе. Она одна из самых милых девушек, которых я знаю, и наделена к тому же острым умом, ровным характером и прекрасным чувством юмора. Сейчас она мне сообщила, что по шестому каналу звонит детектив Морис Блум. Я нажал кнопку на пульте и сказал:

– Привет, Мори.

– Привет, Мэттью, – отозвался он. – Парень у нас.

– Прекрасно, – ответил я, глядя в противоположный угол комнаты. Фрэнк испепелял меня взглядом, услыхав, что я разговариваю с Блумом. Сейчас он стоял, скрестив на груди руки, и выразительно смотрел на меня. – Где вы его нашли?

– Он сам пришел к нам. Сказал, что провел несколько дней в Майами, узнал о том, что случилось с его женой, из выпуска новостей по радио, когда возвращался домой. Я хотел бы задать ему несколько вопросов, но тут возникла проблема.

– Какая проблема?

– У него нет адвоката, а он хочет, чтобы при допросе присутствовал адвокат. Я предложил ему подобрать адвоката, но он подозревает в этом какой-то подвох. Так вот я и подумал… если у тебя найдется минутка… Может, ты подъехал бы к нам и поговорил с ним, может, он согласится принять тебя. Только для предварительного допроса, Мэттью. Что ты решишь потом – если мы предъявим ему обвинение, – целиком и полностью твое дело. Что скажешь?

– Когда я тебе нужен?

– Как только сможешь приехать сюда.

Я посмотрел на Фрэнка.

– Дай мне десять минут, – попросил я.

– Договорились, до встречи, – ответил Блум и повесил трубку.

Я медленно опустил трубку на рычаг. Фрэнк все еще пристально и сердито смотрел на меня.

– Что ему понадобилось? – спросил он.

– Джордж Харпер у них. Мори просил меня защищать его интересы на предварительном допросе.

– Черт бы его побрал, – выругался Фрэнк.

Мне не приходило в голову, что Джордж Н. Харпер мог оказаться негром. Салли Оуэн, та женщина, по просьбе которой год назад наша фирма готовила бракоразводный процесс, та женщина, по совету которой Мишель обратилась ко мне, была черной, – но даже в Калузе встречаются белые, имеющие черных друзей. И адрес Мишель, Уингдейл, 1124, не заставил меня насторожиться, интуиция изменила мне на этот раз. Уингдейл-Уэй находилась в «черном» районе города, который многие из белых жителей старшего поколения все еще называют «цветным» районом, а политические круги Калузы – «Новым городом». Я просто не уловил связи между этими фактами.

Я всегда испытывал неловкость, употребляя слово «черный», как называют себя сами негры. Полагаю, это такой же ни о чем не говорящий ярлык, как «белый», «желтый» или «красный», но до этого вторника мне никогда не приходилось встречать такого «черного» человека, в цвете кожи которого не было ни малейшего оттенка коричневого. Джордж Н. Харпер был чернее угля, темнее безлунной ночи, он был черный, как траур. Он был самым черным из всех черных на свете. И самый громадный. И самый уродливый.

Когда я, открыв дверь, вошел в кабинет капитана полиции в здании Службы общественной безопасности, этот «черный» ходил взад-вперед по комнате. Он тут же повернулся лицом ко мне – испуганный гигант ростом около шести футов четырех дюймов и весом не меньше 350 фунтов. На нем были синие потрепанные джинсы с подтяжками, синяя хлопчатобумажная рубашка и коричневые кожаные рабочие башмаки. У него были широченные плечи и бочкообразная грудь, лицо в оспинах, приплюснутый нос и толстые красные губы, африканская стрижка, слезящиеся карие глаза, которые уставились прямо на меня из-под широченных бровей, чудовищные кулаки сжались, когда он обернулся, – просто вылитый портрет застигнутого врасплох неандертальца.

– Мистер Харпер? – спросил я.

– Вы адвокат? – спросил он вместо ответа.

– Я – Мэттью Хоуп, – ответил я, протянув руку. Он не шевельнулся.

– А для чего это мне адвокат? – сказал он. Его глаза внимательно изучали мою физиономию.

– Мистер Блум сказал мне, что будет вас допрашивать…

– Не убивал я ее.

– Никто и не говорит, что это сделали вы.

– А тогда зачем мне адвокат?

– Вы имеете право на адвоката, если таково ваше желание. Разве мистер Блум не разъяснил вам ваши права?

– Чего?

– Вы можете, если захотите, потребовать адвоката. Или можете вообще отказаться отвечать на вопросы, если таков ваш выбор. Все зависит от вас.

– Вас «фараоны» прислали?

– Не понимаю, о чем вы.

– Вы из тех адвокатов, которых они мне совали?

– Нет, я не из тех, кого назначают решением суда.

– Так, по-вашему, мне здесь нужен адвокат?

– Это уж как хотите. Если вы имеете какое-то отношение к убийству вашей жены…

– Нет.