Пристанище пилигримов

– Что-то Вы загадками говорите, гражданин начальник…

– Хочешь конкретики? Давай… Такой тебе вопрос, гражданин Мансуров… А что ты делал в пять утра тринадцатого августа этого года?

– Я не помню, что я делал во вторник на прошлой неделе, – ответил я. – А в чём, собственно, заключается делюга?

– Делюга, – повторил он, скривившись в саркастической ухмылке, и потянулся за пачкой сигарет…

Неспешно закурил. Небрежно бросил зажигалку на стол. Как паровоз окутался клубами табачного дыма.

– Вы бы могли не курить, гражданин хороший, – попросил я, – а то я недавно бросил…

Он толкнул в мою сторону пачку и грубо хохотнул.

– Закуривай… Потому что в тюрьме – это единственное удовольствие… Ну, может быть, ещё поспать… да поесть.

– Поесть? Это вряд ли, – усомнился я и решил продолжить тему разговора; к тому моменту я уже понял, что речь пойдёт о драке на улице Циолковского в день моего отъезда на юг.

– В тюрьме вообще все удовольствия сомнительные, гражданин начальник, – с умным видом рассуждал я, закинув ногу на ногу, и при этом пытался восстановить в памяти уже забытую историю. – Там даже алкоголь и наркотики не приносят наслаждение, потому что не можешь как следует расслабиться. Там вообще всё имеет реверсивный характер, поэтому я в тюрьме не пью, не курю, не употребляю наркотиков, не играю в карты и не шпилю петухов. Я просто сижу ровно на табурете и жду окончания срока.

– И это правильно, – подытожил Анохин и красивым жестом открыл папочку.

– Это всё лирика, – заметил он. – Вернёмся к нашим баранам.

– Давайте… Насколько я помню, их там было двое, и ещё одна… овца… которая всю эту кашу заварила.

Подполковник артистично распахнул свои выразительные глаза и воскликнул радостным баритоном:

– Ну вот и память прорезалась! Слава Богу! Это значительно ускорит процедуру дознания… Я уж подумал, что ты решил собрать рогом половики – поиграть в несознанку.

– А зачем? Я же хочу выйти под расписку… На кой чёрт мне сдался этот следственный изолятор! Так что будем сотрудничать, Анатолий Сергеевич. Задавайте вопросы.

– Эх, люблю адекватных людей! – обрадовался он. – У следователя всё подпишешь и можешь хоть сегодня идти домой. Я не против… Не собираюсь задерживать приличного человека в этих стенах… Но… – Он сделал многозначительную паузу. – … есть один человек, который тоже хотел бы поговорить с тобой на эту тему, и тогда, возможно, вся эта канитель с судопроизводством не понадобится… Если, конечно, вы достигните мирового соглашения на определённых условиях. Понимаешь?

– Modus vivendi? – спросил я со снисходительной улыбкой.

– Что?

– Бабло решает всё, – перевёл я с латыни на русский.

– Ну-у-у, меня это не касается, – тихонько молвил он, откидываясь на спинку кресла с удовлетворённым видом. – Это уж как вы договоритесь.

– Николай! – гаркнул Анохин громовым басом, и в дверях тут же появился щуплый сержантик. – Отведи в пятую. Наручники можешь не одевать. – Подполковник показал мне целую обойму золотых зубов и прищурился как мартовский кот. – Человек адекватный, здравомыслящий… Наш человек. – Честно говоря, эта характеристика мне не очень понравилась.

Меня привели в комнату для дознания, в которой стоял письменный стол и стулья на металлических ножках, прикрученных к полу. Охранник оставил меня наедине со своими мыслями, прикрыв за собой металлическую дверь и щёлкнув затвором. Я огляделся по сторонам: серая штукатурка, обшарпанный деревянный пол, электрическая лампочка, свисающая на шнуре с потолка; пыльное зарешёченное окно, почти не пропускающее свет, за мутными стёклами которого колыхалась унылая осень, – она добавляла тревогу в моё и без того растревоженное сердце.

«Что со мной будет дальше? – думал я. – Опять тюрьма, или попросят бабки? Сколько? Где брать? И вполне возможно, что разговоры насчёт примирения – это всего лишь хитрый способ размотать меня на явку с повинной? От ментов можно ожидать любого подвоха, и, как всегда, мама будет горько плакать».

Вдруг резко щёлкнул затвор – сердце всколыхнулось от неожиданности, и на пороге появился старший оперуполномоченный уголовного розыска капитан Карпухин. Он снял плащ и повесил его на вешалку, приколоченную к стене. На соседний крючок он закинул кепку и прошёл к столу, не обращая на меня никакого внимания. Во всём его обличии царила чрезвычайная деловитость, свойственная лишь бюрократам и чиновникам всех мастей, – этот образ дополнял серый костюм из дешёвого габардина, а на голове светилась зарождающаяся лысина. Он небрежно бросил деловую папку на стол, медленно опустился на табурет, включил настольную лампу и только после этого поднял на меня свои выпуклые, близко поставленные, рачьи глазёнки.

– Ну что, п-поговорим без п-протокола? – спросил он после некоторой паузы.

– Давайте поговорим, – ответил я, – без протокола, без галстуков, без свидетелей…

Он чуть приподнял уголки губ и глаза его заметно потеплели, что являлось, по всей видимости, проявлением катарсиса и глубокого удовлетворения.

– Для начала мне хотелось бы узнать, что мне инкриминируют, – сказал я. – То есть… Что у Вас – в этой волшебной папке?

Он часто заморгал и произнёс с некоторым волнением:

– В этой п-папке, м-молодой человек, доказательства Вашей вины… Вот, н-например, п-показания гражданки Кондрашовой Ольги Владимировны…

– Я так полагаю, это девочка, с которой всё началась… Ну правильно – Лёля. И что она утверждает?

– Что Вы п-приставали к ней на остановке, п-предлагали заняться любовью, но когда она отказала Вам… – Он перестал моргать и без запинок начал читать показания свидетельницы Кондрашовой, которые не имели ничего общего с реальностью; особенно я посмеялся, когда появились два благородных рыцаря Сергей Юдин и Александр Карпухин, проходившие в тот момент сверхсрочную службу в отряде специального назначения «Витязь»…

– Стоп, – прервал я. – Александр Карпухин… Саша… Это Ваш родственник или однофамилец?

– Это мой сын, – чуть слышно ответил опер.

– Вот это совпадение! – воскликнул я и даже заёрзал на стуле. – Это ж надо было так вляпаться! Одна сучка нашептала, а другая – отыграла как по нотам! Твою же мать! Да на хуя мне это всё надо?! Всю жизнь за кого-то впрягаюсь, а всем плевать, и правильно делают… Дон Кихот, блядь, Ламанчский! В следующий раз пускай насилуют, грабят, на куски режут – мимо пройду, на цыпочках… Срал я на всех с Петро-Павловской колокольни!

В продолжении всей этой импровизации капитан Карпухин смотрел на меня безучастным взглядом – человека, видавшего ещё не такие перевоплощения и эксцентрики.

– Ну что смотришь, гражданин начальник?! – резко спросил я. – Ты хоть понимаешь, что это всё фуфло полное?

– Эдуард, я всего лишь опираюсь на п-показания п-потерпевших и с-свидетеля… Меня не было в тот м-м-момент на месте п-происшествия, – ответил Карпухин, часто моргая своими круглыми глазёнками. – Есть заключения медиков… У старшего с-сержанта Карпухина зафиксирован д-двойной п-перелом нижней челюсти и сотрясение г-головного мозга с-средней тяжести. У сержанта Юдина – т-трещина височной кости, п-перелом лицевой части гайморовой п-пазухи и с-с-сотрясение тяжёлой с-степени. Из п-показаний Кондрашовой с-следует, что Вы п-первый ударили Карпухина, когда он этого не ожидал, а п-потом избили Юдина… Или можете что-то с-сказать в своё оправдание?

– Полуправда – это ложь. Выхватываете заключения медиков и показания свидетелей из контекста, а Вы попробуйте увидеть картину в целом, и тогда поймёте, что у меня не было другого выхода.

– Ты п-первый ударил? – спросил Карпухин, глядя на меня пристальным взглядом (он даже перестал моргать), и вдруг я почувствовал, как за его внешним спокойствием разгорается лютая ненависть: она всколыхнулась огненными бликами в его серых радужках и окатила щёки бледно-розовой волной.

– Первый, – кротко ответил я и тут же начал оправдываться: – А что, я должен был дожидаться, когда меня начнут ногами пинать? Он меня вообще не слышал, Лёлю свою не слушал, попёр как Матросов на амбразуру… Эта маленькая дрянь всех подставила… Я бы запрыгнул в тачку и уехал бы от этих приключений, но, видно, не судьба… Кто-то очень сильно хотел нас познакомить.

– Я знаю, как там всё было, – вдруг шёпотом сказал Карпухин и продолжил вполголоса: – Но это мой сын, и ты д-должен за это хотя бы заплатить. Я целый м-месяц его через т-трубочку к-кормил. Он п-похудел на десять к-килограммов. Душа к-к-кровью обливалась. Из армии к-комиссовали. Он вчера п-первый день на работу в-вышел, а сегодня т-тебя увидел… на входе в управление.

– Что?

Тройка… Семёрка… Карпухин зловеще улыбнулся и подкинул мне «пиковую даму»:

– Он т-теперь работает личным т-телохранителем Носова… П-понимаешь, о чём я..?

– Да-а-а, пускай кто-то скажет, что это совпадение, и я плюну ему в рожу! У меня просто нет слов! – Я беспомощно поднял руки кверху. – Всё, сдаюсь. Выбрасываю белый флаг.

– За всё в этой жизни п-приходится п-платить, – философски заметил Карпухин, а я замолчал, опустив голову; я понимал, что меня загнали в цугцванг и что оптимального выхода из сложившейся ситуации нет и быть не может.

Он достал из внутреннего кармана блокнот, что-то написал в нём и пододвинул его ко мне поближе… Я поднял глаза и увидел всего лишь пять цифр – 50000.

– У меня нет таких денег. – Я отрицательно помотал головой. – И занять мне такую сумму негде.