Такой же маленький, как ваш

– Граждане, товарищи, господа! – возопил я. – Братья и сёстры, соотечественники, друзья! Посмотрите, что делают с трудовыми людьми. Посмотрите, как над нами измываются. Как отбирают предпоследнее! И кто? Родное государство, которому мы верили, как себе.

Ведь мы же, граждане, делали всё, как оно велело. Оно составило список разрешённых кассовых аппаратов, и мы пошли и на честно заработанную копеечку эти аппараты приобрели. Заметьте, граждане, не какие-то первые попавшиеся аппараты, а именно те, на которые оно нам указало. Потому что привыкли слушаться своё государство, привыкли во всём ему доверять. Разве мы думали, что оно начнёт безобразничать?

Вначале оно заставило нас обклеить каждую купленную кассу голографическими наклейками. За деньги, конечно. И обклеивать новыми каждый год. Зачем? Никто не знает! Оно, конечно, с наклейками красивей. И, наверное, в стране есть люди, которые на этом зарабатывают (десятки миллионов наклеек ежегодно!) Но пусть бы они зарабатывали как-нибудь по другому. Вагоны с фруктами вон можно разгружать, за это сейчас хорошо платят.

Ну да ладно. Только мы успокоились, как государство сказало нам:

– Хочу, чтобы вы теперь оснастили каждый аппарат фискальной памятью.

– Какой памятью? – не поняли мы.

– Фискальной, – повторило оно строго. – Ведь у меня есть фискальные органы. Видели мои фискальные органы? Или показать?

– Нет, нет, не надо! Видели, – в страхе закивали мы. (Это, граждане, кто не знает, такие органы, которые налоги собирают).

– Вот так, – удовлетворённо сказало государство. – И для этих органов вы должны установить штуки, которые называются «фискальной памятью». Чтобы можно было в любой момент узнать, кто из вас, чего и сколько наторговал.

– Так вы ж сами, в смысле, само… – И мы заулыбались: – Забыли, наверное.

Мол, заработалось совсем наше государство, что говорило, само не помнит. Ну да с кем не бывает.

– Чего само? Чего забыли?

– Что по закону теперь не важно, кто сколько наторговал. Плати единый налог – и всё.

– Ничего я не забыло.

– А зачем же тогда эта… для органов, если не важно?

– Зачем-зачем… Мало ли, пусть будет.

Вот как, граждане, обирают честных людей: заставляют покупать дорогие и не нужные им устройства. Оно, конечно, с устройствами красивей. И кто-то в стране, наверное, на этом зарабатывает…

– А скажите, – ещё спросили мы. – Если эта… фискальная память на какую-то кассу не подойдёт, что тогда с кассой делать?

– Выбросить, – зевнув, ответило государство.

И мы выбросили. Я лично выбросил несколько дорогущих импортных аппаратов, которые ранее, напомню, указало мне купить государство.

А теперь, что же, опять?! Но где же этому, граждане, я спрашиваю, предел?! Когда же это, граждане, интересуюсь я, кончится?!

Я вопросительно смотрел на внимающую мне аудиторию. Аудитория, состоящая из окрестных геленджикских котов, этого не знала. Она терпеливо ожидала окончания моей речи, чтобы получить оставшуюся с ужина курочку.

– Самое ужасное, – обратился я к котам, сходив за курицей, – что, как мне сообщили, новые аппараты стоят в четыре… в четыре (!) раза дороже нынешних! Как вам это нравится?

Мне показалось, котам это не понравилось. И в благодарность я отдал им остатки ужина.

– Наше государство мошенник, шулер, – горько говорил я, глядя, как мои недавние слушатели растаскивают по кустам добытые в бою куски. – А с шулером обычному человеку играть опасно.

…Но это были не все напасти. Просто они случились до того, как мы поехали в аквапарк. В Геленджике открылся новый аквапарк, третий по счёту в городе и первый по величине в Восточной Европе! Наши дети плескались, катались с крутых горок.

Оля тоже съехала один раз. Еле-еле поддалась она на уговоры забраться на «такую невообразимую высоту». Мы с детьми скатились в первую очередь и теперь ждали внизу, когда спустится мама. Один за другим неслись в струе воды отдыхающие, но Оли среди них не было.

И вдруг нескончаемый до сей поры поток людей прервался, прекратился, иссяк. Проходила минута, другая, третья, а поток не возобновлялся, словно кто-то наверху наглухо заткнул горлышко пробкой. Мы поняли, что это за пробка, то есть кто там наверху готовится к спуску. И когда в фонтанах брызг из-за поворота появилась наконец мчащаяся по жёлобу бледная Оля, Полина, долго ожидавшая этого момента, в радостном возбуждении принялась бегать взад-вперёд и кричать:

– Мать моя женщина! Мать моя женщина!

Я тоже скатился с нескольких горок. Правда, из-за обилия народа пришлось на каждой из них выстоять немало времени. И вот в одной очереди я почувствовал, что две молодые женщины, стоящие позади, смотрят на меня. Я незаметно скосил глаза: точно, время от времени бросают на меня любопытствующие взгляды. Кто бы сказал, что ему это не приятно? Я бы не сказал. А что? Я мужчина видный, не атлет, конечно, но для физических упражнений время нахожу. И когда очередь подошла, я красиво так прыгнул на горку и с небрежной улыбкой скатился вниз.

У бассейна внизу меня ждала Оля.

– Что это у тебя? – спросила она, когда я выбрался на траву.

– Где?

– На плавках.

– На плавках?

– Сзади.

Я запрокинул голову назад (каждый знает, как это непросто) и понял, что так притягивало взгляды стоящих за мной людей: сзади на плавках с правой стороны красовалась оплавленная по краям, прожжённая чьей-то случайной сигаретой дырка!.. Как это произошло?! Когда?! Почему я ничего не почувствовал?! Я представил себя наверху в дырявых трусах, и мне стало грустно.

Но ещё более я загрустил, когда подумал о предстоящих выходах на родной пляж. Там вам не случайная очередь, там люди друг у друга перед глазами по полдня торчат. И ведь до отъезда домой осталось-то всего двое суток! Но теперь на эти двое суток придётся что-нибудь придумывать. Вроде бы, чего придумывать: иди в магазин и покупай. Но не всё так просто. Однажды я уже покупал в Геленджике плавки.

Дело в том, что приехав на море, я обнаружил, что взял с собой абсолютно всё, что необходимо для приятного летнего отдыха, за исключением одного – купальных принадлежностей. Поэтому, хлопнув себя по лбу и посетовав на суету сборов, отправился их покупать.

На первый взгляд местные магазины и рынки предлагали прямо-таки изобилие всевозможных купальных костюмов, причём, от известнейших фирм, но приглядевшись, можно было обнаружить удивительную схожесть всех этих изделий между собой, а также не характерную для подобного рода марок дешевизну. Я оглядывался в сторону пляжа, благо вся торговля располагалась тут же, у моря, и легко различал эти «фирменные» костюмы, с одной стороны, по их незатейливым фасонам и расцветкам, а с другой, по чудовищному отвисанию резинок в самых неподходящих местах. Подобного шика я позволить себе не мог.

Время отпуска стремительно улетало, а я вместо того, чтобы лежать на пляже, рыскал по торговым точкам, всё более злясь по этому поводу. Оля в знак солидарности тоже оставила море и таскалась со мной, но помочь, понятное дело, не могла. Наконец что-то более-менее приличное мы подобрали. Я радостный побежал купаться и, наверное, совсем забыл бы о неприятности первых дней, если бы не поездка в аквапарк.

А теперь? Что мне нужно было делать теперь? Вновь отправляться по магазинам с перспективой купить купальные принадлежности к отходу нашего поезда? Нет, о магазинах не могло быть и речи. И я принял решение: идти на пляж в чём был. В смысле, в пострадавшем костюме.

Разумеется, как человек с самолюбием, я должен был предпринять некоторые меры для спасения репутации. Поэтому придумал вот что: держать руки сзади, соединив их внизу в области имеющегося повреждения. А чтобы не напоминать таким видом заключённого, придумал ещё передвигаться неспешно, словно бы, в задумчивости, создавая образ глубокомысленного, погружённого в себя человека.

С таким видом я ходил вокруг наших лежаков, так же, полон дум, отправлялся купаться (к моему неудовольствию, оказалось, лежащие на пляже люди страшно любят смотреть, как другие заходят в море), так же неторопливо возвращался обратно и, продолжая держать руки сцепленными, бухался загорать. В общем, три последних выхода на пляж дались мне совсем не просто, и успокаивала лишь убеждённость, что своей задумчивостью я произвёл исключительно благоприятное впечатление на окружающих.

А теперь скажите, кого из всех собравшихся в подмосковном лесу людей должна была укусить оса? Понятное дело – меня.

Животные и насекомые вообще чувствуют, кто в данный момент наиболее уязвим. Один мой знакомый, Андрюха, человек достаточно крупный, купил маленький автомобиль «Ока», явив для нас повод посостязаться в зубоскальстве. И как-то раз стояли мы компанией вместе с Андрюхой возле припаркованных автомобилей, среди которых он расположил и свою, как говорил один мой знакомый, «надсмешку». И тут подбежала собачонка: рыжая, плюгавенькая, хвостик крендельком. Обнюхала последовательно все машины, вернулась к Андрюхиной «Оке» и, задрав ножку, обильно её сбрызнула, после чего с гордым видом проследовала дальше. Только вздрогнула немного от нашего дикого хохота.

Поэтому я и говорю, что нисколько не удивился, когда оса ужалила именно меня. Другое дело, что имея за плечами такой набор неприятностей, мне следовало после укуса залечь с самой толстой книгой в самой дальней комнате и затаиться. Но я не залёг. Я отправился в Москву на футбол. И понятное дело, «Локомотив» сыграл безобразно. Ему нужно было выигрывать, он должен был у такой команды выигрывать, но в этот день к несчастью для игроков на трибуне сидел я, и единственное, что им удалось – еле-еле вытащить матч на ничью.

Я спрятал в карман шарф с лозунгом «Самый лучший коллектив – это наш «Локомотив»!» и в сопровождении Оли поплёлся к станции метро. Оля шла чуть сзади, и говорит, ничего сначала не поняла. Ей показалось, будто лошадь просто ткнулась мне мордой в плечо.

Ничего себе, ткнулась! Вороная, как смоль, лошадь, вернее, конь, из оцепления конной милиции пребольно меня цапнул. Укусил! Представляете? Идут со стадиона тысячи людей, и вдруг он кусает меня! Но самое обидное, что этого никто не заметил. Вокруг не собралась толпа, не начала горячо обсуждать происшедшее, а на следующий день в столичных газетах не появилась заметка «Попал под лошадь», или, точнее, «Укушен лошадью». Восемьдесят лет назад, когда пострадавший, некто О. Бендер, лишь «отделался лёгким испугом», газеты сочли событие достойным внимания, а сейчас, когда пострадавший действительно пострадал – нет!

Но ладно, если бы случившееся обошла вниманием только пресса. Оказалось, что его абсолютно не заметила и хозяйка коня – очаровательная молодая милиционерша, ворковавшая в этот момент с очаровательным молодым милиционером на пегой кобыле.