Записки времён последней тирании. Роман

Платон отодвинул тарелку.

– Дочь… – многозначительно произнёс он.– А ты не куришь? У тебя зелёный цвет лица.

Вива кашлянула пару раз и глянула исподлобья, стараясь не засмеяться.

– Так! Так! У нас тут что? Аттракцион немыслимого участия? Варвара, иди, чисти зубы и быстро в школу! А тебе если интересно, спрашивай у неё не за три минуты до выхода.– Цезия Третья готова была оплевать Платона ядовитой слюной.

Но Вива всё равно его любила.

– Паап… Ты чего? С какого перепуга я буду курить? У меня от латентного употребления никотина уже башня кружится, а если его ещё и внутрь принять…

– Ну, ладно, это я так спросил.– Платон вытащил из пиджачного кармана бумажник, открыл его и достал тысячу рублей.

– Вот. Возьми… Сходите в кино с девочками.

Вива презрительно глянула на тысячу, но взяла.

– Ой, всёё! Пап, спасыбо! Прямо ващще!

– Давай мне это… хорош свой таджикско – матерный суржик включать.

Вива счастливо улыбнулась, и, выскочив из —за стола, побежала в коридор.

Цезия Третья уже справилась с лазаньей и цедила кофе, сидя в телефоне и просматривая новости из соцсетей.

Платон краем глаза смотрел на неё и недоумевал, как он мог её полюбить когда – то? Эту жирную индюшку, туповатую и вальяжную, полную своим идиотским самомнением. Да, лет пятнадцать назад она была ещё ничего… Ещё ничего… До того момента, как Вива родилась. А потом пошло дело!

– Премьера когда будет? – спросила Цезия Третья и кусок тонального крема отпал от её вытянутого носа и упал в чашку кофе.– Мать твою женщину…

– Да! Когда! – вмешалась Вива из коридора.

– Тебя всё равно не пустят! Там шестнадцать плюс! – ответил Платон и подал салфетку Цезии Третьей.– У вас кожа отваливается… кажется.

Он бы засмеялся, но жена смерила его таким испепеляющим взглядом, что Платон выставил вперёд раскрытую ладонь.

– Нет, нет… мне показалось.

И он снова собрал на вилку крошки фарша.

– Вот и я говорю… Не умеешь готовить… не берись.

– Извини… я учился…

– Лучше бы ты… другому учился!

Вива вошла на кухню попрощаться. Платон иногда замирал, видя в ней свои куски, свои фрагменты. Вот она, пухлощёкая, с зелёными волосами, цвета ламинарии, с атомными бровями – трамплинами и серьгой в носу машет ему толстыми пальчиками, блестит брекетами и смешно шепелявит.

– Мамасик! Папасик! Я пошла!

Это счастье слышать её вот эти словечки, наблюдать, как она толкается, толкается шестом от берега… От них… И гонит плотик своей жизни дальше и дальше, на середину реки… Может, ищет течения, может… просто стремится к другому берегу… Пока её можно окликнуть, вот так запросто… Скоро она вырастет. Счастье пройдёт. И на оклик никто уже не ответит.

– Иди уже! Наверное, опоздала на первый урок.– недовольно шипит Цезия Третья, чешет длинными ногтями в голове издавая шебуршащий звук, который Платону очень нравится. Он похож на звук его байка, когда он выгоняет его из гаража…

Цезия Третья, поправив лямку майки, собрала вилки, ножи и тарелки и с грохотом опустила их в мойку.

– Ты написал для Варвары отказ от прививки? – спросила она, включая воду, с шипением падающую в чашки.

– Ннет… я забыл…

– О чём ты думаешь, вообще? Эти уроды… не могут дать мне одну бумажку в год, одну… И не задалбывать меня с этими прививками…

– Но прививки то разные, наверное… – Платон отхлебнул остывший кофе.– У нас красивый вид из окна…

– Чего? – не поняла Цезия Третья.

– Говорю, красиво весной. Я бы хотел умереть весной. Смотри, как красиво! Вроде зима уже позади, земля отмёрзла. Всё цветёт… Дальше и смотреть не на что.

Цезия обернулась.

– Ну, а с премьерой, что?

– Что… что… Репетируем. К сентябрю осилим. Новый сезон… Спектакль будет бомба.

– И ты что? Там реально будут вашу Кузю убивать?

– По пьесе да… Но мы ещё думаем, как это будет. Вообще она не хочет трупиком прикидываться. Ты же знаешь… Она просила вырезать место, где её закалывают и переписать заново.

– И что? Анжелка не может переписать? Она же талант. Ты читал ее «Записки последней тирании»? Мне понравилось. Правда, я ни хрена не поняла много слов. Но она же завлит… Ей нормально быть умной. Ты читал, нет?

– Ты не задавай мне тупых вопросов. Естественно, я читал! А кофе остыл и превратился в « оно»

Платон потянулся к сигаретам.

– А… а… ты чего, сиги мои скурила?

– Тебе всё равно уходить. Скурила… Я просто против, что ты все время играешь каких – то упырей. У меня вообще предубеждения по этому поводу, ну, ты знаешь… И вообще, Нерона должен играть ты. Только ты. Т ы даже внешне на него похож!

– Тихо! – сказал Платон и замер над пустой пачкой сигарет.– Это не мне решать. Да, я бы так сыграл… что… Но не знаю. Пока не знаю. Погоди ты… Это что за звуки…

– Чё?

– Что за вой?

– Это из двести шестой инсулы. Это младшая соседка поёт.

– Чего? Она поёт? Она «призрака оперы» поёт. Вот смех!

– Смех… а ты не знал, что она поёт, когда все на работу уходят?