Восход и закат

– Никогда! возразил Гавтрей, выбросив его и захлопнув дверь, хотя этому всеми силами старались воспротивиться несколько человек.

– Го! то! кто это хочет отворить клетку тигра?

За обеими дверьми послышались голоса: «Именем короля, отвори! или не жди пощады!»

– Ст!.. еще есть дорога, шепнул Гавтрей: окно… канат!

Мортон отворил окно; Гавтрей размотал канат. Начинало светать, но весь город еще спал; улицы были пусты. Об двери дрожали и трещали от усилий ломившихся преследователей. После двух, трех неудачных попыток, Гавтрей перекинул канат на окно противоположного дому; крюк зацепился, и опасная дорога была готова.

– Полезайте!.. скорей, скорей! шептал Гавтрей: вы ловки… оно опаснее кажет нежели есть… только держитесь крепче… Зажмурьтесь… Переберетесь… это комната Бирни… дверь налево… по лестнице вниз и из дому вон… вы спасены.

– Ступайте вы вперед, возразил Мортон в том же тоне: вам нужно больше времени, чтобы перебраться. Я покуда постерегу двери.

– Вы с ума сошли! Где вам?.. что значит ваша сила против моей? Двадцать человек не отворят этих дверей, если я прислонюсь к ним. Скорей! или мы оба погибли… Вы на той стороне подержите канат: он для моей тяжести, может-быть не довольно хорошо прикреплен. Стойте!.. еще слово… Если вы спасетесь, а я погибну… Фанни… мой отец… он возьмет ее… не забудьте!.. Благодарю вас за дружбу… простите мне все!.. ступайте скорей… вот так!

Мортон не без трепета пополз по ужасному мосту, который качался и скрипел под его тяжестью. Цепляясь руками и ногами, стиснув зубы, закрыв глаза и удерживая дыхание он перебрался и счастливо достиг окна. Тут, вздохнув свободнее, он напряг зрение, чтобы рассмотреть, что делается в полумраке противоположной квартиры. Гавтрей всё-еще упирался в дверь. Вдруг раздался выстрел. Они выстрелили сквозь доски. Гавтрей пошатнулся вперед и болезненно вскрикнул. Еще секунда… он выкинулся из окна, ухватился за канат и повис над пропастью. Мортон стал на окне на колени и судорожно ухватился за крюк. Глаза, от страху налившиеся кровью, неподвижно уставились на грузную массу, висевшую на слабом канате, который ежеминутно ног порваться.

– Вот он! вот он! закричали голоса напротив. Мортон взглянул туда. Все окно было заслонено темными фигурами сыщиков. Двери не выдержали: они вломились. Гавтрей, чувствуя гибель, открыл глаза и неподвижно уставил их на преследователей. Один из сыщиков поднял пистолет и осторожно прицелился. Гавтрей не дрогнул. Из раны в боку черная кровь тяжелыми каплями медленно падала на мостовую. Даже сыщики содрогнулись, увидев свою жертву в таком положении: волосы несчастного стояли дыбом, лицо было покрыто смертною бледностью, дикие, неподвижные глаза на выкате, губы судорожно сдвинуты со стиснутых зубов. Рука полицейского задрожала при втором выстреле: пуля попала в раму окна, где стоял Мортон. Неопределенный, дикий гортанный звук, полунасмешливый, полу-злобный вырвался из груди Гавтрея. Он быстро подвигался… Оставалось еще раза два передвинуть руки.

– Вы спасены! вскричал Мортон.

Но в то же мгновение из рокового окна раздался залп и вслед за тем стон или, лучше сказать, вой бешенства, отчаяния и смертельного ужасу, от которого затрепетала бы самая твердая душа. Мортон вскочил и взглянул вниз. Там, глубоко, на мостовой лежала темная, безобразная, неподвижная груда. Могучий человек, исполненный страстей и легкомыслия, гигант, который играл жизнью и душой как ребенок куклами, стал тем, чем становится и богач и нищий, когда из праху исходит дыхание Божие – чем навсегда и навек остались бы всякое величие и гений, все высокое и прекрасное, если бы не было Бога.

– Там еще один! закричали полицейские: пали!

– Бедный Гавтрей! пробормотал Мортон, я исполню твою последнюю просьбу.

И, не обратив внимания на пули, просвистевшие мимо ушей его, он исчез за стеною.

Читатели помнят, что в то время, когда Бирни условливался с Фаваром об открытии убежища фальшивых монетчиков, в одном из домов той улицы, где они стояли, слышалась музыка. Это было в том, где жил Бирни, напротив Гавтрея, и именно у госпожи де-Мервиль, той молодой дамы, которая однажды посетила брачную контору мистера Ло, по поводу сватовства виконта де-Водемона. Гости только-что разъехались. Слуги тушили лампы и свечи, снег которых и без того тускнел перед проникавшим сквозь шторы рассветом дня. Мадам де-Мервиль сидела в своем будуаре, одна, в задумчивости, утомлении, склонив голову на руку, у письменного стола, на котором между цветочными вазами и разными изящными безделками лежало несколько книг и исписанная тетрадь. Наружность её отличалась той выразительной прелестью, которую романисты, за недостатком лучшего прилагательного, обыкновенно называют классическою, или античною. Этим уже довольно сказано. Предоставляем читателям дополнить портрет по благоусмотрению. Заметим только, что госпоже де-Мервиль в ту пору минул ровно год вдовства, что она обладала голубыми глазами, порядочным состоянием и малою-толикою мечтательности, и что она пописывала стихи и повести, но только не для печати, а так, для своих собственных литературных вечеров, которые обыкновенно оканчивались самою приятною критикой, – танцами. Так было из тот вечер, который мы описываем. Мадам де-Мервиль, по обычаю всех мечтательниц и мечтателей, вела записки своим ощущениям, и только-что положила перо, дописав историю последнего вечера, как раздалась трескотня пистолетных выстрелов. Она перепугалась до-смерти; люди побежали на улицу, узнать причину тревоги.

Между-тем Мортон искал выхода из комнаты Бирину который предвидел, какою дорогой будут искать спасения его друзья, и распорядился очень остроумно, оставив окно настежь, но замкнув двери, так, что беглец попал в западню. Оглянувшись назад в окно, он увидел, что один из полицейских пытался пуститься вслед той же дорогой, по канату. Несчастный задрожал, но только на мгновение. Видя неминуемую гибель, если его догонят, он выпрямился, расправил члены и ухватился за нож. Глаза засверкали, ноздри вздулись. Он хотеть дождаться преследователей. Но вдруг ему мелькнула счастливая мысль. Он подкрался к окну и ловким взмахом отрезал крюк прежде нежели сыщик решился влезть на страшный Чертов Мост. Потом, тем же ножом, Мортон разломал плохой замок в дверях и счастливо вышел на лестницу. Спустившись до второго этажа, он услышал внизу шум встревоженных людей и бросился в сторону, попал в людские покои, оттуда в коридор и на другую лестницу. Тут опять снизу послышались голоса. Ему ничего больше не оставалось, как броситься в первую попавшуюся дверь. Он вбежал как сумасшедший, миновал несколько богато убранных комнат и, в будуаре, стал лицом к лицу перед мадам де-Мервиль. беспорядочно одетый, с непокрытою, растрепанною головой, дико сверкающими глазами и с отчаянием и строптивостью во всех чертах благородного, но бледного лица, он был страшен и прекрасен как юный гладиатор, готовый отдать свою жизнь не иначе как за десять других жизней. Неожиданно встретив прекрасную женщину, он оробел как ребенок.

– Кто вы? чего вы здесь ищете? в испуге вскричала мадам де-Мервиль, протягивая трепещущую руку к колокольчику.

– Я ищу своей жизни! сказал Мортон схватив ее за эту руку: меня преследуют! Ради Бога, умилосердитесь! Я невинен. Спасите меня!

Он опустил руку и с умоляющим видом взглянул ей в лицо.

– А!.. это вы? вскричал он, узнав ее и отскочив на шаг: Простите!.. я не знал…

И она его узнала. Время, обстоятельства, положение, его умоляющий и частью живописный вид, – все это сильно подействовало на воображение молодой женщины, у которой сострадательность была не последней добродетелью.

– Бедный молодой человек! сказала она с чувством.

В эту минуту послышался шум и голоса в передней.

– Ст!.. тише! Войдите сюда. Вы спасены.

Она приподняла занавес алькова, поспешно толкнула туда беглеца, закрыла и по-прежнему спокойно уселась за письменный стол.

Вошел слуга в сопровождении двух полицейских.

– Извините, сударыня, сказал один из них: мы ловим мошенника. Он должен быть в этом доме, потому что ушел сюда через чердак. Позвольте нам поискать.

– Ищите, ищите. Посмотрите в других покоях. Из этой комнаты я не выходила.

– Справедливо, сударыня. Здесь ему нельзя быть. Просим извинения.

Полицейские вышли и обшарили весь дом, все углы, где беглеца не было. Слуга остался, чтобы доложить о том, что видел на улице. Вдруг, заметив, что занавес алькова шевелится, он вскрикнул и бросился туда. Мадам де-Мервиль вскочила и остановила его. Она не сказала ни слова, но трепетала всем телом и щеки её побелели как мрамор.

– Сударыня, тут кто-то есть! сказал смущенный слуга.

– Да… есть… молчи!

Слуга не мог себе представить, чтобы тут скрывался преследуемый мошенник. В уме его мелькнуло подозрение совсем иного роду. Но и это изумило его. Как! в будуаре госпожи де-Мервиль, этой чистой, беспорочной, гордой женщины, скрывается мужчина!

Мадам де-Мервиль с одного взгляду поняла его мысль. Глаза её засверкали, лицо вспыхнуло. Но великодушие не дало воли негодованию. Дрожащие губы стиснулись, чтобы не выпустить готового слова. Могла ли она доверить ему истину? могла ли она положиться на его скромность? Страх и сомнение волновали ее. Малейшая неосторожность могла погубить человека, которого она взялась спасти не только от смерти, но может-быть и от преступной жизни. Она побледнела; на глазах навернулись слезы.

– Я всегда была ласкова до тебя, Франсуа! Ни слова об этом!

– Сударыня, будьте уверены… положитесь на мою скромность, отвечал слуга кланяясь, чтобы скрыть улыбку.

– Ступай отсюда, продолжала мадам де-Мервиль подавая ему кошелек с деньгами.

Слуга еще почтительнее поклонился и вышел.

Оставшись одна, молодая женщина, в изнеможении после сильного потрясения, упала на стул и залилась слезами. её испугал и привел в себя тихий голос: перед ней стоял на коленях молодой человек.

– Ступайте! ступайте! сказала она: я сделала для вас все, что могла… Вы слышали?.. И кто еще? мой лакей!.. Я спасла вас с опасностью собственного доброго имени…

– С опасностью вашего доброго имени? с изумлением повторил Мортон.

Мадам де-Мервиль не рассудила, что взгляды, а не слова слуги уязвили её самолюбие.

– С опасностью вашего доброго имени! повторил молодой человек.

И оглянувшись в комнате, посмотрев на занавес, где скрывался у молодой женщины, вокруг которой все дышало чистотой и целомудрием, в святилище, которое могло быть осквернено одним дыханием чужого человека, Мортон понял смысл этих слов.

– А!.. ваш лакей подозревает… Нет, сударыня! нет! я не допущу, чтобы вы для меня принесли такую жертву… Эй, вы! я тот, которого вы ищете! вскричал он и пошел к двери.

Этот ответ еще пуще поразил госпожу де-Мервиль. Она вскочила и схватила Филиппа за руку.

– Ради Бога!.. что вы делаете? Вы думаете, что я когда-либо могу быть спокойна и счастлива, если вы погибнете, потому что напрасно вверили мне свою судьбу? Успокойтесь. Я не помнила себя… мне не трудно будет уничтожить подозрение слуги… впоследствии… когда вы будете в безопасности. Сперва должно спасти вас. Ведь вы невинны, неправда ли?

– О! клянусь вам!.. я несчастен, беден… я заблуждался и стыжусь этих заблуждений, но я не преступен! Благослови вас Бог, за то, что вы вступились за меня, сказал Мортон, почтительно поцеловав руку, которая всё-еще лежала па его руке: я во всю жизнь не забуду вас, продолжал он с чувством: вы не только спасли мне жизнь, но заставили меня полюбить ее… Вы… вы… о ком я так много мечтал… почти ежедневно, после того как увидел вас… когда вы приходили к нам… Воспоминание о вас я сохраню на всегда… на всегда…

У него не достало голосу, потому что сердце было слишком полно. Но это молчание высказало мадам де-Мервиль больше нежели целый том красноречия.