Восход и закат

– О! милорд удивительно тонкий игрок! весело сказал другой, который выиграл, потому что ему случилось быть партнером лорда.

– Помилуйте, виконт! Без вас я проиграл бы, отвечал Лильбурн, и заговорил о другом.

Он спросил одного из гостей, почему его не познакомили еще с одним Французским офицером, который был известен своими отличиями.

– Вы говорите о де-Водемоне? Бедняжка! Жаль его! сказал один из Французов, средних лет, поугрюмее других.

– Отчего же он бедняжка, месье де-Лианкур? спросил Лильбури.

– Да он так быстро шел до революции, был храбрейшим офицером во всей армии, а теперь карьера его кончилась в самую лучшую пору.

– Догонит, когда воротятся Бурбоны! сказал другой эмигрант, закрутив ус.

– Мне бы очень хотелось познакомиться с ним, сказал хозяин: де-Водемон… хорошее имя. Быть-может он играет в вист.

– Имя-то хорошее, заметил другой Француз, но мне кажется, права-то у него на это имя не самые лучшие.

– Как так?

– Да это целая история.

– Можно узнать?

– Пожалуй. Не секрет. В Париже жил некто виконт де-Водемон, из порядочной фамилии, но бедняк и притом страшный кутила, мот. Он промотал имение двух жен. Будучи уже стар и дурен собою, схоронив двух жен, – что обыкновенно пугает невест, – он не находил себе приличной партии в своем кругу и обратился с сватовством в мещанский класс. Родня его беспрерывно была в страхе от неровного брака, который мог бы всю ее подвергнуть насмешкам. Между прочим, в числе родственников была одна мадам де-Мервиль, о которой вы, быть-может, слышали?

– Мадам де-Мервиль? Ах, да! красавица?

– Да, она была очень хороша собой. Мадам де-Мервиль не раз выкупала влюбчивого виконта из брачного плену своими деньгами. Виконт с тем и умер, что не успел жениться в третий раз. И вдруг в кругу мадам де-Мервиль явился молодой человек, красивый юноша, который был формально представлен обществу как её кузен и сын виконта де-Водемона, от второго брака, рожденный и воспитанный в Англии. Пронеслись-было невыгодные слухи…

– Месье де-Шапель, сказал де-Лианкур, перебивая рассказчика: эти слухи, как вам известно, были такого роду, что всякой благородный человек клеймил их презрением. Они вышли из грязного источника, – через негодного пьяницу-лакея, который раструбил, будто молодой человек с самого прибытия, с первой же ночи, уже был любовником госпожи де-Мервиль. Можно ли поверить такой нелепости? Я ручаюсь, что это чистая ложь. Несмотря на то однако ж, она была причиною, что Евгения де-Мервил, женщина гордая и благородная, действительно решилась выйти замуж за этого кузена.

– Так он женат? спросил лорд Лильбурн.

– Нет; не суждено было, продолжал Лианкур печально: Водемон, по чувству, которое показывает благородный характер и которое я уважаю, не хотел принять страстно любимой и уважаемой женщины, пока не приобретет сам какого-нибудь отличия, которое бы дало ему право на то. Он вступил в военную службу, в мой полк и я горжусь его дружбой. Между-тем мадам де-Мервиль умерла… ее, эту прекрасную, добрую женщину, погубило человеколюбие и усердие, с которым она помогала всем несчастным. В дом, где она жила, где-то на чердаке, лежала больная бедная женщина. Евгения узнала о её бедственном положении и с обыкновенным своим самоотвержением поспешила подать помощь, навещала несчастную по нескольку раз в день. Следствием было то, что она сама заразилась гнилою горячкой.

– Урок! заметил лорд Лильбурн: никогда не должно легкомысленно подвергать жизнь свою опасности, чтобы пощеголять добрым сердцем.

Француз с презрением взглянул па хозяина и закусил губу.

– Но отчего же сомневались в происхождении молодого Водемона? продолжал Лильбурн: разве оттого, что он поздно явился? По, по-моему, очень естественно, что отец не хотел показывать людям большего сына, когда сам задумывал жениться. На чем же основывались эти сомнения?

– На том, сказал де-Шапель, что молодой человек отказался от юридического утверждения в своих правах и от требования прав гражданства в отечестве отца. По смерти госпожи де-Мервиль он оставил Францию и перешел служить в Индию.

– Но, может-быть, он был беден так же, как и отец, так стоило ли и хлопотать о законных правах! Отец дело хорошее, отечество тоже, да только тогда, когда есть деньги. Если же отец ничего не дает, так и отечество следует его примеру. Это в порядке вещей.

– Милорд, возразил Лианкур, месье де-Шапель забыл рассказать, что мадам де-Мервиль отказала молодому Водемону все свое имение, и что он, опомнившись от скорби о потере нежно и страстно любимой женщины, созвал её родственников, объявил, что память её слишком дорога ему, для того, чтоб он мог утешиться богатством, и роздал им наследство, а себе оставил только малую часть, с которою отправился в Индию добывать себе имя и положение в свете личною храбростью и заслугами. Месье де-Шапель вспомнил о ничтожном скандале, но забыл о благородном поступке.

– Помилуйте, да вы не дали мне досказать! возразил тот: я уважаю месье де-Водемона не меньше вас. Пробыв несколько лет в Индии, продолжал он, обращаясь к хозяину: Водемон воротился и получил место при дворе и в гвардии короля Карла Десятого. И, не будь этих трех дней, он далеко бы ушел. Но вот он в Лондоне, как и мы.

– Да только, вероятно, с пустыми карманами, потому что не мог запастись подобно вам? заметил Лильбурн.

– Нет; кажется, он в Индии не только сохранил, но даже значительно умножил капитал, который предоставил себе из наследства после мадам де-Мервиль.

– А что, он играет в вист? спросил опять Лильбурн: следовало бы. Вы до крайности возбудили мое любопытство. Надеюсь, вы познакомите меня с вашим другом, месье де-Лианкур?

Вскоре потом гости разъехались.

* * *

Вечером другого дна, в отдаленном предместий, по кривой пустынной улице, которая вела мимо кладбища на большую дорогу, поспешно шла молодая девушка, вполголоса напевая про себя веселую песню на унылый голос. На углу переулка, в который она хотела поворотить, вдруг остановил ее человеке, по-видимому стоявший настороже.

– Ах, мисс! это место так пусто и совсем неприлично такой красавице, которой бы никогда не следовало быть одной. Да вам бы и пешком ходить не годилось.

Девушка остановилась и во все глаза, но без страху, взглянула на него.

– Пойдите прочь! я вас не знаю! сказала она повелительно.

– Может-быть. Но меня послал, переговорить с вами, один джентльмен, который хорошо знает вас, любит вас до безумия и не может выносить мысли, что вы ходите пешком, в таком бедненьком платьице. Он хочет подарить вам карету, лошадей, нарядов, бриллиантов. Вот он прислал вам покуда денег. Посмотрите какой тяжелый кошелек: все золото!

Девушка оторопела.

– Пойдите прочь! оставьте меня в покое! закричала она вдруг со страхом и пустилась бежать.

Но искуситель скоро догнал ее и схватил за платье.

– Стойте! вы должны идти со мной… вы должны! вскричал он повелительно, опустив сорвавшийся шейный платок и обхватив девушку поперек стана.

– Пустите меня! пустите! умоляющим голосом, кричала испуганная бедняжка, прослезившись и сложив руки: пустите меня! бедная Фанни ведь дурочка! Никто не обижает бедной Фанни!

– Вас никто не обидит: напротив, вам хотят сделать добро. Вы не знаете, от чего отказываетесь. Пойдемте.

Он попытался-было увлечь ее силой, но она от мольбы перешла к негодованию и с пронзительным визгом закричала:

– Нет! нет, не хочу!..

– А! коли так, то понесут, возразил преследователь и, оглянувшись наперед, не видят ли кто, вдруг ловко и быстро накинул девушке большой платок на голову, зажал рот, поднял ее и потащил ближайшим путем, через кладбище, на большую дорогу.

Девушка отчаянно билась руками и ногами, и наконец ей удалось освободить рот. Снова раздался пронзительный крик.

И в то же мгновение громовый голос закричал: «Кто тут?» и рослая фигура поднялась из теней церкви как-бы из могилы. Еще мгновение и сильная рука схватила хищника за ворот.

– Что это значит? Оставь ее, негодяй!

Тот, дрожа от суеверного страху, храпя от удушья, повиновался и опустил добычу. Она упала к ногам избавителя.

– Защитите меня! молила она рыдая: я бедная девушка, а дедушка мой слеп.

Незнакомец наклонялся, чтобы поднять ее. Хищник воспользовался случаем и убежал.