Пристанище пилигримов

– Ага, тринадцатый апостол ещё не родился, а мы уже были… задолго до него, – послышалось с заднего сиденья.

– Что? – спросил я и открыл дверь на ходу.

Машина в этот момент двигалась со скоростью 20-30 километров в час. Я попытался выйти ногами вперёд, но меня развернуло и я больно ударился об асфальт, – во истину говорят, что везёт дуракам и пьяницам, – я ничего не сломал и не вывихнул. Через пару секунд я уже карабкался в гору, уходя от преследования.

Камни осыпались под ногами и с грохотом катились вниз. Ломал ногти, сдирал кожу пальцев до крови, неистово цепляясь за жизнь и совершенно не чувствуя боли. При этом казалось, что руки и ноги вязнут в липком пространстве, и неподдельный ужас, животный, нарастающий с каждой секундой, вырвался наружу нечеловеческим криком, – так, наверно, в джунглях кричат павианы в брачный сезон. Господи! Как же хочется жить в такие моменты!

Мельком оглянулся назад: машина остановилась, её черный угловатый силуэт и выпученные от бешенства стоп-сигналы, казалось, были уже далеко, – но в этот момент какая-то железяка прилетела из темноты, ударилась в камень над моей головой и отлетела в сторону. Я взревел от возмущения: «Что ж вы, гады, делаете!» – и начал перебирать чреслами в два раза быстрее.

– Братан! Вернись! Мы пошутили! – раздался снизу порочный хрипловатый голос, переходящий в дьявольский смех. – Пивка попьём, познакомимся поближе!

– Да пошли вы на хуй со своими шутками! – ответил я, и где-то чуть ниже ударился камень.

– В натуре, переборщили. Как муфлон бежит. Хрен догонишь! – послышалось снизу.

– Пидорасы! – орал я, продолжая карабкаться кверху. – Суки! Я вас потом найду!

Потом хлопнула дверь, и автомобиль неспешно тронулся. Я в это время был уже высоко и следил не отрываясь за тем, как этот призрак на колёсах с двумя аурами ближнего света исчезает за поворотом.

– Я найду вас, мрази! Обязательно найду! Богом клянусь! – орал я им вдогонку, кусая кулаки от бешенства. – Не на того напали, а если уж напали, то нужно было убивать! Вы еще не знаете, с кем вы связались! Более мстительного и вероломного человека вы никогда не встречали! Падлы!

– Зря… зря, ребятушки, вы меня не убили, – мстительно шептал я, и воображение мое, раскалённое гневом, рисовало такие страшные картины расправы, что у меня не хватит смелости их описать.

Совершенно разбитый я упал на плешке перед отвесной каменной стеной – карабкаться дальше было невозможно. Горячие упругие волны пульсировали, разрывая мозг. Ноги сводило судорогой. Руки дрожали. Щёки горели как в огне. Пот лил в три ручья, застилая глаза. Тело, отравленное алкоголем и адреналином, корчилось от боли, конвульсировало, – меня как будто насаживали на кол.

– Нет, батюшка, – шептал я ещё тише, постепенно угасая в гневе. – Никакого милосердия к этим демонам. Убивать безжалостно, валить на глушняк, и контрольный выстрел в голову, чтобы эту тварь не дай бог не откачали. Добро должно быть с кулаками, а еще лучше с кистенём. Зло не победить уговорами, его можно только уничтожить… Пускай даже ценой собственного спасения. Вместе будем гореть в аду, ребятушки. Вместе.

Как всё-таки глуп человек – прямолинеен, как boot из компьютерной игрушки. Нет в его программе осмысленного отношения к жизни: не может он абстрагироваться от своего эго, не может взойти над своей природной миссией. Он прёт и прёт напролом, даже если перед ним выросла глухая стена. «Не видим картины в целом», – как сказал умный дядя в кепке.

Ищем причины бед наших в чём угодно и в ком угодно, но только не в себе. Каждый мнит себя безупречным, правильным, бесподобным. Любая попытка проанализировать и понять окружающий мир упирается в субъективный расчёт, притянутый за уши, основным принципом которого является природный человеческий эгоизм, а системой координат – система его обывательских ценностей. Таковы люди в общей своей массе. Просветлённых, воспаривших над бытием – очень мало, да и я в то время не отличался проницательным взглядом на жизнь, но всё-таки понял, что происходит какая-то аберрация моего жизненного пространства и оно меняет свои привычные свойства. Камень, подброшенный кверху, уже не падает на землю, а ведь я к этому привык.

– Что происходит? – прошептал я.

– Что, чёрт возьми, происходит?!! – заорал я, обращаясь к космосу, который надменно помалкивал, мерцая звёздами над моей головой.

Ответ напрашивался сам собой.

– Мне пора кардинально меняться, прямо сейчас, а иначе конец в самое ближайшее время… Это уже не нравоучения. Это жёсткий ультиматум со стороны высших инстанций.

Я лежал на спине и смотрел в звёздное небо… И вдруг я осознал, что вся эта громада, которая наваливается на меня всей своей тяжестью, протяжённостью, глубиной, гораздо меньше и мельче того, что появилось у меня внутри, – это была некая субстанция, которая могло бы уничтожить Вселенную или создать новую. Я ощутил это настолько чётко, что даже моё тело, измученное, избитое, потное, до селе родное, вдруг сделалось чужим.

«Оно не принадлежит мне, – подумал я. – Моё тело – это не я. Оно является всего лишь временным вместилищем для той загадочной субстанции, для той доминанты, которую я вдруг так явно ощутил в себе… И даже я… не эта субстанция. А что же тогда я?»

Холодное синее небо длинной иглой проткнул метеорит. Звёзды до краёв наполнили космос и трепетали, готовые обрушиться вниз от одного моего щелчка. «Бетельгейзе», – прошептал я, словно пробуя это слово на вкус, и повторил: «Бетельгейзе». Я улыбнулся потрескавшимися губами, и боль отпустила – душевная боль, – но я чувствовал, как ноет и саднит разбитое колено. Я протянул руку и потрогал его: штанина была порвана, а из раны сочилась кровь. «Плевать, – подумал я. – Главное жив остался». И вдруг до меня дошло, что «я» – это программа самосознания с набором неких свойств и качеств, необходимых для взаимодействия с этой субстанцией. Всего лишь какая-то грёбанная программа, которую когда-нибудь отправят в reload.

Лежа в каменной нише, свернувшись как эмбрион, я постепенно затих и даже заснул на короткое время, и когда я проснулся, луна светила мне прямо в лицо. Я приподнял голову и долго смотрел на неё, изучая её поверхность – все эти родимые пятна маленькой планеты. «Как замечательно, что у нас есть вот такой ночничок. Всевышний даже об этом побеспокоился: подвесил фонарик на небо, который включается и выключается в зависимости от времени суток. Самая настоящая автоматика», – подумал я, улыбаясь обветренным ртом.

– Да, действительно происходит что-то необыкновенное… Я совершенно перестал контролировать свою жизнь, – произнёс я вслух и задумался.

В такие моменты отчётливо понимаешь, что твоя жизнь не совсем принадлежит тебе и что нет абсолютной свободы действий. Кто-то ставит нас перед выбором, кто-то провоцирует на поступки, кто-то подсказывает правильные решения, а кто-то пытается нас запутать.

– А может, эта чертовщина исходит от Тани? – вдруг посетила меня мысль. – Неужели она всё-таки ведьма? Или просто вещунья, которая видит всё наперёд? Кто она? Я ведь не знаю её совершенно. Я просто её трахал, особо не вдаваясь в подробности.

Анализируя всё, что произошло за последнее время, я понял, что она была абсолютно права, когда сказала мне на прощание: «Только я могу дать тебе новую жизнь и новую любовь. Если ты уедешь, если ты нарушишь естественное течение событий, тебя окутает кромешная тьма, и солнце погаснет в твоих глазах. Ты можешь заболеть, ты можешь умереть, ты можешь потерять рассудок, с тобой может случиться всё что угодно, и я не смогу тебе помочь». Эти слова буквально врезались в мою память.

– И что теперь получается? У меня нет выбора? Я должен вернуться к ней? – шептал я, озираясь по сторонам.

Постепенно нарастал какой-то онейроидный страх: мне казалось, что за камнями кто-то прячется, что за спиной кто-то стоит, я даже слышал чей-то голос из-под земли; всё казалось неестественным, как во сне, зыбким. По телу бежали бесконечные мурашки, и сердце выпрыгивало через рот.

А потом я долго ползал вокруг каменного уступа в форме человеческой головы, об который ударилась железяка, брошенная этими подонками. Я шарил оголёнными пальцами между камней, тихонько матерился, но все-таки я нашёл этот предмет. Им оказался железный шестигранный прут с резиновой ручкой на одном конце и с заточкой на другом, – это была многофункциональная бита, предназначенная для разных способов убийства.

Я поднял его с земли и почувствовал, как моя рука наливается чудовищной ненавистью. Я мгновенно протрезвел и решил для себя: «Я не буду больше пить». В тот момент до меня дошло, насколько дорого может стоить человеку его слабость, распущенность и безволие. А ещё у меня появилась настоящая цель, – цель всегда настоящая, когда встаёт вопрос жизни и смерти.

– Я найду их. Я обязательно их найду, чего бы мне это не стоило, – прошептал я и начал спускаться к дороге; болело правое колено и левую лодыжку пронзала острая боль.

«Приземление на асфальт не может быть гладким», – подумал я, указательным пальцем ощупывая через дырочку в джинсах разбитое колено; кровь уже запеклась.

Если бы в тот момент на дороге появилась бы эта омерзительная парочка на своей тёмно-синей девятке, я бы, наверно, остановил машину одним прыжком, как Росомаха, и уделал бы их обоих в течении нескольких секунд, размотал бы их кишки по асфальту. Они бы ничего не смогли противопоставить моему праведному гневу. Ох, как хрустели бы их кости под луной.

Я не знаю, нужно ли гасить в себе подобные эмоции, но то что они дают могучую жизненную энергию – это уж точно.

Я ждал недолго на краю шоссе. Минут двадцать. И вдруг горный выступ озарился сияющей аурой. Через несколько мгновений дальний свет ослепил меня. Со стороны Небуга двигался автомобиль. Я добродушно улыбнулся и поднял руку. Дальний свет переключили на ближний, и машина остановилась в пяти метрах от меня. Я подошёл.

– Эдуард! Какого чёрта ты здесь делаешь?! – раздался из машины знакомый голос, когда открылась задняя дверь. – Падай! Чё стоишь?

Это оказалась Марго. Радости моей не было предела. На мой вопрос «А ты куда собралась?» она ответила, что едет в «Югру». «Нет, всё-таки есть провидение», – подумал я и положил ей руку на плечо – оно было гладким и горячим.

– А ты зачем в «Югру» едешь? У тебя же сегодня выходной? – спросил я Марго.

– А что я должна дома сидеть, – резко ответила она, – в полном одиночестве? Ты меня вероломно бросил. Ушёл, так сказать, по-английски. Позвонила Андрею, и он выслал за мной машину.

– Про меня спрашивал?

– Конечно.

– Что ответила?

– Что ты козёл полный.

– Я серьёзно.

– Сказала, что ты пошёл погулять.

– Ругался?

– Ага. Матом.

Через десять минут мы вновь выехали к морю. За окном мелькали дикие пляжи с нагромождениями железобетонных конструкций и бесконечных волнорезов, тёмные коробки пансионатов в зарослях магнолий. Округлая – будто вспученная – кромка горизонта светилась и играла лунными бликами. В открытое окно врывался свежий бриз, напоённый солью и запахом рыбы.