Восход и закат

– Вы никогда не играете, стало-быть и не нужно предупреждать вас насчет лорда Лильбурна: он удивительный игрок.

– Ничего, я всё-таки буду играть. Мне нужно сблизиться с ним, по поводу, которого теперь не могу вам открыть. Я могу немножко проиграть и надеюсь через это выиграть в другом отношении, для одной дорогой мне особы. Впрочем, я его знаю хорошо, хотя он меня и не знает.

С этим словом он подошел к группе лорда Лильбурна и ваял предложенную карту. За ужином Водемон говорил больше обыкновенного и преимущественно с хозяином. Они так занялись один другим, что вс гости уже разъехались, рассвело, а беседа их всё-еще длилась.

– Вот, как я засиделся у вас! сказал Водемон, оглядываясь в опустевшей зале.

– Это лучший комплимент, какой вы могли мне сделать. В другой раз мы можем оживить свой t?te-?-t?te партию экарте?, хотя меня удивляет, что вы, месье де-Водемон, в ваши лета и с вашей наружностью, любите игру. Вам бы не в картах надобно искать червонной масти. Неужто вам уже прискучил прекрасный пол?

– А вы еще так же преданы ему, по-прежнему?

– Нет, не по-прежнему: у всякого возраста свой обычай: в ваши лета я волочился, нынче покупаю, и гораздо лучше: меньше требует времени.

– Детей у вас, кажется, не было, милорд? Вы может-быть иногда чувствуете этот недостаток?

– Если б я считал это недостатком, то мог бы во всякое время пополнить его – целыми дюжинами. Другие дамы в этом отношении были гораздо тароватее покойной леди Лильбурн, вечная ей память.

– Но, возразил Водемон, пристально глядя хозяину в глаза: если б вы были уверены, что вы действительно отец и даже дед милого, прекрасного существа, которое нуждается в вашей помощи и попечениях? Разве вы не пожелали бы, чтобы оно, хотя и незаконное, вознаградило вам недостаток детской любви и преданности?

– Детской любви и преданности, mon cher!.. нуждается в моей помощи и попечениях? Ба! другими словами, не хочу ли я дать квартиру и стол какому-нибудь бродяге, который сделает мне милость, назовется сыном лорда Лильбурна?

– Но если бы вы были убеждены, что это ваше дитя, ваша дочь… звание, которое тем больше имеет прав на помощь, чем оно нежнее и слабее.

– Любезнейший месье де-Водемон, вы, без сомнения, человек образованный, светский, и следовательно, должны знать порядок в свете. Если и те дети, которых навязывает нам закон, девять раз из десяти составляют несносную тягость, то посудите, можно ли чувствовать охоту быть отцом таких, от которых закон позволяет отрекаться? Незаконнорожденные дети – парии на свете, а я принадлежу к секте брамниов.

– Но… извините, что я продолжаю этот разговор: быть-может, я из вашего рассуждения хочу извлечь руководство для собственного употребления… Положим, что некто любил девушку, сделал ее несчастною; положим, что он видит в ребенке её существо, которое без его помощи было бы предоставлено гибели и позору, обыкновенной участи париев… именно париев: это очень верное определение… существо, которое, при небольшом пособии, может со временем сделаться его подругой, утешительницей, попечительницей во время болезни…

– Э! полноте, полноте! перебил лорд Лильбурн с нетерпением: я не понимаю, каким образом мы могли заговорить о подобных вещах! Но если вы действительно хотите знать мое мнение об этом, в отношении к случаю в практической жизни, то извольте, месье де-Водемон, я вам скажу его. Никто основательнее меня не изучал искусства быть счастливым, и я вам открою эту великую тайну; имейте как можно меньше связей, не принимайте на себя ни каких обязательств. Попечительница? Ба! вздор! Вы и я, мы можем в случае нужды, нанимать по недельно сиделок, которые будут гораздо лучше и исправнее какого-нибудь ребенка. Утешительница?.. Человек с умом не нуждается в утешениях. Вообще, покуда есть деньги, да хоть немножко сносное здоровье, покуда мы можем не заботиться ни о ком на свете, – и горя никакого быть не может. Если вы любите других, то и терпите не одно свое; их здоровье, их обстоятельства независимо от вас меняются и вам, ни за что, ни про что, достается на чужом пиру похмелье. Никогда не живите одиноко, но чувствуйте одни! Вы считаете это не человеколюбивым? Может-быть, оно и так. Но я лицемер: я никогда не стараюсь казаться чем-нибудь иным, я всегда кажусь тем, что я есть – Джоном Лильбурном.

Покуда лорд говорил это, Водемон, прислонясь к двери, внимательно смотрел на него с странною смесью любопытства и отвращения. – «И Джон Лильбурн – лорд, пер, знатный, почтенный человек, а Виллиам Гавтрей был мошенник! думал он про себя: вы, милорд, не скрываете вашего сердца, потому что знатность и богатство не имеют нужды в лицемерии; Гавтрей был преступник, а вы – олицетворенный порок. Гавтрей погрешил против закона; вы поступаете подло на законном основании… И преступник спас от пороку и нищеты вашу кровь, вашу внучку, от которой вы, почтенный, знатный человек, отрекаетесь! Кто же из вас на том свете будет сочтен более почтенным человеком?.. Нет, бедная Фанни! Я вижу, я ошибся. Если бы он теперь и захотел признать, я не отдам тебя такому холодному эгоисту. Слепой нищий всё-таки лучше барина без сердца.»

– Ну, милорд, сказал он, опомнившись от мечтания: признаюсь, я нахожу вашу философию самою благоразумною, для вас. Для бедняка она не годится: бедняки имеют нужду в любви других.

– Да, да! конечно, бедняки – другое дело! сказал лорд Лильбурн с откровенностью покровителя.

– Признаюсь также, продолжал Водемон, что я с удовольствием проиграл свои деньги, получив такой прекрасный урок в беседе с вами.

– Вы очень любезны. Приезжайте в четверг, на реванш… Да! кстати. Недели через две я приглашаю всех моих приятелей на дачу, в нескольких милях от Лондона. Сделайте одолжение, не отстаньте и вы. Мы устроим там охоту. Ведь вы, говорят, отличный стрелок, а у меня в Фернсиде парк порядочный, дичи пропасть.

– В Фернсиде?

– Да. Вам знакомо это имя?

– Да… я, кажется, слышал об нем. Вы, милорд, купили эту дачу или она по наследству вам досталась?

– Купил у тестя, сэр Роберта Бофора. Она принадлежала его брату, доброму малому, кутил, который сломил себе шею, перескочив через высокие ворота. Друг мой Роберт, в тот же день, теми же самыми воротами, вступил в премилое владение. Если хотите, я вас познакомлю. Он прекрасный человек и живет открыто.

– Очень рад… весьма приятно.

Они расстались.

И так Филиппу опять предстояла встреча с ненавистными Бофорами. Но теперь он уже не убегал, а желал и искал этой встречи. Он с самого дня возвращения в Англию усердно принялся отыскивать Сиднея, был и у брата своей матери, разведывал всюду, где можно было искать следов, но ничего не открыл, кроме того, что Бофоры уже давно точно так же искали, но тогда ничего не нашли. Были ли их поиски успешнее после, об этом Филипп Мортон ничего не знал. Ему оставалось одно средство узнать что-нибудь о брате, – сблизиться с Бофорами. Сэр Роберте действительно мог удовлетворить его любопытству: он знал, где Сидней. Это мы видим из письма его к зятю, лорду Лильбурну.

«Любезный Лильбурн, вообразите! я неожиданно нашел одного их своих племянников! Вы помните, я вам говорил, что жена моя, на Озерах, познакомилась с каким-то молодым человеком, который ищет руки моей дочери? Я сам тоже видел его как-то раз. Он получит небольшое, но порядочное наследство от дяди. Партия не блистательная, но годится. Чем богаче жених, тем больше потребует приданого, а я не могу много отнимать у моего Артура. Молодой человек на взгляд мне понравился. Мы с женою и порешили выдать за него Камиллу, когда он формально объявить свое желание, в котором давно уже нет сомнения. Нынче я опять ездил туда и видел его дядю, мистера Спенсера. Представьте себе мое удивление, когда я узнал в нем того самого Спенсера, сентиментального чудака, который столько хлопотал, чтобы отыскать детей Катерины, а в мнимом племяннике его – Сиднея Мортона, которого он похитил, усыновил и сделал своим наследником! Я покуда не подавал виду, что узнал их, но искусно выведал у старика и не сомневаюсь, что это они. Присоветуйте, что мне делать? Я нахожу, что молодой Мортон или Спенсер, как он называется, – влюблен в Камилу до безумия. Он, кажется, скромный, порядочный, и добронравный молодой человек… пишет стихи… впрочем, кажется, недалек. Он уже теперь формально просил руки Камиллы. Я потребовал года отсрочки, под предлогом испытания привязанности молодых людей; мы между-тем придумаем, что делать. Если этот молодой человек останется тем, что есть, Чарлзом Спенсером, который имеет свое независимое состояние, то и тут не вижу большой беды. Отдав ему Камиллу с приличным приданым, я некоторым образом исполню свое слово заботиться об нем. Притязаний он, конечно, ни каких не может иметь. Во всяком случае, дело у меня в руках и от меня будет зависеть дать ему оборот, смотря по обстоятельствам. Без вашего совета я однако ж ничего не порешу. Я взял жену и дочь с собою. Вслед за этим письмом мы прибудем в Лондон, а потом тотчас же отправимся на несколько недель в Бофор-Кур, где надеемся видеть и вас.

    Душевно преданный вам Роберт Бофори.»

* * *

– А! вот кстати встретились! Я шел к вам, сказал Филипп, сошедшись на улице с своим другом Лиавкуром.

– А я к вам! возразил тот: я хотел узнать, будете ли вы сегодня обедать у Лильбурна. Я сейчас от него. Он говорил, что просил вас. У него припадок подагры и потому он приглашает вас, чтобы самому рассеяться. Впрочем, сегодня он мог бы удовольствоваться и тем, что имеет. Подл этого Мефистофеля сидела такая милая Гретхен, какой я, кажется, еще не видывал.

– О! Кто же это?

– Он называл ее своей племянницей, но мне не верится, чтобы у этого человека могла быть такая родственница.

– Вы, кажется, не очень жалуете нашего приятеля?

– Любезный друг, между нашими простыми, солдатскими натурами и этими коварными, холодными, себялюбивыми милордами существует естественная антипатия собак и кошек.

– Но, вероятно, это чувствуется только с нашей стороны. Иначе стал ли бы он приглашать вас?

– Что ж из этого, что он нас приглашает? Он имеет в виду свою же пользу, свое развлечение, а не наше. Притом он играет, и вы с ним играете. Напрасно, Водемон.

– Я делаю это с двойною целью: он мне служит мостом, и я плачу пошлину за проезд. Не нужно будет переезжать, перестану и платить.

– Но мост этот опасен, а пропасть внизу глубока. Без метафоры: он может разорить вас, прежде нежели вы достигнете того, чего вам нужно.

– Не беспокойтесь; у меня глаза зорки. Я знаю, сколько могу истратить на него и где должен буду остановиться. Проигрывая ему несколько партий, я просто нанимаю его, как нанимаю лакея. Увидев этого человека в первый раз, я хотел-было тронуть его сердце в пользу существа, которое имеет право на него. Но это была несбыточная надежда. Потом мною овладела мрачная, убийственная мысль, – план мести! Этот Лильбурн… этот подлец, которому свет поклоняется как идолу, – погубил душу и тело человека, которого имя этот же свет клеймит отвержением и презреньем. Я хотел отомстить за погибшего, хотел в его же доме, при всех вас, сорвать личину с бездельника и обманщика!

– Вы изумляете меня! Конечно, мне случалось слышать… поговаривают, что лорд Лильбурн опасен… Но и искусство в игре уже опасно. Но обманывать!.. Английский дворянин… лорд! Это невероятно!

– Вероятно или нет, продолжал Водемон спокойнее: но я уже отказался от мщения, потому что он…

– Что?

– Ну, да на что вам знать, сказал Водемон уклоняясь, и прибавил про себя: он дед Фанни.

– Вы сегодня говорите так загадочно, что я не понимаю вас, Водемон!

– Потерпите, любезный Лианкур, потерпите. Скоро, быть-может, я разрешу все загадки, из которых сложена вся жизнь моя. А теперь не знаете ли вы хорошего адвоката, которому бы я мог поручить весьма важное дело? Мне нужен человек знающий, добросовестный и не очень заваленный делами, который бы посвятил моему делу все внимание, какого оно требует.

– О! этим я могу услужат вам. Я знаю одного отличного человека, которым вы непременно останетесь довольны. Вот его адрес. Мистер Барлов, в Эссекс-Стрите.

– Много обязан. Так мы сегодня увидимся у Лильбурна?

– Непременно.