Записки времён последней тирании. Роман

Лаура Гамлетовна ушла в сою комнату, на второй этаж и смотрела телевизор, в это время, как обычно шла передача «Поле Чудес»

За ужином Кузя наливала белое вино в длинные гравированные бокалы. Разговаривала она менторски, выдавливая из Платона всякие признания в собственной неполноценности и обилие комплиментов.

Она рассказала, что фасад Театрального Центра, которым будет руководить Платон, прекрасно вписался в архитектуру старой Москвы, слегка нависая над Обводным Каналом.

Центр по проекту архитектора Санникова, обещал вместить в себя и театральные залы и кинозалы, и рестораны, и кафе, и много чего ещё, включая подземную парковку на три тысячи автомобилей.

– Такой развлекательный остров с театральным направлением.– сказала Кузя и потянулась за зубочисткой.– И там мы замутим иммерсивный проект…

Сморщенные веки Кузи, её жиденькие мокрые волосы, мясистые и оттянутые опалово – золотыми серьгами мочки ушей, руки, перевитые толстыми сетями вен, Платон рассматривал с каждым разом всё пристальнее, всё прочнее убеждая себя в том, что можно, можно и нужно пойти на всё, ради всего.

Кузя смотрелась рядом с ним саркастично, даже потешно. Она и он? Они вместе. Платон опирался на кулак и слушал, слушал, а в голове било :

– Где в Голливуде найти ещё такого фактурного актёра? Вы же настоящий русский богатырь, посмотрите на своё лицо, на своё тело… У нас таких нет!

– Как тебе уточка? – отрывая двумя пальцами кожу и отставив мизинцы в сторону, спрашивала Кузя.

Он просто кивал.

– Да… даже апельсины соком пропитались.

Платон уже высосал тёплый сок из ломтика апельсина, извлечённого из распоротой утки.

Кофейного цвета небо недвижимо дотлевало за окнами.

– Светло, правда? Тут вообще от фасада такое идёт освещение, что никогда и темно- то не бывает.– сказала Кузя и глянула на Платона шаловливо закусив губу.

– Ты же останешься?

– Куда ж я уже?

– Ну… хорошо, раз так.

С высоты в Москве никогда не увидишь темного неба. Оно всё смешано, как у сумасшедшего художника в непроливайке. Грязь с водой. Не краски даже…

Кузя обсосала косточки и отёрла руки о край салфетки. На её вздёрнутом носу Платон разглядел кусочек гречки.

– У тебя гречка на носу.

Кузя смутилась и смахнула зерно.

– А… это бывает у старух. Расстройство пищевого поведения.

Её смех прозвенел глубоко в недрах богемской люстры на двенадцать свечей, сиявшей вверху самостоятельным домашним солнцем.

***

Ночью Платон встал с постели. Простыни под ним скручивались в жгуты, он во сне выбирал подушки из наволочек и беспокойно крутился.

Кузя спала на краю кровати. Тонкокожая, смешная и маленькая.

Когда Кузя умрёт, он станет наследником этой двухуровневой квартиры в самом центре Москвы.

Театральный центр будет приносить миллиардные доходы.

А Голливуд… Он забыл про Голливуд.

На экране телефона высветились непринятые вызовы от Цезии Третьей и гневное сообщение.

– Ну и хуй с тобой, мудак!

Он часто это слышал от неё.

Жалко было Виву, маленькую толстенькую Виву. Ещё немного и всё, потерпеть чуть- чуть.

Ещё звонила Анжела. Наверное, думала его сегодня накормить карпом, тушёным в сливках. Это мило, тем более мила она. Но у него нет бакулюма.

Платон вышел на выдающийся вперёд балкон, выложенный изнутри пластинами из дикого камня.

Отсюда Москва казалась совсем игрушечной.

Над Поклонной горой поблёскивала Ника, расковыривали нежный подшёрсток облаков синие пальцы Сити, блестящие, будто бы мокрые.

Луковица храма Христа Спасителя светилась издалека.

Внизу, по умытой ночным дождём пахучей листве ходил тихий ветер. Тянуло теплом от асфальта.

Здесь, на балконе было хорошо и свободно.

Не было, по крайней мере, слышно урчания из ларария, где Предки догрызали утиные кости. От этих щелчков ломаемых костей Платон всегда просыпался, и только поэтому не держал дома ниши с ларами.

И на кладбище к отцу и матери не ходил. Иногда, сквозная мысль о собственных забытых предках пронзала его уколом совести.

Частично он знал, что слишком отдалился от прошлого, но возврата уже не будет.

Прошлое оно тем и страшно, что если его долго игнорировать, оно рано или поздно станет кошмаром по эту сторону Яви.

Отвратительная Кузя стала его божеством. Всё равно она тоже когда – нибудь да умрёт, в этом только Платон был уверен.

***

– Как думаешь? Его кости крепче утиных? – спрашивал Отец.

– Не знаю. Человечкам легко жить, а умирать ещё легче.– отвечала Мать.

– Я буду свистеть ими.– сказал Отец.

– И я сыграю, натянув его волосы на лютню. Если он обидит нашу девочку.